– Что ж, отвечу.

– За время вынужденного житья в Дерновке ваш зять никуда из нее не отлучался?

– Нет, такого не припомню…

– Ну, может быть, это случилось ночью, когда в доме, где остановилась ваша семья, все спали?

– Не думаю…

– А я вот как умею рисовать! – воскликнул внук старушки, сунув мне в руку альбом.

Я бегло просмотрел несколько рисунков. Мальчик достаточно умело отобразил на бумаге соседние дома, экипажи, катящиеся по улице, пешеходов, поле с подсолнухами, разных лесных зверушек. Получались у него и лесные деревья. Мне приглянулась корявая сосна на одном из последних рисунков. Ее треснувший ствол согнуло чуть выше земли так, что он вполне мог служить лавочкой для грибников.

– Сашенька неплохо рисует, правда? – Старушка с нежностью погладила непокорные волосы внучка. – Зеновий, который в детстве и сам рисовал, думал определить его со временем в художественную школу.

– У мальчика определено есть талант… Cкажите, а зять делился с вами подробностями пребывания в лесу?

– Рассказал все как есть. Очень переживал, что сумки с драгоценностями исчезли… Боже мой, недавно потеряла дочку, теперь ушел из жизни Зеновий. Придется одной поднимать внука, а это ох как непросто!

– Вам обязательно помогут, Евпраксия Тихоновна. Еще раз, мои соболезнования.

Я спустился вниз и сел в пролетку. Нетесов, развернув лошадь и стегнув ее кнутом, поинтересовался:

– Ну, как? Удалось вам что-нибудь выяснить?

– Артем, мы с тобой почти одних лет, давай на «ты»… Насчет выяснить… не сказал бы, что обогатился важными сведениями, но все, как говорится, в копилку.

Хм-м, поговорить-то поговорил, только проку чуть. Не дает мне покоя этот клад. Мог ли Зайцев пойти на аферу? Мог, конечно, но что-то слабо верится. А Соколов?.. Похоже, он и впрямь затеял какую-то игру с похитителями. Значит, на него падает подозрение?.. Черт его знает!.. А вдруг милиционеры, скитаясь по лесу, пошли на сговор и вдвоем перепрятали cаквояжи? Версия имеет право на существование, как и то, что клад могли отрыть либо казаки, либо бандиты.

Не проехали мы по улице и пятидесяти метров, как от одного из домов к пролетке метнулся невысокий полноватый мужчина.

– Караул! – кричал он скрипучим басом, размахивая руками. – Беда!

– В чем дело, дядя? – притормаживая лошадь, спросил Нетесов. – Мы из милиции.

– Из милиции? Отлично… то есть, какое там отлично? Соседа зарезали!.. Видно, вон те, в бричке!

Я проследил взглядом за движением его пальца и увидел, как впереди неспешно катит черный экипаж.

– Ваше полное имя? – резко произнес я.

– Пров Василич Голиков.

– Оставайтесь здесь! – приказал я ему и, взглянув на Нетесова, махнул рукой. – Артем, гони за бричкой!

– Эх, лошадка-то приустала. Ну, ничего, попробуем.

Лошадь, действительно, не показала в деле особой прыти. Заметив за собой погоню, двое в бричке легко от нас оторвались и свернули в третий по счету переулок. Когда мы до него добрались, их уже на нем не было видно.

– Скоро же они его преодолели! – сказал я, поглядев на пустую дорогу. – Как называется переулок, Артем?

– Cиреневый.

– Сиреневый, значит… Ладно, поворачивай назад!

Голиков послушно ждал нас на том же месте, где был оставлен. Мы спрыгнули с пролетки и поспешили за ним через открытую настежь калитку к дому – основательному каменному строению с новой железной кровлей и красивым деревянным крыльцом.

– Захожу к соседу, будем говорить, соли попросить, а ему уж ни до чего нет дела, на полу лежит весь в крови! – тараторил Голиков, оборачиваясь к нам. – И кто ж его так?.. Боже, твоя воля, вот, изверги!..

– Вы их хорошо рассмотрели?

– Убивцев-то?.. Нет, они уж в бричку садились, когда я из дома вышел.

– А вы где живете?

– Через дом отсюда.

Пройдя крыльцо и сени, мы зашли внутрь дома. Добротная мебель, красивые обои, блестящий паркет, картины на стенах – все указывало на то, что под этой крышей царило благополучие.

