Зард Дори
Посвящается немногим, но именно им.
Особая благодарность - Michael Moorcock.
Объявление автора:
Всякое совпадение имен и мест действия с реальными происходит от моей лени что-либо придумывать, куда-либо ходить и выяснять подробности. А вот что касается ХАРАКТЕРОВ - они являются полностью вымышленными - там, где я брал реальное имя, характер ВЫМЫШЛЕH. Поэтому просьба к тем, кто меня хорошо знает - не обижаться.
А ЭПИЛОГОМ - ЧУМА
----------------
Часть первая
ПРИБЛИЖЕHИЕ КОHЦА
I. Результат бессонной ночи
Поезд тронулся и грязные вагоны один за одним скрылись в темноте туннеля. Первые метров тридцать за окнами мелькали фонари, слепя пассажиров, потом они исчезли и уже ничто не мешало людям дремать. Рядом с мясистой женщиной в черной кофте с черепаховыми пуговицами, в аляповатой грязно-рыжей юбке и заношенных до дыр сапогах неопределенного цвета, чуть позади широкоплечего негра с неожиданно длинными волосами, постоянно одергивающего свой салатный плащ и сдувающего с него невидимые пылинки, стоял молодой человек двадцати одного года на вид, может, неделей больше. Короткая белая курточка ничуть не скрывала его худобы и едва доставала до талии стянутой белым же ремнем, поддерживающим чуть более серые брюки. Куртка была не застегнута (для этого не было предусмотрено даже пуговиц) и были видны бледно-голубая рубашка и розовая жилетка с карманами, скорее матерчатая нежели шерстяная. Его лицо выражало огромную скуку, а карие глаза на узком бледном лице в обрамлении пепельных локонов, обрезанных точь-в-точь на уровне плеч, останавливались то на одной рекламе, то на другой. Hаконец он засмотрелся на плакат с прекрасной девушкой в импозантных, скорее карнавальных, чем дворцовых одеяниях, с гордой надписью "Ассоциация "И" - только приятные ассоциации". Девушка повернула голову в его сторону, оторвавшись от какого-то только ей ведомого объекта созерцания, и улыбнулась. Улыбка была кривой. Он удовлетворенно вздохнул, его лицо выражало теперь целеустремленность - день, возможно, будет неплохим.
Кое как пробившись сквозь неизбежную толпу на станции, как всегда безликую и серую, уже на выходе из метро он увидел _изменяющуюся_. Ее вторичная форма чуть вибрировала, была в движении, поскольку она ни о чем не думала. Он мысленно осветлил себе волосы до снежно-белого и закутался в полог тьмы - просто чтобы она его заметила. Она тут же обернулась изящной леди в бордовом платье с золотыми кружевами. Ее короткие волосы увенчала тонкая платиновая диадема с двумя рубинами по спиралевидным краям. Они раскланялись и разошлись по своим делам. Они были неуместны здесь.
Пройдя мимо группы парней в бейсбольных кепочках, засмотревшихся на его перстень (специально заказанный в Шотландии у "Роверс и Лай" он был красив как и всякая классическая вещь; печатка изображала стилизованную букву "Л"), мимо целого ряда уличных торговцев, заполняющими воздух криками и призывами, по улице без названия прямо к желтому дому, трехэтажному и старому, с отваливщейся местами облицовкой и бурыми подтеками на фасаде. Дверь единственного незабитого досками подъезда, скрипнув, отворилась и пропустила его в полумрак лестниц...
Ей довелось скрипнуть во второй раз за этот день только через три часа. За это время он прекрасно выспался, успел со вкусом поесть в пустой кухне и нанести визит в гардероб. Он вышел из дома, засунул руки в карманы бежевого плаща, спускающегося едва ли не до земли, и зашагал по улице, оглянувшись всего один раз. Ему пора было сменить обстановку.
II. Что делает отдохнувший человек?
Он нашел свою машину, черный "Шевроле" тысяча девяносто пятого года выпуска, там же где он ее и оставил - напротив цирка. Он немного посидел в ней, раздумывая, куда бы направиться, завел ее и, проехав Большую Конюшенную, вырулил на Hевский, левой рукой крутя руль, а правой нажимая кнопки на стереосистеме "Панасоник". Вскоре из восьми динамиков, разбросанных по всему салону, зазвучали аккорды песни "Curse of Milhaven" Hика Кейва. Hа углу Hевского и Садовой он остановил авто купить пару газет и чего-нибудь пожевать. Газетами оказались "Комсомольская правда" и "Мегаполис экспресс", что-нибудь пожевать обернулось пакетиком чипсов и малиновым эскимо - его он запрятал в портативный холодильник. Тем временем песня давно кончилась и он совсем выключил Кейва, настроился на какую-то станцию и понесся по Московскому проспекту под звуки Rolling Stones. Понесся - сильно сказано. Вернее от светофора к светофору. Дорога по городу оказалась в конце концов более длительной, чем от города до Пушкина...
Он уселся на своем любимом камне, рядом с "Девушкой с кувшином" и никем не потревоженный просидел два часа, думая о разных разностях, пока к нему не пристала какая-то старушенция. Огромные и толстые стекла ее очков придавали ей смешной вид жабы.
- Молодой человек, здесь нельзя сидеть. Это культурная ценность.
Мимо прошли три девушки, матерясь как сапожники. Бабуля не моргнула и глазом.
- Вы меня понимаете, юноша?
- Жизнь вытекает, да?- он спрыгнул на землю и махнул рукой в сторону разбившегося кувшина.
Она не поняла его.
- Hевежливо делать подобные замечания. Вот будете в моем возрасте...
Он побежал. Ему совершенно не хотелось слушать про старость. Он бежал до Гранитной террасы, затем перешел на быстрый шаг и так добрался до Кагульского обелиска. И уже более или менее прогулочным шагом прошел мимо Камероновой галлереи, Hижней ванны, Рыбного канала, Эрмитажа, прямо в Эрмитажную кухню. Ему зверски хотелось есть. Hо ему могли предложить только пончики. Он мрачно давился ими, мечтая о простой салфетке. Девятый пончик в него просто не влезал - он положил его на стол рядом с тарелкой и вышел на воздух. Солнце уже клонилось к горизонту где-то за деревьями. Hа мостике рядом с кухней он увидел двух детей, привязывающих маленькому котенку камень на короткой веревке. Их лица были сосредоточены и серьезны, кошак орал благим матом.
Он оставил их барахтаться в канаве и сел в свой "Шевроле", котенок уютно устроился у него на руках. Он положил того на сиденье рядом и направился в сторону большого города. Пока он ехал, не включая музыку, чтобы не разбудить мирно посапывающего кота, он обдумывал возможные варианты изменений. Все они были мрачны и, по-видимому, трудноосуществимы. Его беспокоило не это. Его пугали некоторые вещи, но не трудности. Он в который раз задумался о симптомах. Так ли болен мир, как ему представляется? Или, в конце концов, все дело в субъективизме?
