– Чур, но ведь это же враг! А ты его отпустить пообещал. Как же так? Такого же не переделать. Он до конца своих дней нам гадить будет. Шлепнуть гада, и вся недолга!
Я вздохнул:
– Согласен – враг. Но как сказал один умный человек: враг со временем может стать другом. Или враги будут мешать друг другу. А мертвец, он бесполезен…
Гриня от неожиданности закашлялся и, сморщив лицо, произнес:
– Вот ты иногда как скажешь… Но спорить готов – этот господинчик точно другом не станет… – После чего, задумчиво затягиваясь, продолжил: – Интересно, на что он вообще рассчитывал, когда нам про паровозы и уголь турусы на колесах разводил?
Вместо меня ответил комиссар:
– На нашу лень и некомпетентность. Тут ведь рядом два склада почти пустыми стояли. Так – только дров немного. А который с углем, он самый дальний отсюда. Мы пока до него через рельсы топали, чуть ноги в сумерках не переломали. Поленились – ничего бы и не нашли. Ну и еще начальник не учел, что немецких машинистов для проверки транспорта задействуем. Мы-то сами в паровозах ни бум-бум, поэтому он смело говорил, что они не в порядке. Как проверить? Только если искать местных рабочих-ремонтников. А где их искать, когда уже ночь во дворе? Кто нам их адрес подскажет? И если даже подскажет – пока их еще найдем… Да вроде и смысла не было Тучнову нам врать. Так что для себя этот человек все правильно рассчитал.
Гришка припечатал:
– Гнида он! Командир, может, все-таки к стенке контру?
Я отрицательно качнул головой:
– Не выйдет. Ему жизнь обещана, если ко времени управится. Да и вообще – расстрел гражданских без суда и следствия очень сильно скажется на нашем имидже.
– На чем?!
Сделав значимое лицо, я поднял палец и учительским тоном произнес:
– Образно говоря – светлый облик пламенного революционного бойца от этого сильно пострадает. Сейчас мы кто? Правильно – беззаветные борцы за дело революции и люди, воюющие с немецко-фа… э-э-э… с немецкими оккупантами. Вот народ к нам и тянется. Даже те, кто до этого колебался. А начни мы расстреливать налево-направо, потеряем их поддержку. Понял?
Трофимов на какое-то время задумался, а потом неожиданно выкатил претензию:
– Знаешь, Чур, когда ты начинаешь говорить, словно комиссар, про «беззаветных бойцов» или «светлый облик», нутром чую, что ехидничаешь. У него это от души получается, а ты явно что-то другое имеешь в виду.
Я отмахнулся:
– Просто пафоса не люблю, поэтому и ерничаю. А насчет «к стенке», объясняю на пальцах – если мы начнем стрелять всех, кто нам не нравится, то в глазах людей ничем не будем отличаться от бандитов. Невзирая ни на какие лозунги. А это тупо обидно. Да и чревато нехорошими последствиями. Поэтому надо придерживаться правил. Все-таки мы государственные люди, а не романтики, мля, с большой дороги…
Гриня ехидно оскалился:
– Да? А как же «пастушок», про которого ты рассказывал? Да и этого контру тоже обещал к паровозу привязать. Он ведь чуть не обделался. У тебя настолько суровый вид был, что я и сам в это поверил.
– Ты теплое с мягким не путай. «Пастушок» – это суровая военная необходимость, от которой зависит выполнение задачи и жизнь всего отряда. А запугивание при нежелании сотрудничать является нормальной практикой. Тем более что его заместитель все видел и слышал. А когда завтра увидит целенького начальника, то выводы свои сделает. И другим расскажет, что мы даже явного саботажника не кокнули, а отпустили живым и здоровым.
В этот момент за дверями послышался шум голосов, и вошедшие в помещение взводные автоматически прекратили нашу беседу. Ну а когда все разместились, я стал выкладывать свои мысли о будущей операции. Изначально задумка была такая – батальон разделяется. С бронепоездом уходит не более пятнадцати-двадцати человек в самом БП и половина взвода разведчиков. Разведку думал задействовать в проверенном деле – валить телеграфные столбы. А двадцать человек чисто для того, чтобы можно было отбить попытку захвата бронепоезда какой-нибудь шальной группой противника. Говорю про шальную группу потому, что если мы влетим не случайно, а засада будет подготовлена, то всего батальона не хватит, чтобы отбиться. Тогда останется лишь подорвать боезапас (саперы должны заложить взрывчатку прямо сейчас, так чтобы оставалось лишь поджечь огнепроводные шнуры) и попытаться валить на своих двоих.
