После этой решительной победы дела переселенцев значительно поправились. Теперь они могли приняться за земледелие, приступать к которому до сих пор было крайне безрассудно. Они набросали план города Питер-Марицберга, кроме того основали еще один, известный теперь под названием Д'Урбана.
Дингаан мало-помалу оправился от поражения и стал пополнять свое войско. Все его мысли были, как и прежде, направлены на истребление переселенцев, и он очень умно принялся за дело, стараясь сперва узнать, что у них делается. Чтобы усыпить их бдительность, он послал им триста у них же отнятых лошадей; кроме того он обещал вернуть им похищенные ружья и скот. Словом, он выражал желание помириться. Переселенцы отвечали, что они готовы заключить мир, но не раньше, чем он вернет им весь отнятый скот и оплатит причиненные им убытки. Хитрый дикарь дал согласие и, прикрываясь миролюбивыми целями, постоянно отправлял к ним послов со всевозможными поручениями, скорее не послов, а шпионов, чтобы выследить, по-прежнему ли сплочены голландцы, или же каждый существует сам по себе. В последнем случае он тотчас же совершал на них набеги. Наконец, переселенцы поняли его хитрость. До этого они все не решались дать серьезный отпор. Они не знали, как поступить, когда все вдруг совершенно изменилось, благодаря интересному событию, находившемуся в тесной связи с местной политикой.
У Дингаана было два брата; один из них, по имени Умнанда, был еще юноша. Он нисколько не походил на Дингаана, жизнь которого заключалась в войне, средний брат также отличался миролюбивым характером. Среди зулусов было немало пострадавших от непрерывных войн, в которые их вовлекал Дингаан. Они склонялись на сторону юноши, Панды, как они его называли. Дингаан, узнав об этом, решил умертвить брата. Панда имел много друзей при дворе, и они передали ему о намерении царя. Вместе с несколькими друзьями он переправился через реку Тугелу и отправил к переселенцам послов с просьбой оказать ему помощь против злодея-брата.
Дело окончилось жаркой схваткой между войском Дингаана и войском Панды, во главе которого стояли буры. Исход битвы был очень печален для Дингаана; ему пришлось покинуть пределы своего царства и бежать в пустыню, где он и погиб. Таким образом царем над могучими зулусами стал союзник буров, и им, наконец, можно было успокоиться.
XXI
Ганс в это время был так занят военными делами, что очень редко виделся с Катериной. Теперь, когда дела наладились, он, наконец, решил жениться; но Катерина носила траур по своим родственникам, убитым вместе с Ретиефом; поэтому свадьба, несмотря на сильное недовольство жениха, была отложена еще на полгода. Чтобы скоротать время, он вместе с неразлучными товарищами Виктором и Бернардом и еще тремя бурами отправился на охоту в области, расположенной к северо-востоку от Наталя, где, как утверждали старые охотники, водились слоны.
Как-то раз Ганс и Виктор сидели в палатке, которую они захватили с собою.
- Ну, Виктор, - сказал Ганс, - после всех этих событий нам и поболтать-то с тобой ни разу не пришлось. Расскажи о своих приключениях.
- Всякие бывали, - ответил Виктор. - В то время, когда ты был рядом с Уисом и все были уверены, что ты тоже убит, мы с Бернардом и еще шесть товарищей хотели вернуться назад, чтобы найти тебя, но нас не пустили. Неприятели напирали, все скалы были просто облеплены ими, мы остановились на минуту, уговаривая вернуться за тобой. В это время один из зулусов бросился на меня с дубиной...
- А храбро они дрались, - сказал Ганс. - Когда у них будут ружья, нам придется очень трудно!
- Вспоминаете свои похождения? - раздался голос старика охотника Гофмана, входившего в это время в палатку. - Да, подрались таки за это время. В последнем сражении счастье было на нашей стороне, но в первых сражениях мы не должны были допустить, чтобы нас били. Все это вышло из-за того, что мы слишком презрительно относились к врагу, недооценили его.
- Теперь, - продолжал Гофман, - нам придется иметь дело не с дикарями, а с опасными животными. Это не меньше действует на нервы. Я, по крайней мере, говорю смело, что никогда мои нервы не были натянуты так, как в первый раз, когда мне пришлось убить льва. Это произошло не вследствие моей храбрости, а в силу необходимости... Тогда я был еще совсем ребенком.
- Расскажите об этом, Гофман, - вмешались другие, вошедшие в это время в палатку.
- Нечего и рассказывать, - ответил охотник. - С Гансом случалось и не то... А впрочем, пожалуй. В то время я жил под Винтербергом. Я ездил к соседям и должен был вернуться в тот же день с семенами, которые были нужны для нашей мызы. Солнце уже почти село, когда я оттуда выбрался. Езды было не меньше трех часов. Я ехал смело, впрочем, когда стемнело, прибавил шагу. Однако скоро я заметил, что лошадь не может идти быстрою рысью. Зная, что отец любил ее, я слез с нее и повел под уздцы. Вдруг, словно испугавшись чего-то, она зафыркала и побежала. Сперва я не знал, в чем дело, но потом заметил, что она все время поворачивает голову и смотрит в одну сторону. Я устремил свой взгляд в темноту, стараясь разглядеть, что так сильно испугало ее. Я уже упоминал, что тогда я был еще очень молод. Поэтому вы поймете, как сильно забилось мое сердце, когда я увидал не одного льва - нет, одного я бы даже не испугался, а сразу четырех. Они бежали ярдах в шестидесяти от той тропинки, по которой я шел. У меня было только одноствольное ружье очень незначительного калибра, поэтому я совсем не хотел вступать в бой сразу с четырьмя львами. Я стал думать, не оставить ли на произвол судьбы лошадь, а самому броситься бежать, как вдруг самый большой лев, отогнав трех других, спокойно загородил мне дорогу. Прицелившись ему в лоб, я спустил курок, а сам спрятался за лошадь. Я подождал несколько мгновений, уверенный, что зверь заревет, но кругом было все тихо: только где-то вдали слышался топот убегающих зверей. Наконец, я выбрался из-за лошади. Лев лежал мертвый! Маленькая пуля засела у него между глаз и уложила его на месте. Все подробности я помню так четко, словно это происходит сейчас. Кажется, в течение всей жизни я не трусил так, как в ту ночь.
