Другая причина, почему Хафáй не открыла гестхаус, состоит в том, что Хафáй ненавидит фотографироваться с посетителями. Поначалу она фотографировалась с ними, и некоторые посетители выкладывали фото в интернет, а некоторые даже присылали их Хафáй. Но когда она смотрела на эти фотографии с людьми, с которыми пообщалась всего час или два (память у нее была не очень, и Хафáй часто не могла даже вспомнить, что это за люди), то не испытывала ничего, кроме раздражения и отвращения к себе. Вот почему, когда завсегдатаи ободряли ее, предлагая открыть гестхаус, она отвечала: «Я совсем не подхожу для этого. Вообще-то большинство владельцев гестхаусов тоже не подходят для этого. Но я отличаюсь от них тем, что я об этом знаю, а они нет».

Если начистоту, Хафáй недолюбливала некоторых профессоров и студентов университета Д., особенно тех студентов, которые наведывались к ней с какими-нибудь идиотскими проектами. Хафáй было известно, что старики в селении не против рассказывать истории для профессоров и студентов, проводящих полевые исследования. Но старики ведь идут на это из-за одиночества, окунувшего их в воспоминания, а не из-за высоких побуждений, не ради какой-нибудь непонятной культурной преемственности. Одиночество, вот что заставляет их делиться своими историями, которые льются непрерывным потоком, как вода из крана. Поэтому Хафáй иногда представляла, что если бы она взялась за диссертацию, то первопричиной культуры, наверное, признала бы одиночество.

Алиса, безусловно, числилась в завсегдатаях «Седьмого Сисúда». Последний год Алиса иногда одна приходила в «Седьмой Сисúд», но только по утрам, когда других посетителей не было. Лишь очень и очень немногие постоянные посетители знали, что «Седьмой Сисúд» не закрывается. Хафáй оставляла открытой дверцу внизу, со стороны моря, через которую в любое время можно было войти, самому налить вина или сделать кофе, нужно было только протянуть руку в отверстие и открыть засов. Бар, конечно, бывал закрыт. В это время Хафáй, видимо, не было или она спала, но «будьте как дома, у амúс принято, что дом нужен для того, чтобы встречать друзей». Это был пункт второй из «Правил Седьмого Сисúда». Пункт первый гласил: «Вино наливайте сами». Хафáй считала ворами лишь тех, кто не знал, что дверь оставлена открытой для посетителей, но все-таки заходил внутрь.

Причина, почему Алиса стала завсегдатаем, проста: от Дома на море до «Седьмого Сисúда» идти было не больше пяти минут. В самом начале Алиса всегда приходила одна, потом стала приходить вместе с Якобсеном. Они всегда сидели у самого левого окна, на месте, которое все называли «маяк». Дело в том, что Хафáй поставила там лампу, похожую по форме на каплю, и говорили, что далекие корабли как раз под этим углом, при хорошей видимости, замечают этот свет.

Алиса любила заказывать кофе салáма, а Якобсен вечно заказывал просяное вино. Он никогда не отказывал соседям, главным образом пожилым людям, что-нибудь отремонтировать или починить, человеком он был жизнерадостным и неглупым. Как знать, думала Хафáй, он, может, вообще первый датчанин, который говорил на амисском языке? Вот потому, когда родился Тото, все живущие у моря люди радовались за них. Для Якобсена не существовало тайваньских табу: и полгода не прошло после рождения Тото, как он повсюду бегал с ним, держа его на руках. У Тото глаза были удивительно прекрасного голубого цвета, но взгляд был глубокий, словно в этом младенце разом проявились и невинность, и старость.

После того как Якобсен пропал, Алиса по-прежнему иногда сама приходила в «Седьмой Сисúд», но только по утрам, когда не было других посетителей. Она всегда садилась на старое место и глядела на море. Один раз, по-настоящему глухой ночью, наверное, боясь потревожить Хафáй, Алиса даже свет не включила. Хафáй из своей комнаты видела, как Алиса в темноте тихонько пила, подливая из кофейника уже остывший кофе, и смотрела на море. В том направлении, конечно, где Дом на море, – нет, с тех пор, как море поднялось, его теперь называют «Домом в море».

Хафáй знала, что душа Алисы угодила в западню, но до поры до времени могла лишь наблюдать со стороны, чтобы понять, как вытащить ее из ловушки. Она знала, что сейчас нельзя применять силу, потому что если дернуть мощно, живого места не останется.

Хафáй долго раздумывала и решила в пижаме выйти к Алисе и выпить с ней чашечку. Она спокойно принесла для Алисы свежий кофе, и обе даже взглядами не встретились, сидя в темноте. Хафáй взяла подаренный одним другом канделябр, сделанный из плавучей древесины, и зажгла свечу, только тогда они посмотрели в одну точку. Почему-то Хафáй почувствовала, как будто где-то рядом был кавáс, и это принесло ей успокоение. Так они сидели, а напротив горел огонек свечи и шумело море. Наконец Алиса заговорила:

– Извини, Хафáй, я опять незаметно залезла тайком пить твой кофе.

– Пей на здоровье, здесь все твое.

Душа Алисы покинула ее тело, которое просто сидит здесь, сохраняя остаток прежней теплоты жизни. Когда оно совсем остынет, лишь в тот день, быть может, начнется новая жизнь, или, может быть, все закончится, как опадают колоски проса. Хафáй ясно видела это, она просто видела именно это.

– Хафáй, извини, хочу задать тебе личный вопрос. А где твоя семья? – Алиса покрутила чашку в руках. – Если не хочешь отвечать, то ничего не говори, как будто ты ничего не слышала…

– Ха! Были раньше у меня родители, любимый человек раньше был, даже подумывала ребенка завести. Только не спрашивай, как звали потенциального отца.

Алиса смотрела на море, Хафáй тоже смотрела на море. Им было известно, что иногда лучше не смотреть в глаза другому человеку.

– На этом свете никто не бывает сам по себе. Не смотри, что я такая. В молодости я, ай, только сорок пять килограммов весила! Шла по улице и мужчины взглядами провожали меня Вот только время ушло, вес прибавился, а остальное растерялось, – Хафáй добродушно улыбнулась, заразив улыбкой Алису, которая тоже через силу, как бы из вежливости улыбнулась в ответ.

– Но ведь у тебя есть этот бар.

Хафáй кивнула. Ну да, символически говоря, только благодаря «Седьмому Сисúду» у Хафáй есть свой скелет, свои мысли и воспоминания.

Вдвоем они пили салáма, кофе из бразильских бобов с добавлением сорго и особенных душистых трав, которые Хафáй собирала в горах. Многие посетители, первый раз попробовав его, не обращали внимания на это и попадали в ловушку – пили еще и еще. А выпив всю чашку, многие вдыхали аромат со дна чашки, в котором смешивались запахи леса после дождя, сумерек, гари после лесного пожара, и с того самого момента человек заказывал только этот кофе, исключений практически не бывало. Алиса поднесла чашку поближе к носу. Ее лицо, до этого закрытое, как окно, что прежде никогда не открывали, осветилось слабым лучиком света.

Ящерица остановилась прямо на подоконнике. У смотрящей в окно Хафай засияли глаза, как будто она только что очнулась от долгого сна. Она стала петь.