Лидия затушила папиросу и взяла новую. Костяной мундштук стукнул о крышку стола, когда она положила его и закрыла лицо руками. Кожа была сухой и горячей, как будто это она целый день шла по камням к Ангабату. Продолжать Лидия не спешила. Наконец, отвела с глаз светлые волосы и выпрямилась.
Как алмаз оказался в итоге у нас? То, что мнилось невероятным, произошло чересчур даже просто. Но не буду об этом сейчас. Сейчас самое важное для меня - чтобы он покинул Хариад. Варвик говорил с капитаном корабля, который отходит завтра в Бургу. Он поплывет туда, а потом вернется, отправив ящик (с этим самым письмом) надежным почтовым судном тебе. Я просил Марка не возвращаться, проделать весь путь до конца, но этот глупый человек наотрез отказался оставлять меня надолго. Особенно сейчас, когда из людей, которые вышли с нами прошлой весной, не осталось уже никого.
Знаю: ты, которой я пишу это письмо, все-таки покажешь мое послание и Даади. Поэтому позволь мне напоследок обратиться к нему через тебя.
Дорогой друг! Ты отговаривал меня настолько усердно, что послал мне тот 'Список легендарных и могущественных предметов', чем оказал незаменимую, на самом деле, услугу. Не прочитай я его, наш путь назад мог бы оказаться куда менее благополучным - хотя о каком 'благополучии' может говорить человек, подхвативший черную лихорадку.
И все-таки... Все-таки, думаю, какая-то правда в 'Списке' была. Автор в числе прочих, дорогих его исполненному мистицизма сердцу, свойств приписывает алмазу одно в некотором роде проклятие. Он пишет, что никто не может унести его из Ангабата (и потому-то якобы алмаз до сих пор, спустя столько лет, все еще там), поскольку человек, взявший камень, просто не сумеет вернуться назад. С годами, видимо, это чудесное свойство потеряло свою силу - но, может, потеряло не до конца. Поэтому, я считаю, наше обратное путешествие и получилось таким фантасмагорически неблагополучным. Поэтому, в том числе, я посылаю этот камень вперед бедного больного себя. Хотя в первую очередь, конечно, не хочу держать вещь настолько ценную в месте столь ненадежном. А в ненадежности Хариада мы много раз смогли убедиться.
Позволь мне только перечислить постигшие нас в дороге неприятности, и если ты сможешь найти им какое-то естественное объяснение, я рад буду услышать его потом...
С этого места письмо начинало путаться и как будто бы плыть. То, первое, письмо, здесь тоже начало путаться, и Лидия бы тогда забеспокоилась от этого одного, если бы не беспокоилась с каждой строкой все больше и больше и так.
Даже почерк растянулся и поплыл, и если 'мы спустились в Голубое ущелье и на третий день нашли источник высохшим' еще читалось довольно разборчиво, то 'неделю спустя в пустыне нам попался, как мы подумали сначала, оазис' расшифровать удавалось с трудом. Но большая часть слов обратилась в прерывистую, с отдельными только слогами, линию.
Но сейчас ей и не нужно было ничего разбирать. Все, что разобрать было можно, Лидия знала наизусть. Менялось из раза в раз только одно - время, когда на обратном пути вдали начинал виднеться Хариад.
'Холодным рассветом, после того, как шли всю ночь (Варвик и один из туземцев несли носилки со мной, и ноги уже едва держали их)'.
'Вечером, когда я проснулся в очередной раз, теперь уже чуть менее обессиленный, чем прежде'.
Теперь это был ночной переход, и 'Хариад выглядел особенно безрадостно под меловым светом луны'.
Лидия дочитала письмо одним росчерком взгляда.
Алмаз - огромный, сказания ничуть не врали - я, как мог, спрятал среди других вещей и надеюсь только, что Варвик доставит его в Бургу без дополнительных приключений. А там уже я вполне доверяю нашему почтовому кораблю. Вскрывай посылку осторожно и не будь чересчур озадачена хламом, который обнаружишь внутри. Ты непременно (надеюсь!) найдешь камень в самом низу. А когда найдешь, прошу, с необходимыми пояснениями - уж в этом-то я полагаюсь на тебя, как ни на кого другого, - передай в столичный музей.
С глубочайшей симпатией,
М. Н.
Докурив, Лидия смяла окурок о бронзу пепельницы.
Экспедиция в Ангабат оказалась для Мейларда Наи последней. Семьи он за свою полную разъездами жизнь так и не завел, и решение легло на Лидию и на Даади - который, приложив немало усилий, перед этим все же доставил учителя из Хариада домой.
Они не смогли подвергнуть 'М. Н.' условиям обычного в таких случаях заточения в доме для умалишенных. Поэтому он и имел возможность писать опять - в моменты просветления, у себя дома, под надежным присмотром. И писал, почти каждый месяц.
Хуже всего в письмах было не то даже, что их поток оставался так настойчиво беспрерывен, и даже не их одинаковость. Худшим на взгляд Лидии - и Даади, по-своему, конечно, но соглашался здесь с ней, - было то, что в действительности экспедиция так и не пересекла никогда той пустыни, отошла от Хариада едва ли на несколько дней.
Что случилось потом, им никто не сумел рассказать. По-видимому, на путников напали. По всей вероятности, проводники, потому что ни их, ни вещей не нашлось и следа.
Следы Даади искал со всей своей скрупулезностью, но слишком много к его приезду прошло времени. Свидетелей же не было. Из всех покинувших на исходе весны Хариад людей вернулся туда, две недели спустя, только дорогой их 'М. Н.' Но выжил он чудом, и слишком усердно его пытались убить. Сколько ударов пришлось на светлую некогда голову? Врачи в Хариаде, помня, что путешественник был богат, выходили Мейларда и помогли отправить письмо, думая, что он пошлет за деньгами.
В иные разы, читая этот все повторявшийся текст, Лидия всего больше хотела, чтобы описанное не было химерой чужого, и в болезни стремившегося к поставленной цели, сознания. Хотела, чтобы это случилось взаправду, чтобы переход, на который требовалось полгода, уместился каким-то волшебным образом в тот короткий срок.
А ведь потеряли они не только Мейларда Наи.
Закончив с одним письмом, Лидия положила с ним рядом другое, но не вскрыла, спустилась вниз. Туда, где все так же, нетронутая с утра, стояла посылка. О том, что 'М. Н.' ей вновь написал, Лидия всегда узнавала, еще не разобрав почты - по ящику, громоздящемуся на полу. Без посылки письма не приходили: от намерения отправить 'алмаз' учитель не отступался.
