Ли Тэ Ри и Пелагея. В отношении этих двоих у мироздания было весьма специфическое чувство юмора. За время, проведенное вместе, — за драгоценное, спрессованное до мгновений время — им выставлялись неподъемные счета. Их разлучали, их перекраивали в мясорубке бытия, дразнили несбыточной любовью. Им выдавали бесплатный пробный период, тестовую версию счастья, чтобы показать, как могло бы быть, если бы их имена не очутились в черном списке судеб.

— Пелагея, — бесцветно произнес Ли Тэ Ри, склонившись над ее ложем, — проси всё, что хочешь. Исполню любое твое желание.

Она не знала, что вновь обречена бродить по кромке вечности. И было незачем ставить ее в известность. Не надо ей заранее расстраиваться.

— Откуда такая щедрость? — заулыбалась она, не уловив его подавленного настроения. — Ну ладно. Раз уж вы собрались желания исполнять, то мне нужна всего одна береза, — заявила она, изо всех сил пытаясь напустить на себя серьезный вид.

А потом вдруг принюхалась: аромат Нового года исчез. От куратора пахло пряностями и можжевеловым вином. И еще какой-то горечью, которой нет названия. А во взгляде чудилась набухшая тьма осени в ее самый стылый, самый зловащий час. Тьма, готовая разразиться дождем.

Пелагея не стала задавать лишних вопросов. Ли Тэ Ри имел полное право быть не в духе. Триумфальное появление в организации его главного, непримиримого врага уже само по себе большая проблема. А тут вдобавок любимая фея прямо в объятиях отключается. От такого у кого угодно уверенность пошатнётся.

Фарфорово-бледная кожа Пелагеи словно бы светилась изнутри. Куратор запечатлел у нее на лбу поцелуй-оберег, поцелуй-благословение и распрямился. Береза. Береза — это еще выполнимо. Куда хуже было бы, попроси ученица новых светлячков.

В краю Зимней Полуночи березовые семена имелись всего у одного человека. Точнее, не совсем человека.

— Жди меня, ничего не делай, никуда не уходи, — наставительно сказал Ли Тэ Ри. — Я скоро.

— «Никуда не уходи» — еще ладно, — согласилась Пелагея. — Но «ничего не делай»… Может, мне всё же продолжить обучение в мастерской?

— Алмазы образуются под давлением, — терпеливо просветил ее куратор. — А тесто поднимается, если дать ему отдохнуть. Иногда мы алмазы, а иногда… Сама понимаешь.

— Ага, значит, сегодня я «тесто», — без особого энтузиазма резюмировала Пелагея. — Что ж, спасибо за комплимент.

***

Юлиана пресытилась бильярдом, вволю наплескалась в бассейнах и, кажется, сломала велотренажер — он вдруг перестал показывать пройденное расстояние и считать пульс. На очереди стояли зимние забавы.

Она выгнала неповоротливых Кекса и Пирога на мороз и заявила, что с сегодняшнего дня их ждут всевозможные физические упражнения. Скотч-терьер и маленький-беленький-как-его-там (Юлиана за столько лет так и не запомнила породу) просто обязаны вернуться в прежнюю форму. Им еще, может, на выставках выступать.

— Ты тоже давай с нами, — строгим тоном, не терпящим возражений, сказала она Киприану. И, подцепив его под локоть, выволокла во двор, прочь от уютного камина.

Юлиана развернула снежную баталию, в качестве форта избрав ближайший сугроб. Кекс с Пирогом неуклюже носились туда-сюда, подметая пузом тропинки, которые припорошило снегом. Киприан уклонялся от снарядов. Но в конце концов не утерпел, наскоро соорудил себе бастион и приступил к контратаке.

Эсфирь любовалась перестрелкой сквозь окно, тронутое морозным узором, и попивала чай с корицей. Над лесом витал дух волшебства. Она слышала смех друзей и не могла отделаться от чувства, что с неба на избушку вот-вот посыпятся подарочные коробки, перетянутые цветными шелковыми лентами, ударяясь друг о дружку с глухим звуком: «Пам! Пам! Пам!»

Мгновения Юлианы были успешно отремонтированы, как только она открыла дверь «К себе» и переступила порог. О том, что произошло за порогом, она старательно умалчивала. И улыбалась так, будто заново влюбилась, будто закрутила бурный роман сама с собой и сейчас переживала букетно-конфетный период, о котором никому, даже самому близкому человеку, не расскажешь.

