В 6:30 утра перед зданием аэровокзала ленинградского аэропорта Пулково остановился рейсовый автобус. Среди пассажиров, вышедших из него, был мужчина лет тридцати – с небольшим кожаным чемоданом в руке. По его внешнему виду и выправке можно было предположить, что он военный. Выйдя из автобуса вместе с остальными, «военный» направился к зданию аэровокзала.

Возле входа стоял милиционер, а с ним еще двое в штатском. Впрочем, отсутствие у последних милицейской формы не могло ввести в заблуждение даже ребенка. Увидев «военного», милиционер быстро переглянулся с одним из своих товарищей, стоящих рядом, а тот незаметно кивнул. И когда «военный» поравнялся с ними, милиционер окликнул:

– Задержитесь, пожалуйста, на секунду.

– Это вы мне? – с удивлением ответил «военный».

– Да, проверка документов. Сержант Аркадин. – Милиционер приложил руку к козырьку фуражки. – Предъявите, пожалуйста, ваши документы.

Мужчина достал из внутреннего кармана паспорт и передал его милиционеру. Тот внимательно просмотрел его и отдал стоящему рядом человеку в штатском. Тот, в свою очередь, быстро пролистав паспорт, вытащил из кармана пиджака удостоверение с красной корочкой и, сунув его под нос «военному», произнес:

– Комитет госбезопасности. Вам необходимо проехать с нами.

– В чем дело? У меня рейс на Москву через час! – опешил мужчина.

– Именно по этому поводу вам и нужно проехать с нами. Приказано срочно доставить вас спецрейсом в Москву. Видно, вас не успели предупредить. Пройдемте, вон наша машина.

– Ну, это другое дело, – с явным облегчением проговорил «военный». – Что же мы тогда стоим, поехали.

Все трое сели в белую «Волгу», стоящую неподалеку, и укатили в неизвестном направлении. Милиционер же, с безразличием взглянув вслед удаляющейся машине, продолжил свое патрулирование.

Ленинград, ОВД

Перо авторучки мягко скользило по бумаге, и под аккомпанемент скрипа пера о бумагу на свет появлялись ровные аккуратные буквы, которые складывались в слова, а те, в свою очередь, в предложения. И таких предложений было немало, если судить по стопке исписанных ровным почерком листов, лежащих на пыльном столе. Первые лучи утреннего солнца уже пробивались сквозь неплотно задернутые шторы и падали на заваленный бумагами стол. Совершенно особая атмосфера, царившая в этом скудно обставленном казенном кабинете, красноречиво говорила о его принадлежности к милицейскому ведомству. Даже запах, витавший в этом помещении, был особенным, присущим именно милицейским кабинетам, его невозможно спутать ни с чем. Это аромат застоявшегося табака, пыли, пота и еще непонятно чего.

Следователь Максимов поскреб рукой небритую щеку, потом отложил авторучку в сторону и, откинувшись на спинку стула, потянулся. Он был невысокого роста, худощав, с острым носом и изрядно поседевшей шевелюрой. На лице следователя поблескивали очки с круглыми стеклами. Максимов носил их уже много лет, еще с юности. Такие очки были некой «фишкой» Максимова, а под ними скрывался острый и пронзительный взгляд, выдавая в нем человека смекалистого, наблюдательного и очень неглупого.

– Вот и ночка миновала, – вслух произнес он.

Максимов встал из-за стола, подошел к окну и резким движением раздвинул шторы. Свет утреннего солнца моментально заполнил кабинет, и в его лучах показалось облако пыли, поднявшееся со штор.

Сегодняшняя ночь прошла для Максимова на удивление спокойно, и он сполна воспользовался этим обстоятельством, закончив накопившиеся за последние недели дела.

Редкое дежурство следователя обходилось без какого-либо происшествия, и эта ночь была таким исключением. Максимов взглянул на свои изрядно затертые наручные часы «Слава» и удовлетворенно подумал: «Ну вот, меньше чем через часик моему дежурству конец». Он хотел было отметить тот факт, что ночь была одной из самых спокойных за последние месяцы, но почти двадцатилетний опыт работы в милиции не позволил ему сделать этого. Констатировать, что дежурство прошло без происшествий, можно только после окончания смены. И сегодняшний день был ярким тому подтверждением. Не успел Максимов подумать об этом, как на столе ожил противным дребезжащим звуком видавший виды старенький телефон. У Максимова от неприятного предчувствия нудно заныл больной зуб. Скривив гримасу на лице, следователь подошел к столу и взял трубку.

