В комнате стоит ватная тишина. Окна и двери закрыты, батарейка из тикающих настенных часов вынута – время давно не существует. Занавески не пускают яркий солнечный свет, но отголосок его все же проникает сюда, поэтому в комнате стоит не мрак, а лишь полумрак. На кровати спит человек. Грудь его мерно поднимается и опускается от бесшумного дыхания. Ему ничего не снится: глаза под веками неподвижны, ни один мускул в его организме не напрягается без физиологической необходимости. Неслышный, но чрезвычайно чистый стук сердца.

Вдруг он открывает глаза. Тело по-прежнему спит, но в голове возникают образы, мысли, память о событиях давно минувших дней. В этом всем он забывает осознать себя, и целую минуту ему кажется, что все в порядке. Но почему не звонит будильник? Человек берет с тумбочки наручные часы с зелеными светящимися стрелками. Семь часов и пятьдесят минут. Он проснулся на десять минут раньше будильника. Человек мгновенно вспоминает, какой сегодня день.

Да. Он все решил.

Человека зовут Александр Оскалов, и ему сегодня исполняется ровно восемьсот лет со дня рождения. Юбилей.

Он встал с кровати, подошел к окну и широко раздвинул занавески. Свет ударил в глаза, стирая все только что появившиеся мысли. Саша постоял немного, следя за летними пешеходами, разодетыми так, будто идут на пляж – хотя до теплого моря здесь было две тысячи километров. Солнце уже поднялось из-за горизонта и грело все, до чего могло достать. Кожа ощущала его тепло, и сама светилась, отражая солнечные лучи.

Оскалов вернулся к кровати и аккуратно заправил ее. Тщательно взбил подушку, положил на место у изголовья. Потом пошел в ванную. Там он умылся, почистил зубы и снова постоял, рассматривая себя в зеркале. Лицо такое же, как всегда, ничуть не изменившееся за прошедшие годы, но глаза стали другие, пустые… Он отвернулся от зазеркального себя и осмотрел ванную так, будто не бывал здесь всю последнюю жизнь по несколько раз на дню.

Саша заметил, что ручка шкафчика, висевшего над раковиной, держится уже исключительно на взаимодействии атомов. Он пошел на кухню, налил себе стакан воды, выпил. Затем достал небольшой ящичек с вещами "первой ремонтной необходимости", взял оттуда водостойкий клей и вернулся в ванную. Вынул еле державшуюся ручку, обильно смазал ее клеем и вставил обратно – так-то лучше! Настроение даже как-то поднялось.

Затем он вернулся, убрал ящичек на место и начал готовить себе кофе. Кофейный запах наполнил кухню и пошел дальше по квартире, пробираясь в щели не до конца закрытых дверей. Обычно в такой момент Оскалов включал музыку, заслушанную до дыр. Но сегодня все шло не по плану, вместо музыки зазвенел забытый будильник. Саша, недолго думая, пошел в комнату, чтобы выключить его. Как только он нажал на кнопку, с кухни стало слышно громкое шипение. Оскалов двинулся обратно так стремительно, как только мог. Но было уже поздно – кофе залил всю плиту.

«Эх», – подумал Саша, перелил остаток в кружку и начал мыть плиту. После того, как он закончил и выпил то, что осталось от кофе, он сел на потертый диван и начал разглядывать комнату.

Что принято делать в такие дни? Наверное, вспоминать жизнь. Он напряг память. Хотелось вспомнить детство и тот мир, но почему-то не получалось. Когда жизнь по продолжительности сравнима с историей, при попытке вспомнить жизнь, вспоминается история. Обезличенная. Ну ничего, можно и так.

Сколько ему было, когда началось? Лет тридцать, быть может – это смотря откуда считать начало, но примерно так. То время кажется уже даже не прошлой жизнью, а чужой. Все было как-то совсем по-другому, нежели теперь, но как именно, представить не получалось. Зато отчетливо помнился миг, когда изменение случилось, зафиксировалось – когда он осознал произошедшее…

Первые слухи, как и любые другие новости, Саша узнавал тогда из картинок в Интернете:

«В Австралии появился новый неизвестный вирус»

И снизу приписка:

«Никогда такого не было, и вот опять»

Оказалось, что действительно не было. В первое время все это было похоже на очередную эпидемию. Симптомы обыкновенные и неприятные: у заболевших поднималась температура, ломило тело, нарушался иммунитет. Была даже смертность из-за других болезней, которым не мог противостоять ослабленный организм.

