Каждый день я опасалась, что со мной может произойти нечто подобное. Каждый день пристально следила, чтобы рядом не оказалось никого из хулиганов. Но один раз все-таки со мной это случилось.

Пожалуй, из всего садика мне нравилась только еда. Как ни странно, кормили нас вкусно (для конца 1980-х годов это действительно было странным), так что по дороге домой я много и охотно рассказывала маме, что нам давали на обед, что – на полдник. Я любила поесть – впрочем, люблю и сейчас.

Еще в детском саду были утренники – правда, помню я только новогодние, и вот в какой связи.

Нет, не потому, что мне давали роль Снегурочки – ее не давали. Если я и играла роли, то лишь второстепенные (меня это устраивало: меньше учить текста). Но вот насчет Деда Мороза…

Я в него верила. Причем верила очень долго – уже училась в школе, а вера в чудо не уходила. А в детсадовском возрасте не сомневалась нисколько: Дед Мороз существует.

И вот однажды на новогоднем утреннике мы все дружно зовем Деда Мороза – и в актовый зал вдруг выходит мой папа! Да, в костюме Деда Мороза, но было слишком очевидно, что это он: отец не слишком заморочился скрыть свою черную бороду и уличную одежду. Ему неохота было играть роль Деда Мороза.

Тогда я объяснила себе: Дед Мороз слишком занят, чтобы ходить на утренники в такое заведение, как детский сад. Поэтому здесь в Деда Мороза наряжаются папы. А настоящий Дед Мороз обязательно придет ко мне в новогоднюю ночь из Лапландии. И принесет подарок.

Кстати, именно подарок (потом, несколько лет спустя) развеял мою веру в сказку.

Что дарили Деды Морозы детям в позднесоветское время? Как правило, пакет с конфетами. Мне тоже дарили такой пакет, и этот подарок вполне вписывался в теорию существования Деда Мороза. Отличный подарок, всем детям одинаковый – не придерешься.

Однажды, когда мне было лет пять, Дед Мороз принес калькулятор, что мне страшно понравилось. И такой подарок тоже казался мне вполне логичным.

Когда я уже была школьницей, утром 1 января я нашла подарок – вязаный костюм от нижегородского модельера Анны Лесниковой. В то время Анна Лесникова была самым модным дизайнером в регионе. Ее вязаные костюмы покупали (или мечтали купить) все. Моя мама тоже носила такой. И стиль Лесниковой был и остается настолько узнаваемым, что спутать ее костюмы с чьими-то другими казалось невозможно.

Сначала я случайно увидела этот костюм в мамином шкафу, а потом под елкой – и поняла, что Деда Мороза не существует.

В детстве я обожала Новый год и все, что с ним связано. Сейчас отношусь к нему гораздо спокойнее. Перелом случился именно тогда – в тот момент, когда закончилась сказка, а у меня появился новый вязаный костюм.

Дом в Галибихе – старый, еще дореволюционной постройки – купила бабушка, мать моего отца. Та самая, что боролась со строительством АСТ и что всю жизнь была апологетом здорового образа жизни.

Почему бабушка выбрала именно эту деревню – загадка. Впрочем, нет. Я ее спросила, и она мне написала длиннющее сообщение в семейном чате в «Ватсап», которое я цитирую здесь: «Около деревни Галибиха находился пансионат для ученых от Дома ученых. Мы туда случайно по путевке приехали где-то в 1980-е годы и потом каждый год ездили. Красота, река Ветлуга, мы были счастливы. Путевки я приобретала с трудом: мест не хватало. Мы постоянно ходили гулять в Галибиху, в магазин и везде. У Юли (сестры моего отца. – Прим. авт.) там появились друзья, и однажды хозяева этого дома сказали, что дом продается, там никто уже не жил. У хозяев был другой дом. Для нас это было счастье. Дом огромный, на двух хозяев, с отдельными входами. Для нас после нашей хрущевки побыть там в отпуске летом – мечта! Дом продали очень дешево – две моих зарплаты. Зимой там жить было невозможно, все разваливалось, крыша текла, дом осел на бок. А мы были счастливы. Дом очень старый, на подоконниках были фотографии солдат в дореволюционных обмундированиях. Уткин (муж Юли. – Прим. авт.), я, Юля, Боря, потом и подросший Толя (мой двоюродный брат. – Прим. авт.) постоянно занимались ремонтом. Крыша, окна, перекладывали печь, обновляли двор, неоднократно поднимали дом. Для этого Уткин звал Борю помогать на выходные дни».

