В большом семейном кругу Аният чувствовала себя одинокой. Одна только Милей общалась с ней по-прежнему и даже после пропажи золота не изменилась.

Милей, красивая, как весенний цветок, была рассудительной девушкой. И невестка в ней души не чаяла – каждое утро расчесывала ее длинные волосы, заплетала их в две косы, а потом, расцеловав ее алые щечки, говорила:

– Нет в нашем селе девушки красивее тебя! Кто знает, сколько парней сходят с ума по тебе.

Милей тянулась к Аният, старалась помогать ей во всех делах. Как-то Аният сказала ей:

– У меня есть просьба к тебе. Дома ничего не делай – я все беру на себя, а на родник будешь ходить только ты.

– Почему, Аният? – удивилась девушка.

– Я не хочу выходить из дома.

– Пусть будет так. Это мне нравится. Хоть десять раз в день могу ходить за водой! – обрадовалась Милей.

Уже целый месяц Аният не выходила из дома. Любители позлословить и над этим посмеивались, распространяли сплетни. Дошли эти слухи и до родных Аният.

Несмотря на то, что родные ее жили в том же селе, Аният редко навещала отчий дом. Но встревоженная слухами, мать послала за нею. Увидев поспешно входящую в дверь исхудавшую старшую дочку, Сафинат ахнула:

– На кого ты стала похожа, дитя мое?

В стенах родного дома, в теплом кругу родных сердце Аният растаяло. Подойдя к матери, дочь положила голову ей на грудь и зарыдала, как ребенок. Взволнованные мать и братья не знали, что и делать. Когда-то беззаботная, счастливая Аният, веселый голос которой будоражил все вокруг, теперь напоминал опавший, пожелтевший осенний листок. Сафинат прослезилась:

– Родная, что с тобой? Расскажи мне о своем горе… О чем ты переживаешь? Может быть, мы сможем тебе помочь?

«Берегите незапачканность языка и безгрешность рук», – всегда учила Сафинат своих детей. И именно потому, что хорошо знала своих детей, она не поверила слухам, дошедшим до нее. Она хотела выслушать саму Аният. Из печального рассказа дочери, никогда не зарившейся на чужое добро, умевшей ладить с людьми, мать поняла, что та ни в чем не виновата.

– Возвращайся к себе, – сказала она дочери. – Скоро я приду к Менсият.

– Мама, дорогая, только не ссорьтесь, – попросила Аният.

– Зачем же ссориться, доченька? Но это дело надо серьезно обсудить. Надо объяснить всем, кто подозревает тебя. Ведь не зря гласит поговорка: лучше лишиться глаза, чем жить с за пятнанным именем. Твое имя они не сумеют замарать. У меня взрослые сыновья. Эти сплетни бросают тень и на них. В селе только о тебе и говорят. Тут надо принять меры, – утешая этими словами Аният, мать проводила ее.

Вечером между Сафинат и Менсият состоялся откровенный разговор. – Менсият, в селе поговаривают, что золото украла твоя невестка. Что это за разговоры?

– Язык без костей! Что поделаешь против любителей поболтать? На каждый роток не накинешь платок.

– Но разговоры исходят из этого дома.

– Сестрица, что ты хочешь этим сказать? – разозлилась Менсият.

– Если есть что, говори прямо. Почему ты подозреваешь Аният?

– Кого же мне подозревать? – невольно вырвалось у Менсият. Сафинат и не думала, что услышит такое. Ее словно кипятком ошпарили. От подступившего к горлу кома у нее задрожал голос:

– Нехорошо подозревать человека без всякого на то повода, Менсият. Побойся Аллаха, он накажет за такую несправедливость! Аният, стоявшая за дверью, слышала разговор и готова была провалиться сквозь землю. В одном она не сомневалась: больше не может оставаться в этом доме. Как должное восприняла она слова матери:

– Я заберу свою дочь. Ни дня не оставлю ее в доме, где на нее клевещут!

– Зачем ей оставаться здесь, когда она добилась того, чего хотела? Если хочешь забрать дочь, потерпи два дня, пусть Гаджимурад вернется из Кусаров, а то я не смогу объяснить ему.

– Пусть будет по-твоему…

***

В большом доме веяло могильным холодом. Аният от страха не осмеливалась войти в гостиную. Но, наконец, все же присоединилась к семье. Села на ковер и глазами, полными слез, посмотрела на свекровь:

– Тетя Менсият, ты и вправду считаешь, что я украла золото? Свекровь со злостью ответила:

– Займись своим делом!

