***

Это не веселая история со счастливым концом. История моей жизни оказалась похожей на один из тех драматических фильмов, где начинаешь реветь на двадцатой минуте просмотра, а спустя два часа задаешься вопросом, зачем вообще кто-то снял эту муть, и почему ты стоически досматриваешь такое говно? Все началось с моего рождения. Не та семья и не то время. Хотя, кому из детей позволено выбрать, где родиться и когда именно? Обычная пара послушников с четырьмя детьми, живущая не в самом престижном районе маленького городка, где все друг друга знают. Таково было о моей семье мнение соседей, а соседи, как известно, самые лучшие информаторы, особенно, в маленьких городках.

«О! Они так выросли!» – улыбалась Нэнси Стокман, игриво подмигивая моему папаше. Из четырех чудесных отпрысков, которыми так наигранно восхищалась жена мистера Стокмана, выродком оказалась именно я. Но мне тогда было года четыре, и о моем статусе никто ничего не знал, так что, кивнув Нэнси и отвесив комплемент ее шикарным туфлям, мама отправилась в отдел моющих средств. Я сидела в тележке с продуктами и восхищенно глядела на взрослую тетю, которая мне, по каким-то причинам, нравилась. И вдруг мир вокруг меня изменился. Исчез магазин, исчезли полки с продуктами. Люди вокруг замерли. Они светились ярким синим цветом. Все, кроме тети, которую с головы до пят покрывали какие-то букашки. Эти букашки то и дело загорались, словно огоньки гирлянд, а потом гасли, и мне очень хотелось дотянуться хотя бы до одной из них и потрогать. И я потянулась, и букашки вместе с синим свечением потянулись ко мне. А потом все вернулось. Магазин. Полки. Исчезло свечение.

Нэнси попрощалась с папой и скрылась за стеллажом. Грохот. В проход выкатились банки. Люди вокруг закричали, отец бросился вперед, братья следом за ним. Я сжала руку в кулачок, надеясь, что хоть одна невиданная букашка осталась со мной.

– Что там у тебя? – улыбнулась мне Роуз.

Все это время она стояла рядом и терпеливо ждала своей очереди покататься в тележке. Я раскрыла ладонь и протянула ее сестре. Там ничего не было. Букашки исчезли, а Роуз подумала, что я хотела ее надуть.

Нэнси увезли в больницу, мое место в тележке заняла Роуз, а я плелась рядом с ней, чтобы спустя пятнадцать минут снова поменяться местами.

– Мама, а куда подевались букашки миз Стокман?

В принципе, этот вопрос навсегда изменил мою жизнь. Точно так же, как жизни всех членов моей семьи. Вечером мы с Рози и братьями подслушали под дверями перебранку родителей.

– Мы должны о ней сообщить! – кричал отец.

– Но она прошла тест! Она послушница!

– Нэнси Стокман едва не умерла сегодня!

– У нее последняя стадия рака! – вторила маман. – С тем же успехом она могла потерять сознание на улице или у себя дома!

– «Светящиеся букашки», Илона! «Гирлянды»! «Лампочки»! Ты слышала, что она говорила?

– Это еще ничего не значит. Она могла услышать об этом в садике! Знаешь сколько страшилок рассказывают друг другу дети?!

– А что, если наши опасения верны, и она действительно представляет опасность? Роуз спит с ней в одной комнате. Поук и Карл постоянно крутятся рядом. Что, если с ними что-то случится?

Помню, как в тот момент Роуз взяла меня за руку. Поук одернул ее и заставил отойти от меня подальше. Роуз начала голосить. Дверь в комнату родителей распахнулась и в ней замерли наши предки.

– Роуз, детка, что случилось? – испугалась маман и бросилась к ней.

Ко мне не подошел никто. Отец увел братьев наверх, мама успокоила Роуз и уговорила ее лечь спать в гостевой. Меня отправили в нашу с Роуз комнату и заперли. Как вообще можно было так поступить с ребенком? Всю жизнь задаю себе этот вопрос, а ответа до сих пор не нахожу. Мне было всего четыре года. Я была напугана. Мне хотелось, чтобы мама обняла меня и успокоила. Мне было необходимо, чтобы папа пожалел меня и пообещал, что все будет хорошо. Но я же уже предупредила, что эта история невеселая…

Вы можете спросить, почему я все это помню? Дело в том, что такие, как я, помнят гораздо больше, чем хотелось бы. Поутру к нам в дом приехал некий человек. «Дядя Альфред», – так он представился. Альфред долго сканировал мои глаза, расхаживал вокруг меня кругами и водил руками по воздуху, после чего радостно улыбнулся и похлопал меня по плечу.

