– Хороший веник, – сказал я. – Его только связать, и будет как новый.

– Бесполезно, – загадочно хмыкнув, ответил дядя Костя.

– Почему, – удивился я.

– Слушай, малец.

И тогда он рассказал мне эту историю.

Вот она, слово в слово.

Баба Клава из тридцать второй квартиры купила в супермаркете веник. Хороший попался веник: убористый, шустрый. Он исправно служил хозяйке, выметая из квартиры мусор, залезая в самые труднодоступные места и потаённые уголки. И в том, что баба Клава никогда не стыдилась пригласить в гости задушевную подругу бабу Зину, было в немалой степени заслугой нашего героя.

Всё изменилось в один роковой мартовский день. Веник впервые увидел её. Швабру. Согласен, звучит непоэтично, но в кого ещё мог влюбиться обычный просяной веник?

Она была прелестна. Слегка потрёпана жизнью, но такая красивая, такая всегда нарядная! У неё была ослепительно белая, умопомрачительно пушистая щетина и гладкая чёрная ручка. О, как она была прекрасна. Наш бедный веник совершенно потерял голову от страсти. Он не спал, не ел, забросил работу, забыл про друзей, проводя дни и ночи в бессмысленном созерцании ненаглядной швабры.

Но все его хлопоты были напрасными, швабра так привыкла к вечно крутившимся вокруг неё воздыхателям, что просто не заметила появление ещё одного.

А как полоскали швабру подруги, половые тряпки, как шипели в её присутствии, трепали, пачкали грязью доброе имя. Ух, как они ненавидели её!

За что? А за что Вы, мадам, ненавидите красавицу-соседку?

Швабра, такая гордая, хотя и очень, очень ранимая, лишь улыбалась на змеиное шипение грязных тряпок. Что и говорить, в доброте и незлопамятности ей нельзя было отказать. Недаром возле неё постоянно крутился новенький пылесос. Иностранец. С шестью достоинствами, которые все помещались в нём одном. Он был красив, не пил, не курил (какой, однако, бред: пылесос с рюмкой в руке и цигаркой во рту), жил в собственном коттедже, потреблял немного энергии и всегда был готов к работе.

Можете Вы представить веник с его просяным рылом, который полез тягаться с шедевром электроаппаратуры?

Жуткая картина. Надо отдать должное швабре, которая вежливо выслушала пылкое признание веника в любви до помойки и молвила мудро: "Вы меня извините, но синицу в руках я всегда предпочитаю журавлю в небе".

– О, – пробормотал веник, – но я согласен быть синицей, лишь бы всегда оставаться в ваших нежных ручках.

– Это вы – синица? – швабра едва не задохнулась от смеха. – Да вы – жалкий ощипанный воробей.

Веник так расстроился, что лопнул от огорчения, и сколько хозяйка ни связывала его, он всякий раз рассыпался после первого взмаха. И баба Клава была вынуждена выбросить добротный веник на помойку.

      Глупая история, не правда ли? Но что поделаешь, где начинается любовь, там кончается здравый смысл.

Прошу прощения, что отвлёк Вас от важных дел и принятия судьбоносных решений.

Горе

Великое, немыслимое горе обрушилось на землю русскую.

Нет, солнце ещё светит, звёзды мерцают и даже травка зеленеет. Кое-где. Но что солнце? Что звёзды? Что травка?..

Умер Икс Игрекович Зетов.

Несравненный теоретик. Бесподобный практик. Гениальный учёный. Академик. Лауреат всех мыслимых и немыслимых премий, профессор всех существующих и несуществующих университетов. Человек с большой буквы. Можно сказать, Человечище. Доказавший с помощью кувалды и русской матери, что Земля, блин, плоская и держится на трёх китах.

Но вот прах Человека предали земле. Родные и близкие собрались на помин души усопшего.

– Хороший был человек, – произнёс со вздохом парикмахер. – Легко было с ним работать.

– Ещё бы, – злобно прошипел неизвестный в чёрном, – у покойного торчало три волоска, а деньги драл по полной программе.

– Да, добрейшей души был человек, но должен сказать со всей ответственностью, что не знаю никого другого, столь преступно относившегося к собственному здоровью, – покачал головой лечащий врач Икса Игрековича. – Не любил покойный докторов. Это его и погубило.