Уже на этом этапе начались корректировки. Ранее я дал распоряжение обыскать трупы тех немцев, которые легли при прорыве из горящей казармы. Там штук пять было в характерных кожаных куртках, и я вполне резонно посчитал, что это командный состав PZ-12. Как выяснилось – не ошибся, и мне притащили документы с планшеткой. Пользуясь тем, что народ начал между собой спорить относительно плана, я занялся быстрой проверкой бумаг. Особо порадовала карта с отметкой конечного пункта и приказ, где было сказано, что завтра, к двенадцати часам дня, гауптман Фольге (командир бронепоезда) должен прибыть в распоряжение оберста Герста. То есть времени у меня было даже несколько больше, чем рассчитывалось.
Но когда я говорил, что смотрел бумаги, это не значит, что выпал из процесса обсуждения. Нет, слушал, вставлял реплики, и потихоньку стало вырисовываться нечто более-менее удобоваримое. Наглое, нахальное, но вполне в духе моих сорвиголов. А главное, что при этом интуиция перестала подавать панические сигналы. Не было ощущения, как тогда на территории красновцев – двинем степью, там и останемся. Нет. Лишь легкое беспокойство, не более того, что ощущалось при взятии Дьяково.
В общем, решили – все, кто пойдет с БП, будут во вражеской форме. Второе – Бергер в обязательном порядке едет с нами, так как знает язык противника в совершенстве. Барона будем использовать для общения с фрицами. Остальные (это отделение автоматчиков, два грамотных пулеметчика Михайловского, пара саперов и трое морпехов, которые в свою бытность были комендорами на корабле) будут сидеть внутри и не высовываться. Разве что пара автоматчиков нужна для контроля немецких машинистов. Но они тоже из кабины выходить не будут.
Ну а разведчики вовсе не понадобятся, так как проскочить необходимые километры мы собирались быстро и тихо. Не нарушая спокойное течение жизни обрывами связи. При этом заправку водой планировали вполне официально получить на одной из станций. Документы-то у нас на руках, а то, что идем без расписания, так это внезапная служебная необходимость.
А весь остальной батальон временно переходит под командование Михайловского. Просто Трофимов так орал и пучил глаза, что я даже не особо возражал, когда он собрался ехать со мной. Не возражал в основном потому, что у Гришки шило в заднице, и десять дней (срок ожидания нас в той балке, где мы до этого останавливались) он не выдержит. Обязательно куда-нибудь влезет.
Михайловский же парень дисциплинированный и на пару с комиссаром сделают все, как надо. В общем, решили, что батальон, забрав добытые на складах ништяки, уйдет к точке ожидания. Также решили, что Виктор прямо сейчас заменит часть наших пулеметов на трофейные, сняв их с БП. Тогда и с патронами вопрос отпадет. Все менять не стоило, так как по возвращении к нашим, где мы для MG-08 боеприпасы искать будем? Там и русские патроны дефицит, а уж немецкие… Еще я хотел, чтобы один «пом-пом» забрал себе Васильев. Да, тяжелый. Да, неудобный. Но поставим его на грузовик и с этой хреновиной нам никакой «железный капут» не страшен.
Пленных решили взять с собой. Их-то и было человек тридцать. В основном – кладовщики, недобитая часть перегонной команды да жалкие остатки гарнизона. В расход пускать фрицев вроде не с руки, а так – свяжем и, заткнув рты, упакуем в артвагон. За три-четыре часа (столько займет дорога по моим оптимистическим прикидкам) с ними ничего не случится.
Тут может возникнуть вопрос – а какого хрена командир бросает свое подразделение и сам отправляется вояжировать? Хм… здесь, скорее, политическая необходимость. Понимаю, что так поступать неправильно, но Седой при каждой встрече настойчиво говорил, что я должен как можно быстрее делать себе имя. Такое, блин, чтобы народ песни слагать начал. И если у меня это получится, то в дальнейшем работать станет проще. Несравненно проще, так как самые разнообразные партийные члены да прочие деятели революции десять раз подумают, прежде чем начнут катить бочку на прославленного героя войны.