– Вы заберете ее? – спросил отец.

– Ну что вы! – «успокоил» его дядя Альфред. – Она будет жить с вами до момента официального оглашения ее имени.

– Как это… – пробурчал отец, – с нами… У нас еще трое детей!

– Мизтер Соммервиль, – улыбнулся дядя, – я понимаю ваши опасения, но Мэйю на данном этапе своего развития не представляет опасности для вас и других членов вашей семьи. Я лично буду курировать ребенка. Если замечу какие-то отклонения, я непременно изолирую ее. Но пока в этом нет никакой необходимости.

– Но Нэнси Стокман! – воскликнул отец. – Она едва не убила ее.

Дядя Альфред угрожающе покрутил пальцем перед носом отца.

– У миссис Стокман рак молочной железы с метастазами. Она получает лечение и поэтому потеряла сознание. А вы, в свою очередь, не станете никому рассказывать о маленьком инциденте с вашей дочерью, не так ли, миз-зтер Соммервиль?

– Откуда вы вообще знаете про Нэнси? – маман заметно напряглась.

Дядя Альфред победоносно сложил руки на груди.

– Мы знаем все о жителях нашего города, – дядя подошел ко мне и потрепал волосы на моей макушке. – Красивый у нее Поток, правда? – он подмигнул мне.

Лучше бы он тогда забрал меня из дома. К сожалению, сейчас я уверена, что Альфред прекрасно понимал это еще тогда. Однако Уставом запрещалось изолировать детей с высшим метафизическим уровнем. Мы должны были расти в условиях социальной интеграции. Так они это объясняли. По факту все это было сделано для того, чтобы первыми нашими подопытными стали наши близкие. Чтобы мы научились жить в мире, где близких людей вообще не существует. Хороший способ искалечить психику будущих «марионеток». А другого и не требовалось.

– А остальные? – спросил Альфреда отец. – Если соседи узнают… Или на работе… Или в детском саду? Что будет с нами?

– Мы сделаем все возможное, чтобы этого не произошло, – Альфред подмигнул папе. – Если все возможное сделаете и вы, – добавил он.

– И что мы должны сделать?

Я вроде как не должна их ни в чем винить, ведь страх перед такими, как я, внушало им общество. Но все же они были моими родителями, и я любила их – самых близких мне людей. А по факту оказалось, что единственным моим родителем стал дядя Альфред – куратор и наставник, палач, который никогда меня не боялся.

***

Каждое воскресенье боголюбивые жители города Р. приводили своих отпрысков в воскресную школу. Наша воскресная школа находилась в самом Т. Пока братья и сестра прилежно заучивали правила поведения с такими, как я, и получали психологическую поддержку от таких же несчастных братьев и сестер других «исчадий ада», мы, то есть «исчадия», занимались со своими кураторами в подвальных помещениях огромного Собора, выстроенного, конечно же, на деньги райотов. В другие дни наша семья ничем не отличалась от обычных семей городка Р. Детский сад сменила младшая школа, затем настал черед средних классов. Альфред запрещал мне заводить друзей среди сверстников. Я боялась Альфреда, поэтому любые попытки сверстников подружиться со мной пресекала на корню. Пока Роуз и остальные девчонки весело проводили время после занятий, я корпела над книгами и скакала между пространствами в подвале нашего дома. А чем мне еще было заняться, если друзей у меня не было? Помню как-то наплевала я на правила и зарегистрировалась в одной из социальных сетей. Мой аккаунт просуществовал ровно полтора часа, после чего в доме вырубилась сеть. Дядя Альфред нанес внеплановый визит и популярно объяснил мне, что Устав нарушать нельзя. Так на моем плече появился рубец. Невидимый глазу обычных людей, он стал первым боевым украшением в моей жизни. К сожалению, не последним. Время шло, «социальная адаптация» с треском проваливалась. В школе меня считали «долбанутой заточкой», дома меня попросту боялись.