Мой муж избил меня.

Я была избитой женщиной.

Я была клише.

Но я ничего не могла с этим поделать.

Я сделала то, что делала поначалу каждая попавшая в ловушку, подвергшаяся насилию женщина — я осталась.

Я осталась, и меня били по-разному, в зависимости от моего проступка.

Иногда это была избиение голыми руками. Иногда это снова был ремень.

Позже его голые кулаки врезались мне в лицо, в мои ребра.

Мне исполнилось двадцать четыре года, когда я решила, что больше не могу этого выносить. Накануне вечером Дамиан подумал, что шорты, которые я надела в магазин, были слишком откровенными, и когда я вернулась домой, меня назвали моими новыми именами: сука, потаскуха, тварь, шлюха. Затем он стянул шорты, о которых шла речь, и бил меня по заднице, пока я не обмочилась.

И я это сделала.

Само слово «сделала» приобрело совершенно новый смысл, когда я сидела в ванне, где он всегда имел дело с последствиями своего гнева на моей коже, и я вертела нож в руке, пытаясь решиться на это — погрузить его в запястье и тащить вверх по руке, разрезая вену и делая так, чтобы они не смогли вылечить меня, вернуть меня ему.

Я никогда больше не буду принадлежать ему. Никогда. У него никогда больше не будет шанса прикоснуться ко мне. Он никогда не сможет быть причиной того, что я плачу по ночам.

Если это означает, что мой единственный выход— вскрыть себя вены и покинуть этот мир, то так тому и быть.

Единственная проблема была в том, что... Дамиан вернулся с работы пораньше. Дамиан вернулся с работы, и я вскочила, спрятав нож за спину, когда он без стука распахнул дверь ванной. В моей жизни не было такого понятия, как уединение. Как-то раз он стоял там и смотрел, как я вытаскиваю тампон, и ничто никогда не было так унизительно.

— Почему ужин еще не готов? — потребовал он, уже готовый к драке.

Было три часа дня, поэтому ужин еще не был готов. Ну, это и тот факт, что я не планировала дожить до ужина, когда встала утром.

— Отвечай мне, сука! — он взревел, приближаясь ко мне.

Я не знаю, откуда вспыхнул это порыв, где он был похоронен все те разы, когда он приходил ко мне, почему он не всплыл раньше. Где бы он ни прятался, теперь он показывал себя — всепоглощающий порыв самосохранения. Я почувствовала рукоять ножа в своей руке и крепко сжала ее, чувствуя, как меня охватывает спокойствие.

— Отвечай мне, дрянь.

— Нет, — сказала я, делая шаг вперед, а не отступая, как он ожидал от меня.

Озадаченное выражение его лица врезалось мне в память. Это был единственный раз, когда я позволила его лицу всплыть в моей голове, когда я пыталась вспомнить тот ошарашенный взгляд.

— Какого хрена ты мне только что сказала, сука?

— Я сказала, «Нет», — я выпалила в ответ, крепко стиснув зубы и продолжая говорить. — Ты должен быть знаком с этим словом. Ты слышал, как я кричала это каждый раз, когда ты бил меня последние четыре года, сукин ты сын.

Его брови приподнялись, но ярость, которую я ожидала увидеть, не проявилась. Во всяком случае, он выглядел почти спокойным, веселым. Злая ухмылка играла на его губах. — Наверное, я должен преподать тебе урок, а?

Он потянулся ко мне, и с рефлексами, о которых я и не подозревала, я вскинула руку и вонзила нож прямо в его протянутую ладонь. Я должна была бы ужаснуться, почувствовать тошноту, застыть на месте при виде лезвия, торчащего из обоих сторон его руки. Но на самом деле, все, что я чувствовала, было удовольствием, вплоть до пальцев на ногах, это было абсолютное возбуждение.

— Ты тупая...

Он не успел сказать остальное, потому что в этот момент я ударила его ножом снова. Быстро, многократно, безжалостно. Все, что я видела, была красная кровь повсюду. Я слышала только его крики, стоны и проклятия.