– В зале лежит, бедняга – сказал наш провожатый, указав на тяжелые плюшевые портьеры.

Едва мы откинули их, как в ноздри ударил тошнотворно-приторный запах крови. Мертвец, мужчина лет сорока с обширной лысиной и пушистыми бакенбардами, лежал в домашней одежде на боку, обняв руками живот и подтянув к нему ноги. Персидский ковер был сплошь заляпан кроваво-красными пятнами.

– Ох, Ларион Захарыч, Ларион Захарыч! – протянул Голиков, тяжко вздыхая. – И как же тебя, соседушка, угораздило?

– Фамилия жертвы? – повернулся я к нему, доставая блокнот с карандашом.

– Березнев.

– Место работы?

– Ларион Захарыч на станции диспетчером служил. Должность доходная, в достатке, как видите, поживал.

«Так, так, значит, досконально знал суть железнодорожных перевозок, – подумал я. – Состав сюда, вагон туда…».

– Ларион Захарыч был женат, гражданин Голиков?

– Благоверная ему рога наставляла, не выдержал, развелся. Детей с ней так и не нажил.

Я наклонился над убитым и увидел, что его дважды ударили ножом в область печени. Заглянул затем на кухню. На столе, застеленном светлой клеенкой, стояли сковородка с еще теплой жареной картошкой, тарелка с салатом из огурцов и миска со спелыми яблоками, два стакана и бутылка с каким-то спиртным напитком. Я поднес к носу горлышко бутылки – однозначно, самогон! В пепельнице лежала мятая пачка папирос Дюбек и куча окурков. С кем же распивал самогон Ларион Захарыч, прежде чем отойти в мир иной? А, может, гость прирезал его в последовавшей размолвке?

– Пров Василич!

– Я здесь.

– Как думаете, кто сегодня был в гостях у Лариона Захарыча?

– Не знаю, что и сказать. У него были родственники и знакомые, не без этого…

– Он курил?

– О, еще как! Я сам был таким. Всю жизнь по почтовому ведомству, сидишь в конторе целый день и дымишь как паровоз. Но нашел в себе силы, бросил. А Ларион Захарыч и не думал расставаться с вредной привычкой. Зайдешь к нему бывало, в картишки там перекинуться или в шахматы сыграть, он все с папиросой в уголке рта. И предпочитал одну марку – Дюшес.

Я быстренько внес показания в блокнот.

– А в пепельнице, видите, пустая пачка Дюбека валяется.

– По-вашему, убийца ее здесь бросил?

Я оставил вопрос без ответа и повернулся к Нетесову.

– Артем, прошвырнись-ка по соседям. Может, кто из них скажет, что за гость побывал у диспетчера.

– Я мигом, – улыбнулся милиционер.

И впрямь, задание им было выполнено чрезвычайно быстро. Не прошло и пяти минут, как он вернулся с отчетом.

– Соседа прижал, того, чей дом напротив. Вот что сказал: «Около часа назад бричка темная подъехала к дому Березнева. Из нее двое выскочили, один высокий, худощавый, другой среднего роста, коренастый, оба в картузах, серых пиджаках, широких светло-коричневых штанах. Постучались в дверь, Березнев их и впустил. Ушли они от него они минут через пятнадцать. Лиц не разобрал, потому что к бричке шли, надвинув на лоб картузы и низко склонив головы»…

Я хотел было спросить про гостя, посетившего Березнева, но в наружную дверь постучали.

– Артем, узнай кто там?

Оказалось, что это соседка. На вид женщине было лет сорок пять, голову ее покрывал белый платок, а тело – приталенная коричневая кофта и темная юбка. Увидав мертвого соседа в зале, трижды перекрестилась.

– Мой дом вот он, рядом стоит, – указала она в окно на низкое деревянное жилище под тесовой крышей. – Вожусь, значит, в огороде полчаса назад, ботву сгребаю в кучи. Гляжу, по соседской садовой дорожке мужчина трусит. Высокий, худой, усы темные. Бежит, а сам на дом оглядывается. Перемахнул через изгородь в конце сада, сел на другой улице на легкового извозчика, и был таков.

Я похвалил женщину, что решилась дать показания. Она немного сконфузилась.

– Что ж мы не люди?.. Услышала, как Голиков сказал, что сосед лежит на полу в крови, ну, и поняла – надо рассказать об увиденном… И за что ж так Лариона Захарыча, а?..