– Максимов, – коротко бросил он.

– Семен Евгеньевич, – в трубке раздался голос дежурного по городу, – спускайтесь к машине, выезд.

– Что случилось? – спросил он.

– Жмур, – коротко ответил дежурный, и в трубке раздались гудки отбоя.

От этого короткого слова зуб заныл еще сильнее. «Надо бы к стоматологу зайти, терпеть уже совсем мочи нет», – промелькнуло в голове у следователя. Максимов медленно положил трубку на рычаги телефона.

– Вот так подфартило сегодня! – с досадой в голосе вслух проговорил он. «Жмур» на профессиональном милицейском жаргоне означал «труп». А получить его меньше чем за час до окончания дежурства было особой формой везения.

Максимов угрюмо подошел к старой облупленной вешалке, со вздохом снял с нее одиноко висевшую серую кепку, натянул ее на голову и вышел за дверь.

Ленинград.

Милицейский рафик с опергруппой, вырулив из ворот ОВД, бойко погнал по утренним полупустым улицам. Пятеро его пассажиров с унылыми лицами молчаливо сидели на своих местах.

– Ну что, Гришка, докладывай обстановку, – Максимов, прервав всеобщее молчание, обратился к одному из оперативников, сидевшему напротив.

– Да что там докладывать, – махнув от досады рукой, угрюмо проговорил тот, которого следователь назвал Гришкой. – Труп выловили из Невы, капитан прогулочного катера сообщил. Они его обнаружили, ну и вытащили на берег. – Гришка, веснушчатый парень лет двадцати пяти в бело-голубой полинявшей рубашке, кисло улыбнулся и добавил: – Вот уж правду говорят, «везет как утопленнику». Хотя я уже и не знаю, кому тут больше везет, ему или нам. Ему-то уж нечего терять, а наше дежурство на вторые сутки перевалило.

– Во-во, теперь еще полдня с ним провозимся, – подал голос Мишка, сутуловатый длинный парень, сидевший у окна, второй оперативник.

– Ну, не могли на часик попозже его выловить, аккурат под конец дежурства, – раздосадовано, с плаксивой интонацией в голосе проговорила стройная женщина. Насупленные брови в этот момент придавали ей особое обаяние и очарование. На ней была мышиного цвета юбка длиной чуть выше колен, что выразительно подчеркивала стройные загорелые ноги. А также темно-зеленого цвета блузка. В этом простеньком наряде девушка выглядела очень эффектно.

– Ну-ка цыц всем! – шутливо проговорил Максимов. – Ну что вы раскудахтались? Ладно эти балбесы. – Максимов кивнул на двоих оперативников. – Без году неделя в милиции, а ты-то, Лен? – Максимов посмотрел на эксперта-криминалиста. – Уж, наверно, лет восемь в отделе работаешь?

– Да обидно, Семен Евгеньевич! Вот как тут с такой работой личную жизнь устроишь? – недовольно произнесла Лена Новикова.

– Да с твоей-то внешностью, Лен, личную жизнь устроить… – подал голос дремавший в углу мужчина, обладатель огромного живота и густой рыжей шевелюры. Он удивительно напоминал Карлсона из известного мультфильма. Сходство с известным персонажем ему также добавлял висящий наперевес и болтавшийся на пузе фотоаппарат.

– Да, конечно, Коль! – воскликнула Лена. – Один вон после двух лет брака сбежал, а другой уже год как обещаниями кормит. Наверное, уже и не дождусь от него предложения, – в сердцах ответила Лена. Фотограф лишь саркастично ухмыльнулся и, отвернувшись, уставился в окно.

Максимов взглянул на фотографа и невольно улыбнулся. На груди у Коли красовалось огромное затертое пятно от соуса. В районе живота рубашка от невероятного напряжения трещала по швам, а пуговицы готовы были в любой момент разлететься в разные стороны. Фотоаппарат не висел, а почти лежал у него на пузе, нацеленный вверх, и все время съезжал к подмышке. Выглядело это очень комично. Да и фамилия у фотографа была соответствующая – Пузановский. Максимову порой казалось, что для соответствия Коля Пузановский нарочно поддерживает свой живот в актуальном состоянии.