Аният еще раз убедилась в том, что ей не верят. Никогда еще не чувствовала она себя такой несчастной и слабой. Ей не хотелось жить…

Два дня тянулись как два года. До той поры в жизни Аният не бывало таких тяжелых, горьких, безнадежных дней. Скорбь переполняла душу молодой, ни в чем не повинной женщины. Она чувствовала себя отверженной.

Среди родных мужа она была так сильно подавлена обидами, происходящее так больно ранило ее сердце, что уже перестала что-либо понимать. После стольких пропаж Аният сама готова была заподозрить себя. От ее мыслей веяло тьмой и горечью.

Будучи не в силах заснуть, Аният осторожно, чтобы не разбудить сладко спавшего на боку Алимурада, открыла дверь и вышла наружу. Во дворе она села на лавку под шелковицей, дрожа от пронизывающего ночного холода. Как быть, что делать? От Менсият бессмысленно ждать добра. Свекровь желала как можно быстрее расстаться с невесткой, «не дающей теплого семейного уюта». Аният однажды слышала, как она сказала старой соседке: «Теперь надо найти Алимураду невесту, которая рожала бы детей».

Угнетенная горестными мыслями, Аният посмотрела на часы: была половина пятого. «Завтра в это время я буду в отчем доме», – подумала она. И от этой мысли ею овладела такая тоска, что она чуть не расплакалась. Аният казалось, что внутри у нее глубокий колодец, наполненный ее горькими слезами. Сейчас ей хотелось лишь одного: найти укрытие, где можно было бы выплакаться.

Сама не своя, она вышла за ворота и направилась к берегу реки. От весенних ливней в горах Самур бурлил. Пенистые волны возбуждали страх в сердце Аният. Они бились по камням, обдавали ей ноги холодными каплями. Не вернет ли Самур, ожесточившийся от селей, ее прежнее терпение и самообладание? Она ничком упала на холодные камни и по-детски зарыдала. «Что может быть горестнее для горской женщины, чем вернуться от мужа в дом отца? Я там не вытерплю ни дня, – думала она. – Но что же делать?»

Долго плакала Аният, облегчая тяжелую ношу на сердце, потом уставилась на пенистые волны реки: «Только Самур поможет мне освободиться от этой боли. Его волны успокоят мою душу». Она встала и сделала пару шагов к реке. Но тут ей померещилась мать, которая умоляла:

– Пожалей меня, дитя мое…

Слова матери прозвучали так явно, что Аният отступила назад: «У меня не все в порядке с головой…» Впервые она подумала не о себе, а о родных, и устыдилась своего намерения. Ее охватило чувство душевного облегчения, и она неспешно направилась в сторону села.

Берег остался позади, когда она увидела Мердали, сидевшего на склоне справа от дороги. Мердали несколько месяцев как работал учителем в сельской школе после окончания института в Баку.

«Что он подумает о молодой женщине, которая возвращается на рассвете одна с реки?» – эта мысль пронзила сердце Аният.

Дома все еще спали. Аният тоже решила прилечь. Коснувшись головой подушки, она тут же погрузилась в сон…

В течение десяти дней у нее был сильный жар. Тело ослабло, не было сил открыть глаза и чтото сказать. Временами она различала голоса свекрови, Алимурада, золовок. В течение всех этих дней в обеих семьях не знали покоя. А в селе продолжали обсуждать все происходящее в доме Гаджимурада.

Обе семьи молили Аллаха, чтобы он отвел беду от Аният. У Сафинат от слез не просыхали глаза. Она и Менсият страдали больше всех. Менсият боялась, что худшее с невесткой произойдет в ее доме, и желала ее скорейшего выздоровления, чтобы потом расстаться с нею. А Сафият молилась о том, чтобы болезнь перешла на нее, а дочь выздоровела. Диагноз Аният не смог поставить ни сельский врач, ни районные врачи. А один из них, пожилой человек, сказал:

– Когда больной не хочет выздороветь, врачи бессильны. Аният не открывала глаз, не отвечала на вопросы и угасала, как свеча. Все, навещавшие больную, жалели ее. Никто не вспоминал о том, что было прежде – забыли и о пропавшем золоте, и об объявившемся в селе воре. А если даже и не забыли, никто не решался даже за глаза упоминать об этом.