Бабушка называла мужа моей тети Уткин. У нас в семье обращение по фамилии никого не смущало. Да и рассыпаться в комплиментах не было принято. Моя мама до сих пор не пишет восторженных постов в «Фейсбуке» об успехах дочери – она считает, что это неприлично. И лично мы крайне редко хвалим друг друга. Комплимент – это как букет, его «вручают» только на праздник, и то не каждый.

Моя бабушка Дина Яковлевна себя всегда называла бабка. И когда ей было 50 лет, и сейчас. Мою тетю называла Юлька. Не Юлечка, не Юля – Юлька. Я – Жанка (но иногда все-таки Жаннуля, так тоже бывает). Моя мама – Райка. Отца моего звали Борька, если повезет – Борюня. Вот моего брата всегда звали Толя, редко Толька.

Но проблема в том, что и Толиного отца, мужа моей тети, тоже зовут Толя. Поэтому бабушка, чтобы не перепутать, стала называть его Уткин.

Уткин был единственным человеком, который наводил порядок в Галибихе. Он приезжал туда в отпуск в августе, когда в доме уже были полный разброд и шатание. Уткин приезжал – и все безобразия заканчивались. Толя брался за тяжелые физические работы (например, за ремонт сарая).

Галибиха – это Воскресенский район, северо-восток Нижегородской области. Чуть восточнее – граница с Марий-Эл. Болотистые места. Непроходимые Евдокимовские леса – так они назывались. Река Ветлуга – холодная, северная. Море комаров в июне и июле. Жуть эта Галибиха.

Жуть этот дом. Его действительно ремонтировали каждый год, в том числе к ремонту дома привлекался и мой отец, который терпеть не мог деревню. Но он был еще обязан каждый год стелить рубероид на крышу. Конечно, гораздо проще было бы покрыть крышу шифером – и забыть о ней.

Но шифер неэкологичен, поэтому убеждать бабушку все же пойти на компромисс в этом вопросе было гиблым делом. Бабушка очень жестко и последовательно отстаивает свои взгляды по принципиальным для нее вопросам. Она настолько повернута на всем, что касается здоровья, что одно время даже холодильник подозревала в том, что он излучает. А уж телевизор всегда смотрела на расстоянии 10 метров, не ближе – чтобы «не облучиться».

В Галибихе, повторюсь, были тучи комаров. И в те годы уже появлялись средства защиты от них, но… бабушка считает, что использование, как она выражалась, «всякой химии» нанесет непоправимый вред здоровью. Поэтому никаких репеллентов она не признает.

Нас с Толей в Галибиху отвозили в июне. Я была искусана вся. Абсолютно вся – на мне не было живого места ни на теле, ни на лице. Галибиху я ненавидела лютой ненавистью. Мы ехали туда на двух автобусах, везли какие-то бидоны, жестяные ведра, все с продуктами – с едой в деревне в начале лета было сложно, а машины ездить в райцентр у нас не было. Весь быт был очень тяжелым, не было даже бани, мылись в реке раз в неделю хозяйственным мылом, там же стирали. Туалет на улице, выгребная яма. Воду нужно было носить из колонки ведрами. Жестяной умывальник, отсутствие газа, микроскопические электроплитки.

Естественно, никакой эстетики.

У нее отменный литературный вкус, она читала Фолкнера, Достоевского, разбирается в классической музыке – но быт приветствует совершенно крестьянский. Мы ели из жестяных мисок, пили из жестяных кружек. А ели мы в принципе алюминиевыми ложками. Вилки были не предусмотрены.

Естественно, бабушка была постоянно занята, ей было некогда со мной ходить на речку и в лес. Двоюродному брату было проще – он старше на пять с половиной лет, и у него было больше свободы передвижения. Я же обязана была сидеть в доме или гулять по огороду.