– Это ты его угробил, бандит в белом халате, – просипел неизвестный. – У человека инфаркт, а он ему клизмы прописывает.

– И мне пришлось попотеть с Ушедшим, – поддакнул коллеге стоматолог. – Немало драгоценных минут уделил наш светоч моей скромной персоне.

– Ещё бы, – проскрежетал протезами чёрный человек. – Сначала все зубы перепортил пациенту, а затем заставил вставлять новые.

– А вот я даже не вспотел, – радостно сообщил могильщик. – Ни капельки. Мигом выкопал могилку. Земля как пух. Что значит человек замечательный.

– Ещё бы, – прокаркал недоброжелатель, – за те денежки, что содрал с родных, можно весь город закопать и пару деревень в придачу.

Но тут очнулась вдова, находившаяся доселе в полнейшей прострации обусловленной неутешным горем, и мутными от не просыхающих слёз глазами оглядела присутствующих. Ну, разумеется, злопыхатель тут же довёл до всеобщего сведения, что невменяемость вдовы объясняется её исключительным и многолетним пристрастием к армянскому коньяку. Что, клянусь, наглая клевета, и вдова блестяще доказала это. Она довольно-таки твёрдо встала на чёрные от загара точёные ножки, а элегантное чёрное платьице (две длинные-длинные бретельки и ма-аленький кусочек тряпочки) столь скорбно облегало её выпуклости и вогнутости, что горючие слёзы неудержимым потоком хлынули из глаз поминающих.

– Как я любила его, – заламывала руки вдова. – О, как я любила его…

– Денежки, – добавил злой дух.

– Как мне теперь жить…

– Без его денежек.

– А ты кто такой? – встрепенулась неутешная вдова. – Что ты всё порочишь?

– Я?…

Но оставим их всех разбираться между собой.

Тошно. И противно.

Очень чёрная кошка

( Роман – эпопея)

Феньке, безвременно канувшей в Лету,

посвящает автор сей плод бессонных

ночей и горьких раздумий.

Загадочное убийство.

– Ушлый мужик этот Жеглов, – одобрительно крякнул Василь Василич, осторожно помешивая серебряной ложечкой горячий кофе в хрупкой фарфоровой чашечке поповского завода.

Василь Василич – необыкновенный человек. Проявляется его необыкновенность в том, что в отличие от всех прочих, обыкновенных людей, кофе действует на него противоположным образом. Как сильнейшее снотворное. Причём, что самое интересное, всегда ровно через 4980 секунд после принятия. Поэтому вот уже второй десяток лет Василь Василич выпивает свой вечерний кофе в 20 часов 37 минут, с тем, чтобы в 22 часа 00 минут мирно отойти в объятия Морфея.

– А Шарапов – пентюх! – заключил Василь Василич и, не отрывая глаз от телеэкрана, поставил пустую чашку на журнальный столик.

В прихожей мелодично прожурчал звонок. Василь Василич повёл мохнатыми бровями, и тёща со скоростью скаковой лошади рванула в прихожую.

«Крепкая старуха, – привычно подумал Василь Василич, подавляя первый зевок. – Восьмой десяток, а износа не имеет. Никак Господь не приберёт. Видать учётная карточка затерялась».

Леденящий сердце вопль, раздавшийся в прихожей, прервал невесёлые размышления Василь Василича. Вслед за тем послышался приглушённый сухой треск, как если бы мешок костей грохнулся на пол.

Новое движение бровей, и жена пулей вылетела вслед за тёщей. И новый, ещё более леденящий сердце и раздирающий душу крик. Но без грохота падающего на пол мешка с костями.

Василь Василич неодобрительно покачал головой и решительно двинулся в прихожую.

Жуткая картина, достойная кисти великого Гойи, предстала пред его выпученными очами. Белая, как свеженакрахмаленная простыня, безмолвная, как испорченный телевизор, стояла у стены его законная супруга и верная спутница жизни Василиса Васильевна и полными ужаса глазами смотрела на пол. Там, на чистейшем, без единой пылинки паласе, неестественно растопырив тощие руки, словно бы отталкивая от себя что-то невыразимо жуткое, с перекошенным от застывшего страха лицом, лежал быстро остывающий труп родимой тёщи.