– А кровать вся помяяятая, – заметил Бородька.
– Здесь лежала его жена, – услышали мы доносившийся из кабинета голос свидетеля, – она на днях приболела и всё это время проводила в постели.
– Ладно, похоже, здесь нет ничего интересного, – сказал я Бородьке, и мы вернулись в кабинет. – А что с ней случилось? – спросил я у свидетеля, присаживаясь на стул.
– Два дня назад Медведев с женой отмечали годовщину их свадьбы в ресторане, там не работал кондиционер, но никому это не мешало кроме Умки. Ведь она белый медведь и предпочитает климат холоднее. Вот её и сморило.
– Понятно, – сказал я, посмотрев на часы, и решил покончить с Филлини. Я достал из кобуры пистолет и выстрелил ему прямо в лоб. Шутка. – И последнее: какие у вас были отношения с убитым? Ведь вам приходилось круглые сутки за ним таскаться без выходных.
– У нас с ним были чисто рабочие отношения. Я служил ему больше пяти лет, разногласий у нас не было. В свободное время я всё равно не знаю, чем мне заняться, так что меня это устраивало. К тому же Медведев платил мне очень хорошо, а деньги я отсылал родителям. И ещё с Медведевым у нас был заключён договор, который я мог расторгнуть в одностороннем порядке.
– Простите за нескромный вопрос, но… сколько вы получали у судьи?
– Восемь с половиной, – равнодушно ответил Филлини.
– Восемь с половиной чего? – спросил Козлов.
– Тысяч.
– А…
– В сутки, – всё так же спокойно ответил Филлини, вглядываясь в наши раскрытые от удивления глаза.
Когда дверь за свидетелем закрылась, мы с Бородькой ещё долго не могли прийти в себя.
– Восемь с половиной!
– Тысяч!
– В сутки!
– А мы с тобой сколько получаем в сутки? – спросил я Козлова.
– Э-э… восемь с половиной.
– Да… в тысячу раз меньше.
За окном уже вечерело, и, сев за стол, я попросил Бородьку пригласить второго свидетеля.
– Кого? – спросил он.
– Умку, – сказал я, вглядываясь в неё на фотографии. – Пока она из-за своей болезни и смерти мужа нам свой труп не подкинула.
Бородька вернулся в кабинет, ведя под руку плачущую и обессилевшую жену судьи. Даже сейчас она была такой же очаровательной, как и на фотографии. Все в нашем городе симпатизировали ей и жалели за то, что у неё такой муж. Она была полной противоположностью судьи. У Умки был свой благотворительный фонд, который помогал больным детям и обездоленным семьям. Почти все были уверены, что судья насильно заставил её выйти за него замуж и она его никогда не любила.
Я встал и помог Умке сесть на стул, мы с помощником заняли свои места. Присаживаясь, я заметил на столе высохшее пятно крови и накрыл его папкой.
– Примите наши соболезнования, – выразил я Умке своё «сочувствие», после которого она ещё сильнее зарыдала. – Если вы не в силах отвечать на вопросы, то мы можем перенести это на завтра.
– Нет, нет, – произнесла вдова, вытирая платком слёзы, – потом, боюсь, мне будет ещё тяжелее.
– Хорошо. Тогда давайте начнём. Как вас зовут?
– Умка Медведева.
– Вы… являлись женой суд… Михайло Медведева, так?
– Да, – всхлипывая и смотря на платок, отвечала свидетельница.
– Как давно вы были замужем?
– Восемь лет.
– У вас был счастливый брак?
Умка удивлённо посмотрела на меня и громко сказала:
– Конечно! Я люб… я любила его! Он был очень, очень хорошим мужем.
– У вас нет детей, ведь так? А можно узнать почему?
– Михайло не хотел, – тихим голосом сказала Умка, снова принявшись рассматривать свою тряпку, – да и я не очень настаивала на этом.
Я замолчал, не зная, как аккуратнее подступиться к делу, тогда ко мне на помощь пришёл Козлов.
– Нам сказали, что вы на днях заболели? – спросил он у свидетельницы.
– Да.
– Вы были у врача?
– Да.
– Судя по тому, что вы не находитесь в больнице, у вас ничего серьёзного нет?