Когда мое зрение прояснилось, Дамиан лежал на полу, прижимая руку к боку, его одежда была пропитана кровью. Он все еще дышал, но мой нож застрял в одном из его ребер, и я не могла вытащить его обратно. В ужасе, но все еще полная решимости, как всегда, сделать это, я вылетела из ванной, вытирая окровавленные руки об одеяло. Схватив столько вещей, сколько смогла, я бросила все это в сумку. Включая его пистолет и двадцать пять тысяч долларов наличными, которые он хранил под половицами нашей кровати, потому что был убежден, что банки обанкротятся.

С этим, не оглядываясь, я покинула его.

И, что еще важнее, я оставила эту женщину позади тоже. Жертву. Я покончила с ней. Я никогда, блядь, больше не буду ею.

И никогда ей не была.

Глава 16

Кэш

Самое смешное в моем гневе то, что он похож на один из тех бенгальских огней, с которыми дети играют на четвертое июля. Он горит ярко и блестяще в течение нескольких минут, а затем угасают, превращаясь в ничто. Я никогда не был тем, кто использует свое гнев, чтобы зацепить другого. Я не держал зла.

Просто я никогда так не делал. Я винил во всем отца. Я винил его за то, что он всегда казался таким злым. С того дня, как умерла моя мать. Как будто он винил весь мир в ее потере и был слишком рад выплеснуть свою ярость на любого, кто наступит ему на пятки.

Даже будучи ребенком, я знал, что не хочу быть таким. Я знал, что это неправильно, это не подходило мне. У Рейна бывали моменты, когда это ему нравилось, когда ему это было нужно. Ну а как президент банды байкеров с оружием в руках, полной мужчин, одержимых тестостероном... хорошо... ему нужно было время от времени прибегать к этому, чтобы сдерживать профессиональные обиды. Это было частью того, что делало его хорошим в том, что он делал.

Будучи вторым в команде, ну, это давало мне больше свободы, чтобы отпустить это дерьмо.

Мне не нужно было цепляться за гнев, поэтому я этого не делал. Все, что мне было нужно, это хорошая драка, хороший трах или хорошая тренировка, и ярость всегда уходила, не оставляя следа, как будто ее никогда и не было.

Это был я.

Это, по-видимому, была не Ло.

Об этом я уже догадался сам, и поднявшись по лестнице, увидел ее в одежде, как будто она была щитом, усердно работающей, выглядящей как ее устрашающая личность (которую я находил чертовски сексуальной, но это было не важно). Я знал, что она сделает все возможное, чтобы сдержать гнев, который она испытывала ко мне. И то, что я оставил ее в таком состоянии, было не просто гневом. Это было что-то еще, что-то, что она не давала мне увидеть.

В конце концов, не имело значения, как сильно она хотела удержать его. В итоге она сдастся. И я буду там. Я буду там, получу ответы на свои вопросы и наконец узнаю, кто такая Ло.

Когда я спросил ее, кто, черт возьми, этот парень Дамиан Крейн, это было похоже на то, что я взорвал бомбу в своем доме, это было похоже на то, что она пряталась от выстрела.

— Плохой парень, да? — Спросил я небрежно, пытаясь убрать это выражение с ее лица, это выражение абсолютного, глубокого страха. Кем бы ни был этот чертов Дамиан Крейн, он был не просто плохим парнем. Это была не просто работа. Он был призраком, одним из ее призраков.

Наконец-то, наконец-то мне было с чего начать. Позже. Сам.

— Ничего страшного, не говори мне. Это не мое дело. А теперь почему бы тебе не закрыть все это дерьмо и не затащить свою пухленькую задницу в мою постель?

— Пухленькую? — это была ее немедленная реакция, как и у любой женщины, которая не понимает, что пухленькая — это чертовски хорошо.

Она издала странный фыркающий звук. — А что стало с тем, что мне «придется просить твой член»? — спросила она, закрывая ноутбук и поднимая одну бровь.

— О, дорогая, тебе все равно придется попросить об этом. Но это не то, что я имею в виду.

— Это то, что ты всегда имеешь в виду, — сказала она, но гнев покинул ее голос, и все, что я услышал, было поддразнивание.

— Совершенно верно, — пожал я плечами, ничуть не обидевшись. Это было правдой. — Но прямо сейчас я имел ввиду кино и сон.