– Где Власова? – спрашиваю у дежурного, не обнаружив бывшую жену в кабинете.

– Она не вернулась с выезда, – отрывается он от звонка, чтобы ответить, и тут же забывает обо мне.

Странно! Куда она запропастилась? Сейчас, когда она мне так нужна, чтобы успокоить, сказать, что я ничего не упустил в том особняке, её нет!

– Может, она сразу с СИЗО рванула? На допрос? – снова бросает дежурный в окошко, и я благодарю его.

Телефон Власовой выключен. Да, вероятно, он прав. Ангелина отправилась устраивать допрос задержанным. Только какого чёрта майорша вздумала своевольничать?! Её поведение вызывает во мне очередную вспышку неконтролируемой агрессии. Нервы, натянутые до предела, того и гляди лопнут, а сам я превращусь в безобразное чудище, и уже никто не сможет удержать мою ярость в узде.

Делаю несколько глубоких вдохов, накапливая полные лёгкие кислорода, а потом одним махом выдыхаю всё разом. И так несколько раз. Пока не чувствую, что ярость моя направляется в мирное русло.

По дороге к СИЗО тщётно предпринимаю ещё несколько попыток дозвониться до Ангелины, но номер по-прежнему выключен.

– В какой допросной и с кем беседует майор Власова? – спрашиваю у дежурного.

Он сверяет запись в журнале и качает головой:

– Товарищ подполковник, майор Власова сегодня никого не вызывала на допрос.

Что за чертовщина?! Ладно, с ней я разберусь потом.

– Пелевина Виктора Андреевича во вторую допросную приведите!

– Ярослав Сергеевич, а вы не слышали?

– Что ещё? – вспыхиваю я.

– Задержанного Пелевина отправили в кардиологию Первой Городской больницы. Обширный инфаркт. Жена в шоке, говорит, жаловался на тяжесть за грудиной несколько дней, но…

– Тогда её мне в допросную, – перебиваю его рассказ. – Да поживее!

Постукиваю ручкой по столу от нетерпения, ожидая мать Риты.

Когда её заводят, я выпрямляюсь, едва дожидаюсь, пока конвойный оставит нас наедине, и с места в карьер задаю вопрос:

– Где девочка?

– Я не знаю, – заламывает она руки, и я с силой ударяют по столу.

Под моим взглядом женщина сжимается – совсем как Ритка. И в целом, я вдруг замечаю, как девушка похожа на мать. Делаю глубокий вдох, успокаиваясь, и говорю:

– Елена Олеговна, меня зовут Ярослав Сергеевич Власов, подполковник юстиции и следователь, который более полугода расследует дело о… вашем убийстве. На данный момент я готов отставить все прочие обсуждения, так как меня интересует только одно: где Софья?

– Софья?

– Дочь Маргариты. Ваша внучка.

– Риточка назвала её Соней? – мягко улыбается женщина, а я представляю, как впечатываю её лицом в стол. До хруста костей.

– Елена Олеговна, вы понимаете, что по совокупной тяжести преступлений вам светит от восьми до пятнадцати лет колонии общего режима? При условии, что ребёнок вернётся к матери целым и невредимым. Если с девочкой что-то случится, – мой голос надламывается. – Я добьюсь высшей меры наказания для вас, вашего мужа, если он выкарабкается после инфаркта, и для вашего сына.

– Сына, – горько усмехается она. – Да лучше бы он сдох ещё тогда!

Признаться честно, я, опешив от неожиданного заявления, присвистываю:

– И почему же?

– Если я расскажу вам всю правду, это будет учитываться? – устало спрашивает женщина, поднимая на меня взгляд.

И снова – словно Ритка смотрит! Поразительное сходство!

– Если это поможет следствию и ваши слова не найдут опровержения, мы учтём, – уклончиво отвечаю, понимая, что вряд ли существуют такие слова, чтобы эти люди заслужили хоть какую-то поблажку.

