На стенах ничего нет.

Ни тел, ни пятен крови, которая текла по стене и прокладывала путь в крохотных трещинах в камне, сливаясь в ручейки. На полу тоже чисто.

Я прижала руку к животу.

– Они исчезли.

– Вчера вечером после ужина Кас велел их убрать, – сообщил Киеран.

Я удивилась.

– А Джерико?

– Его больше нет. Кастил о нем позаботился, пока ты бежала, чтобы начать новую жизнь, которая наверняка закончилась бы тем, что тебя бы разорвали на куски и убили Жаждущие.

Я проигнорировала его выпад. Не знаю, следует ли мне испытывать такое облечение от этой новости.

– Неужели… неужели Кастил решил, что его предупреждение услышали?

– Думаю, его больше волновало, что скажешь ты, а не то, что нужно оставить предупреждение до тех пор, пока оно дойдет до всех. – Киеран прошел через отрытую дверь. – Я бы на его месте оставил Джерико повисеть еще хотя бы день.

Я разинула рот. Не знаю, что поразило меня больше: то, что Кастил поступил так, как я сказала, или что Киеран оставил бы предателя-вольвена мучиться на грани жизни и смерти.

– В смерти всегда должно быть достоинство, – проговорила я, когда ко мне вернулся дар речи. – Невзирая ни на что.

Киеран ничего не ответил и подвел меня к пустому столу. Вчерашние стулья заменили длинной скамьей. Я села и, оглядевшись, заметила лишь нескольких человек в дальней части пиршественного зала, возле очага и дверей. Куда же все подевались? Ушли с Кастилом и Элайджей?

Киеран сел рядом, и я повернулась к нему.

– Вряд ли Кастил послушался меня, но если так, то я благодарна.

– Вряд ли ты понимаешь, насколько сильно влияешь на него.

Я хотела возразить, но тут к нам торопливо подошла пожилая женщина в белом фартуке поверх светло-желтого платья. Она несла две тарелки, и от запаха еды мой желудок опять напомнил о себе. Женщина поставила перед нами тарелки, наполненные картофельным пюре и жареным мясом, по краям лежали масляные булочки. Как можно незаметнее я заглянула ей в глаза, чтобы определить цвет. Они были карими, и ни намека на золото.

– Спасибо, – сказала я.

Она лишь хмыкнула в знак того, что услышала меня, но когда ее поблагодарил Киеран, он получил в ответ теплую улыбку и любезное «спасибо». Я поджала губы, но решила, что меня это не беспокоит, схватила вилку и принялась набивать рот картофелем. Хотя для меня очень необычно даже смотреть кому-то в лицо, или то, что смотрят на меня, или обмениваться самыми простыми любезностями. Картофель на языке превратился в опилки, и я предположила, что ее реакция меня все же беспокоит. Чуть-чуть.

Я глянула на Киерана. Ему дали не только вилку, но и нож. Я прищурилась. Этот нож был немного тоньше, но гораздо острее моего жалкого лезвия.

Покончив с картофелем, я вернулась к расспросам.

– Она смертная, правда? Женщина, которая принесла нам еду.

Он кивнул, нарезая жареное мясо на аккуратные кусочки, на вид совершенно одинакового размера.

– Да.

Тогда эта смертная из Солиса должна быть Последовательницей. Когда-то я задавалась вопросом, какие жизненные тяготы должны перенести люди, чтобы переметнуться на сторону Темного и павшего королевства. Но это было до того, как я узнала правду. Теперь я задаюсь вопросом, благодаря каким жизненным тяготам узнала правду она.

– Все здешние люди собираются уехать в Атлантию? – спросила я.

– Вижу, ты сложила два и два.

– У меня на это хватает ума.

Он поднял бровь.

– Значит, я права? Почему они уезжают?

– А кто захочет остаться под властью Вознесшихся?

Что ж, достаточно веская причина.

– Но почему сейчас?

– Рано или поздно Вознесшиеся обнаружат, что Дева пропала, и отправятся тебя искать. Они придут сюда. А в Новом Пристанище слишком много наших сторонников.

Я подняла взгляд к очагу, возле которого уже никого не было, и подумала о полных жильцов домах на улице, по которой мы ехали сюда.

– Сколько здесь живет людей?

– Несколько сотен.

– Для них есть место в Атлантии?

Он перевел взгляд на меня, и я почувствовала, как он размышляет над тем, что мне известно о их проблемах с землями.