Эсфирь же с осенней поляны шагнула за дверь «К Вершителю» — и очутилась в собственной гостиной. Дом наверняка хранил еще много загадок, которые предстояло разгадать.

В своем сари, сотканном из закатного солнца, Эсфирь предвкушала тайны. Она стояла у окна, куда была подогнана бесконечная ночь, и наблюдала, как Юлиана из стратегически невыгодного места под фонарем швыряет снежки в Киприана, а тот производит ответный залп.

В разгар битвы она заметила кое-кого еще. На пригорке, перед стеной леса, статуей себе самому сидел снежный барс. Составляя конкуренцию луне, его глазищи шпарили во тьме, как два прожектора.

Киприан тоже его заметил и свернул наступление, позволив Юлиане себя победить.

— Ты продул! Ты продул! — радостно возвестила она, подбегая и вешаясь ему на шею.

— Ага, — приглушенно отозвался Вековечный Клён. — Гляди, кто к нам пожаловал.

Эсфирь вышла на крыльцо и махнула рукой, призывая всё живое умолкнуть, расступиться, застыть.

— Я ждала тебя, идем, — сказала она барсу в совершенной тишине.

И тот в три прыжка добрался до крыльца. После чего, скрывшись в черном блестящем вихре, обернулся эльфом. Весьма обеспокоенным эльфом, который пока не утратил надежды на чудо.

Глава 38. Спасти рядовую фею

— Что с Пелагеей? — без лишних разговоров спросила она, деловито проходя по хрустящему ковру. Сперва в гостиную, а оттуда, не сбавляя темпа, — прямиком в сказочную осень, к костру, возле которого зайцы, белки, лисы и лоси с совами на рогах круглосуточно отмечали равноденствие.

На ветвях галдели птицы. Безучастный ко всему медведь, не отрываясь, следил за огнём.

Ли Тэ Ри несколько раз моргнул на лося: чудилось в нем что-то родственное. Вероятно, такая же растерянность перед лицом необъяснимого.

— Она в порядке, — не разрывая с лосем зрительного контакта, солгал эльф.

— Подарок хотите ей сделать?

— Да, мне бы березу, — зачарованно проговорил тот. И вышел из оцепенения: — Постойте, откуда вам известно?

— Я в некотором смысле ясновидящая. По роду службы положено, — усмехнулась Эсфирь, доставая из дупла мешочек с семенами. — Вот, держите.

— Премного благодарен.

Он нерешительно потоптался на палых березовых листьях, встретился взглядом с серебряным лисом, который был настроен печально и несколько философски. Куратор вздрогнул и потряс головой.

— А вот скажите, — опасливо начал он, — не бывало ли в практике Вершителя случаев, когда живой кристалл портился и требовалась пересадка?

— Кристалл. Пересадка. Та-а-ак…

Эсфирь — субтильная, невысокая — уперла руки в бока, отчего вдруг сделалась внушительной и беспредельной, как небо. — Стало быть, ничего с Пелагеей не в порядке. Не умеете вы врать, милый человек.

— Вообще-то, я не человек, а эльф, — пристыженно внёс ясность Ли Тэ Ри.

— Эльф, человек. Невелика разница, — вздохнула Эсфирь. — И те, и другие частенько ведут себя как последние идиоты.

— Эльф? — слабеющим голосом переспросила Юлиана, появляясь из-за дерева. Она прокралась за ними в осень, притаилась за березой и нагло подслушала разговор. — Так ведь эльфов не…

— Не бывает? — закончил за нее Ли Тэ Ри, виртуозно вскинув брови. — Как видите, мы вполне комфортно существуем среди людей.

— А как же уши? Ну, эльфийские, заостренные? — Она поняла, что ляпнула чушь, и беспомощно заозиралась, будто нашкодившая девчонка, которой сейчас влетит.

Эсфирь смешливо фыркнула.

— Юлиана, я тебя умоляю…

— Поняла, поняла. — Она комично подняла руки: «сдаюсь, умолкаю, не взыщите». И шустро скрылась в засаде.

Серебряный лис изящно мазнул по покрывалу хвостом — точно разрешил тишину. И совы бесшумно спорхнули с рогов лося, зайцы на полной скорости припустили в пронизанную солнцем чащу, а белки без единого звука попрятались в дуплах. Перестали петь птицы. Медведь подхватил свою корзину и заковылял прочь.