– Тогда я расскажу с самого начала, чтобы вы всё правильно поняли, – кивает она и начинает свой рассказ: – Мы с Витей всегда хотели большую семью, но год за годом у нас не получалось забеременеть. Тогда мой врач предложила суррогатное материнство. В России это широко не практиковали, она помогла нам выйти на своего знакомого, который укатил в Штаты и работал в специализированной клинике. Нам подобрали донора по базе, на основе анализов и ещё каких-то критериев, мы с мужем вылетели в США, познакомились с женщиной, которая в скором времени стала бы домиком для нашего первенца… Альбина была тоже из России, мы легко сошлись. После всех необходимых процедур муж вылетел обратно в Нагорск, бизнес требовал присутствия, а мы с Альбиной жили в ожидании ребёнка.

Женщина просит стакан воды, смачивает пересохшее горло и рассказывает дальше:

– Родители Альбины давно перебрались в Америку, ещё девяностых. Аля вышла замуж, родила сына. Однажды муж с ребёнком возвращались с бейсбольного матча и попали в страшную аварию. Муж погиб на месте, а сыну требовалась реабилитация. Именно поэтому женщина пошла на это.

– Может, чуточку ближе к делу? – недовольно тороплю я.

– Я хочу, чтобы вы всё поняли правильно, – заявляет она. – Для этого нужно знать всю историю.

– Продолжайте, – обречённо выдыхаю в ответ и навостряю уши.

– Все деньги за услугу Альбина, конечно же, отправляла в клинику, где лежал её сын. Родители тоже помогали женщине, они вообще были очень дружной семьёй. – Елена Олеговна перехватывает мой взгляд и кивает, понимая мою безмолвную просьбу. – Беременность протекала просто прекрасно, и в положенный срок начались схватки. Роды были тяжёлыми. Ребёнок… он застрял в родовых путях, и его буквально вытягивали, но, когда он издал свой первый крик, я заплакала от счастья и облегчения. К сожалению, все проблемы только начались.

– Значит, Максим был рождён суррогатной матерью. – подвожу я итог, но уточняю: – Биоматериал использовался ваш с мужем? Или участвовали доноры?

– Нет, только наш. Максим – наш родной сын, если вы хотите спросить именно это.

Я киваю, чтобы она продолжала разговор.

– Мы с Максимом вернулись домой, и всё было просто прекрасно. Я была счастлива. Муж тоже. Мы очень любили Максютку. Ничего не омрачало нашу жизнь. Когда я забеременела случайным образом, мы даже не поверили. Столько лет мучений, лечения, а тут – такое чудо! Я пребывала в предвкушении встречи с дочерью. Это было чудесно, волнительно, прекрасно! Чувствовать, что в тебе растёт новая жизнь, это… фантастика! У вас есть дети?

Я не успеваю понять вопроса, как мой рот уже выстреливает ответом:

– Да, есть.

– Тогда вы можете представить хотя бы на сотую долю, что такое ожидание ребёнка! – заявляет она. – У женщин всё иначе. Гораздо ярче. Острее. Я полюбила свою дочь задолго до её появления на свет. Каждый день моего ожидания встречи с ней делал мою любовь чуточку сильнее. Когда Рита родилась, я не мыслила своей жизни без неё.

– К сыну вы такого не чувствовали? – догадываюсь я, и Елена Олеговна поджимает губы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Я хотела. Очень сильно. Мне было не по себе, что я так люблю дочь и просто не могу найти в себе такого же по отношению к Максиму. То ли дело в пресловутых гормонах, то ли мой мозг не идентифицировал наше родство, потому что я помнила каждую секунду беременности Ритой, а Максима я не вынашивала… Я не знаю. Я старалась не делать различий, проводила время с ними наравне, никого не выделяя и не превознося, насколько позволяла разница в возрасте. А потом прозвенел первый звоночек, и я возненавидела его.

– Энцефалопатия начала подавать знаки? – понимающе спрашиваю у неё.

– Да. Рите было около трёх лет. Она сидела в ванне, воды было примерно на треть. Я никогда не наливала много воды, боялась, что не досмотрю за детьми и они наглотаются воды. В Нагорске не очень хорошая трубопроводная система, вода отвратительная. Для еды мы использовали покупную или родниковую – муж привозил большими бидонами. – поясняет торопливо женщина. – Так вот, Рита сидела с игрушками в воде. Максим копошился с машинкой в коридоре. Я отскочила на минуту, выключить плиту. Мне показалось, что по квартире пошёл запах подгоревшего мяса. Услышала всплеск и кинулась со всех ног в ванную. А там… Максим держал Риту головой в воде…