– Мы найдем место.

У меня сложилось впечатление, что это не так просто. Я хотела спросить, что будет, если они не смогут уехать вовремя, но осеклась. Это не мое дело. Их проблемы меня не касаются.

Наконец, лет через десять, Киеран закончил резать мясо.

– Можно мне нож? Если ты закончил, конечно. Не уверена, но мне кажется, что последний кусочек чуть крупнее остальных.

Он медленно смерил меня взглядом.

– Хочешь, я сам для тебя нарежу?

– Хочешь, я столкну тебя со скамьи?

Он рассмеялся.

– Кас был прав. Ты невероятно неистовая.

– Вовсе нет. – Я направила на него вилку. – Просто я не маленькая и не нуждаюсь в том, чтобы кто-то резал для меня мясо.

– Ага.

Киеран протянул нож, и я взяла, пока он не передумал.

У меня ушло гораздо меньше времени на то, чтобы нарезать нежное мясо, но нож я не вернула. Оставила его в левой руке, пока накалывала еду вилкой.

– А где все?

– Полагаю, живут своей жизнью, – с легкой завистью изрек он.

Я стрельнула в него мрачным взглядом, но не утратила присутствия духа.

– Впрочем, неважно, – протянула я и вернулась к тому, о чем мы говорили перед тем, как наткнулись на Аластира. – Как вы называете тех, в ком есть кровь смертных? Полуатлантианцами? Как бы ты меня назвал?

– Атлантианкой.

– Правда? – Я взяла булочку. – Так возникнет путаница.

– Не для меня.

Я закатила глаза, откусила кусочек и чуть не застонала. Булочка оказалась такой масляной, с каким-то сладковатым вкусом, который я не смогла определить. Что бы это ни было, она восхитительна.

– Атлантианец не определяется количеством крови, – пояснил Киеран. – Первичные не считаются более важными, чем те, кто таковыми не является.

Я не очень-то этому поверила: первичные могущественнее, живут дольше, и они созданы детьми богов.

– А перевертыши тоже живут долго? Полагаю, вольвены – да.

– Да, мы живем долго. – Он вздохнул и взял чашку. – И перевертыши тоже.

– Какова их обычная продолжительность жизни?

Я взяла салфетку, вытерла пальцы и достала из ножен свой испорченный нож.

– Дольше, чем ты можешь постичь.

Киеран медленно жевал, глядя прямо перед собой.

– Я могу постичь долгое время. Вознесшиеся живут вечно. Атлантианцы – ну, представители первичной линии – тоже практически вечно.

Я положила погнутый нож на стол, а целый сунула в ножны.

– Никто не живет вечно, – возразил Киеран. – Убить можно кого угодно, если хорошо постараться.

Чрезвычайно гордая собой, я наколола на вилку кусочек мяса.

– Не сомневаюсь.

– Но как бы ты ни старалась с ножом, который только что стащила, ты не сможешь убить им Кастила.

Я сделала большие глаза и повернулась к нему.

– Я и не собираюсь убивать его этим ножом.

– Надеюсь, что нет. – Киеран глянул на меня краем глаза. – Это бы только еще больше его очаровало.

Я слегка качнула головой.

– Я не собираюсь обращать внимание на такую возмутительную возможность.

– От такой тактики эта возможность никуда не денется, Пенеллаф.

– Почему ты называешь меня Пенеллаф?

– Почему у тебя так много вопросов?

Я прищурилась.

– Тебе трудно ответить?

Киеран наклонился ко мне, опустив подбородок.

– Уменьшительные имена обычно приберегают для друзей. Полагаю, ты не считаешь, что мы друзья.

Его слова прозвучали столь разумно, что мне нечего было сказать. Когда же я нашлась с ответом, он, наверное, не обрадовался тому, что это оказался очередной вопрос.

– Точно как атлантианцы делятся своими вторыми именами только с друзьями?

– Да, с близкими друзьями. – Мгновение он изучающе смотрел на меня. – Полагаю, Кастил назвал тебе свое.

– Да.

– Это что-то для тебя изменило?

Я не ответила, потому что по-прежнему не понимаю, почему это важно для меня. Или понимаю, просто не хочу признавать. Киеран не настаивал на ответе, и мы закончили обед в молчании. Я все время поглядывала на открытый дверной проем. Не то чтобы я высматривала Кастила, просто… высматривала кого-нибудь. Те немногие, кто находился в зале, куда-то исчезли.