– Да, дело в том, что у меня не в первый раз такая болезнь. Она случается из-за долгого пребывания в жарком для меня помещении. Доктор выписал мне лекарства, которые я принимаю… К тому же Михайло всегда обо мне заботился.
Умка снова было принялась реветь, но я ей помешал:
– А в чём именно заключается ваша болезнь? Какие симптомы?
– Симптомы почти такие же, как у гриппа, но вдобавок к ним сильная слабость, сильнейшая, которая не проходит неделю. Поэтому я не могу ничего сделать без чьей-либо помощи и вынуждена весь день лежать в постели.
– А в момент убийства вы находились там же? – спросил я её, взяв быка за рога.
Умка во все глаза уставилась на меня, не веря в то, что я посмел так прямо подойти к делу.
– Да, сегодня с утра мне было очень, очень плохо. Михайло даже собирался вызвать доктора, но я его отговорила, солгала, что мне стало лучше. А в момент, когда его… убили… – Вдова снова расплакалась, спрятав лицо в платок, мы не стали ей мешать, через две минуты она подняла голову и добавила: – А в момент, когда Михайло убили… я спала. Потому что помню только, как меня в час разбудил Филлини и сказал… – Тут свидетельница опять начала реветь.
– То есть вы ничего не слышали? Никаких звуков из кабинета? – поинтересовался я у Медведевой, она помотала головой. Я посмотрел на время, шёл восьмой час. – И последний вопрос: откуда ваш муж брал страусиные яйца?
– Не знаю, я к ним никогда не подходила, об этом, наверное, повар должен знать.
– Ладно, – сказал я, встав из-за стола, – спасибо вам, что смогли ответить на наши вопросы, и примите ещё раз наши соболезнования. Мой помощник поможет вам выйти.
Бородька подошёл к вдове и помог ей встать, когда он взял её под локоть, она снова разрыдалась.
– Ну что вы, не надо. Всё будет хорошо. Мы найдём того, кто это сделал, – успокаивал её Бородька.
– Знаете, я просто вспомнила: два дня назад на нашей годовщине свадьбы, там как раз я и заболела, к концу вечера Михайло залез на стол, он был немного пьян, и, танцуя, начал тогда говорить: «Я бессмертен, я никогда не умру. Я бессмертен, я никогда не умру». И вот прошло два дня и…
Я подошёл к вдове, взял её под руку, и мы с Бородькой помогли ей добраться до постели. Она поблагодарила нас за помощь и не пожелала больше отвлекать нас от расследования.
По дороге в кабинет я попросил Козлова пригласить поварёнка. Я сел за стол, нажал на звонок и, глядя в наступающую за окном ночь, начал погружаться в свои мысли, поток которых прервал появившийся в дверях волк. Бородька указал ему на стул, а я в это время недоумённо смотрел на помощника и обращался к нему про себя: «Ты кого притащил? Я просил тебя привести повара, а не волка».
Свидетель поздоровался и сел напротив меня. Это был молодой волк лет двадцати. Он испуганно взглянул на меня и, опустив голову, принялся рассматривать свои ногти. Бородька посмотрел на меня и движением головы предложил начинать.
– Как вас зовут? – обратился я к свидетелю.
– Акелий Волчонков.
– Вы работаете поваром в этом доме, так? – спросил я его, не зная почему, надеясь на то, что это окажется неправдой. Свидетель кивнул головой, и я продолжил: – А как давно вы работаете здесь?
– Три года.
– Что вы делали в момент убийства?
Волчонков растерянно поглядел на меня и сказал:
– Ну, где-то без десяти час хозяин велел подать ему обед. Я взял яйцо, положил его на поднос и пошёл сюда, в кабинет, а…
– Откуда вы взяли страусиное яйцо? – перебил я Волчонкова.
– Из холодильника.
– А как оно туда попало?
– Хозяин, наверное, положил.
– Наверное?
– Ну, вначале он лично выдавал мне по яйцу в день, а потом как-то утром я пришёл на работу и увидел на кухне новый холодильник. Я открыл его, а он почти весь был ими забит. И с того момента каждое утро кто-то его пополнял.
– Значит, вы не знаете, откуда судья брал эти яйца?
– Нет.
– А когда началось это его пристрастие к яйцам?
– Где-то два года назад. Хозяин пришёл на кухню, в руке он держал яйцо и сказал, что решил облегчить мне готовку. И что за это я должен благодарить Филлини.