Наученные горьким опытом страны сразу же взялись бороться с распространением болезни: закрыли границы, ввели меры. Но заразность была крайне высокой: достаточно мимолетного контакта, пары сотен попавших на слизистую инфекционных агентов, чтобы произошло заражение. Мир замер в ожидании худшего – иного мы никогда и не ждали на самом деле.

Шло время, бороться с самим вирусом не удавалось, поэтому хотя бы облегчали симптомы – в развитых странах, могущих обеспечить своевременную госпитализацию всем заболевшим, смертность снизилась. И… даже стала меньше, чем до эпидемии. Статистические центры публиковали данные, по которым было ясно видно, что с момента первого заражения число смертей в стране начинало уменьшаться пропорционально количеству заболевших. И так было везде.

Через год уже ходило название "Вирус бессмертия". У переболевших в организме обнаружили новые, только что созданные вирусом из других видов стволовые клетки. С помощью них организм человека залатывал дыры в тканях и заменял старые, плохо выполняющие свои функции клетки: морщины стягивались обратно, мышцы снова крепчали, возвращался слух. Одним словом – чудо…

Саша поймал себя за выполнением каких-то очередных рутинных, не имеющих никакого смысла занятий: зачем вытирать пыль в доме, в который не вернешься? Он посмотрел на часы: девять ровно. Назначено на двенадцать, но сидеть здесь ему больше не моглось. Рутина засасывала, давала ложное чувство значимости действий, усыпляла сознание. Надо было бежать отсюда – из этой колыбели существования.

Он оделся и насыпал коту, живущему вместе с ним уже не одну сотню лет, корма с расчетом на несколько дней вперед. Этого кота можно было вообще не кормить, так как он был синтетический – прислали дети. Кот ради приличия ел, но лоток всегда был сухой и пустой. Оскалов погладил его напоследок – кот замурчал. Саша выключил свет и вышел за дверь. Она лязгнула металлически – это было прощание.

Закрыл ее, сделав три привычных оборота. Затем по лестнице спустился в подъезд и положил ключи в свой почтовый ящик. Оттуда торчал белый уголок какого-то письма. Ключ от ящика Саша отдал новому владельцу квартиры, поэтому послание пришлось вытягивать за краешек кончиками пальцев.

Конверт самый простой. Внутри рукописное открытое письмо. С обратной стороны его – праздничный торт с восемью свечами. Надпись:

«С днем рождения! Ты теперь уже большой!»

И красная восьмерка, к которой синей ручкой дорисованы два нуля.

В самом письме его поздравляла какая-то очень древняя подруга, которая ни сном ни духом не догадывалась о том, что происходит в жизни Саши, и виделись они с ней в последний раз лет пятьдесят назад. Но не поздравить она не могла: уж слишком значительная цифра. Остальные, наверное, прислали электронные письма, но телефон Оскалов выбросил еще вчера. Сказав в никуда: «Спасибо», он сунул открытку в карман и вышел из дома.

Было раннее лето. Голубое небо висело над зелеными деревьями, был слышен людской шум: разговоры, музыка, звонки велосипедов. Умиротворение; песня для тяжелобольного. Но это лучше, чем дома. Одному. Заведение, куда ему нужно было идти, находилось в трех километрах от дома. Так что трех часов времени было с большим запасом. И вместо прямого проторенного пути Саша решил обойти город дворами и переулками. Неспешная прогулка. Напоследок.

Чудо… А может, все-таки кара? Об этом вначале никто даже помыслить не мог. Когда всем все стало ясно; когда даже в далекой холодной Гренландии был обнаружен этот чрезвычайно стойкий вирус; когда борьба с ним стала борьбой с бессмертием… Наступила всеобщая эйфория. Неизлечимо больные, не имеющие доступа к качественной медицине, люди, которые по всем статистикам не должны были протянуть и семидесяти лет, вдруг почти моментально стали здоровыми и… вечными.