Инна смотрела на него снизу вверх, но всё равно он ощущал себя школьником, стоящим перед директором школы.

- Я не знаю, что там у вас произошло, но спину её я видела. И рыдания тоже слышала. Поэтому скажу вам вот что: оставьте её в покое. Не мучайте больше. Хватит ей. Она и так много чего перенесла, но всё равно оставалась весёлой, умела радоваться жизни. А вчера мне показалось, что эту жизнь из неё забрали. Даже две жизни...

Девушка помолчала, потом добавила:

- Если она вам хоть немного дорогá - уйдите. Она сильная, она сможет зализать раны. Понятно, что такой как раньше, девочкой-зажигалочкой, она больше не будет. Но без вас ей будет лучше. Не нужна ей такая любовь. Больная.

Инна отвернулась, открывая дверь квартиры. Он так и продолжал стоять, чуть сгорбившись, смотря в пустоту. Этот взгляд теперь надолго будет его спутником. Как будто бы взгляд внутрь себя.

Когда Инна вышла, он попросил:

- Дай свой телефон, пожалуйста.

Она не удивилась,  молча полезла в сумку. Он взял телефон, забил в память свой номер.

- Я прошу тебя только об одном: набери меня, если что-то будет нужно. Все что угодно.

Инна молча кивнула. Закрыла квартиру, начала спускаться по лестнице. Услышала вслед:

- Буду очень признателен, если напишешь, как она...

Дни для него слились в один. Такой себе день сурка. Еще тогда, две недели назад, он позвонил сначала отцу, потом своему заму и сказал, что уходит в отпуск. На неопределённое время. 

Нет, он не пил. В какой-то момент он решил, что не должен забываться в пьяном угаре. Это была месть самому себе. Чтобы помнить каждую секунду, каждое мгновение то, что он сделал. Что натворил.

Он нашёл Лолу в инстаграм, сохранил в телефон её фото. То самое, с букетом кремовых роз. И смотрел на него почти круглосуточно. Пока в телефоне не садилась батарея. Он подключал зарядку и забывался во сне на несколько часов. Но потом резко подхватывался, включал телефон и снова впивался глазами в экран. Как будто хотел загипнотизировать, вернуть к жизни его милую куколку. Куколку Лолу.

Он спал урывками, почти не ел. Его домработница каждый раз приходила в ужас, видя осунувшееся лицо мужчины. Он не брился, иногда принимал душ, ходил в одних и тех же вещах по нескольку дней, в них же спал.

Ему было всё равно. Его сжигали два чувства. Боль и вина. Вина за то, что не дал Лоле произнести ни слова, объясниться. Вина за то, что сделал. И за то, что не сделал. Ведь он, по сути, не сделал для Лолы ничего хорошего. Он наказывал ее, унижал, обижал, заставлял делать то, что никогда бы не стал делать сам. При этом он ни разу не подарил ей подарка. Почему? Он и сам не понимал. Тогда он думал, что таким образом проверяет её на бескорысность. Какой дурак! Она же любила его! По-настоящему. Как никто другой в его жизни. Какая корысть? Лола делала всё, чтобы быть с ним. Всё, что он хотел. Всё, что требовала его больная фантазия. А чем отплатил он?

И поэтому внутри горячей лавой разливалась боль. Боль за Лолу. Как будто её боль перешла к нему. И если бы такое было возможно, он бы забрал на себя весь тот ужас, все страдания, которые выпали на долю его девочки. Но Гордей всё равно не мог вычерпать эту боль до дна. Она захлестывала волнами, погружала в пучину отчаяния, потом давала вынырнуть на мгновение, и засасывала с еще большей силой. Она пузырилась в венах, жгла внутри черепной коробки, набатом стучала в сердце. Боль стала для него привычным спутником, почти другом. Она ни на минуту не давала забыть то, что он сделал.

Он не знал, как долго уже пробыл в таком состоянии, и не хотел возвращаться к реальности. Лишь дважды он чуть пришёл в себя, когда получил короткие сообщения от Инны. В первом говорилось, что Лола идёт на поправку и скоро её выпишут. На его вопрос, можно ли ему прийти, Инна не ответила. Он понял, что если бы был нужен, его бы позвали. Во второй раз подруга написала, что Лола уже дома, чувствует себя нормально. И опять не ответила на его вопрос.

Он перечитывал эти сообщения по многу раз в день, представлял, как там его девочка...

ЕГО? Нет, теперь не его! Ей действительно будет лучше, если всё закончится.

При этом он почему-то не задумывался, что Лола не знает, насколько сильно он сожалеет.

Он, как само собой разумеющееся, жил со своей виной, своей болью. Инна сказала, что Лоле будет легче без него, и он исчез, растворился.

Гордей не понимал, что со стороны это выглядит как предательство. Оставить её вот так, не пытаясь объясниться, не попрощавшись в конце концов. Получалось, что он натворил делов, а голову спрятал в песок. Просто исчез. Не извинился. Вряд ли бы она простила, точно не с первого раза, но он почему-то даже не пытался.

Но легче ли было бы от этого Лоле? Может, если бы он каждый день молил о прощении, засыпал ее подарками, цветами, ей бы было проще всё отпустить?

Цветами? Он ухмыльнулся. Да, с цветами однозначно неувязочка... Сам он не подарил ей ни одного букета. И захочет ли она принять от него цветы теперь? Когда ему самому тошно только от одного этого слова. Не всколыхнет ли это в ней новую боль?

Как бы ему хотелось сейчас быть рядом. Дотронуться до неё,  вдохнуть её нежный запах. Да хоть просто посмотреть в её глубокие тёмно-серые глаза. И сказать, обязательно сказать, как сильно он любит...

Гордей часто вспоминал их встречи. Специально расколупывал саднящую рану. Восстанавливал в памяти, какая Лола была весёлая, всегда жизнерадостная. Даже когда он заставлял её страдать, терпеть боль физическую и душевную, она всё равно продолжала светиться изнутри тем особенным, только её, тёплым светом. И он сейчас, вспоминая, хотел, как тогда, снова согреться. Но ничего не выходило. Ничего нельзя было изменить.

Он с каким-то благоговением вспомнил, как они столкнулись впервые у него в приёмной. Она была такая смешная, смущалась, запиналась. Его сначала это забавляло. Такая девочка-девочка.

А потом он увидел в ней женщину, интересную женщину, волнующую, желанную. Сам не понял как, но переключился с веселья на желание обладать. Да, уже тогда понял, что она - его. Потому и не сказал ни слова, тоже молчал, как замороженный. Или завороженный? Она ведь тогда его приворожила, приклеила к себе. Она думала, что попала к нему в сети. Глупая. Это он попал.

Только понял это, к сожалению, слишком поздно. Когда уже ничего не вернуть. Ни её смех, ни её свет. Ни их ребёнка.

А вот о ребёнке он старался совсем не думать. Боялся свихнуться. Даже если Лола его когда-нибудь простит, сам он себе это не простит никогда!

Всё в этой беременности было неправильно. От начала и до конца. Неправильно, что зачали они его, когда Лолу трахал еще один мужчина. Получалось, никакого таинства зачатия. Бордель. Он фактически сделал её шлюхой.

Потом ещё и высмеял её переживания и огорчения от секса втроём. Мог бы быть более внимательным к её желаниям. Ведь в ней тогда зарождалась новая жизнь.

Потом уехал, оставив её наедине со своими мыслями.

Ну и когда вернулся...

Нет, об этом тоже лучше не думать! Он сам, своими руками, хоть и опосредованно, но убил своего ребёнка! Если бы он не издевался, не надругался над Лолой, всё бы могло быть по другому.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А сейчас уже ничего не вернуть. Ни Лолу, ни ребёнка, ни его самого. Он уже никогда не станет таким, как прежде. Где-то раздолбаем, где-то бабником, где-то циничным кретином.

Хотя нет, кретином он продолжал оставаться. Только кретин смог за пару часов разрушить жизни нескольких человек, в том числе свою.

Ему очень не хватало Лолы. Физически не хватало. Он хотел её до скрежета зубов. Хотелось обнять её, прижать к себе, зарыться носом в её роскошные волосы. А еще любить до полного изнеможения. До отключки. То нежно, осторожно, потом наоборот, трахая, будто в последний раз. Потом зацеловать всю от макушки до пяток. И опять любить... Он представлял себе секс с Лолой, и это была как будто пытка, или ломка. Но новая доза ему вряд ли светила.