О длинной повести «Таврический сад» следует все же рассказать. Начинается она очень по-детски, с развернутой жалобы:
Я всегда был такой же, как все, обыкновенный, только меня никуда не принимали. Это у меня была единственная особенность: если мне куда-нибудь очень хотелось, то я уже заранее знал, что ни за что не примут. А может, наоборот – туда-то мне и хотелось, куда не всех принимают.
Повесть о послевоенном Ленинграде, жизни и приключениях Бори Горбачева. Тут есть пленные немцы, хулиганы и прочий «аромат эпохи». Например, диалог Бори с соседкой, которая не пускает его в квартиру, опасаясь грабителей:
– Так говоришь, ты Боря Горбачев. А я кто?
– А вы Александра Пахомовна.
– А фамилия моя как?
– Басилина. У вас в комнате еще телефон, только вы никому не даете звонить.
– Верно, голубчик, верно, не даю. Может, ты и вправду Боря. Голос уж больно похожий.
– Ну конечно, это я. Пустите, мне уроки нужно делать.
– А кто там еще с тобой?
– Да нет здесь никого.
– Как нет? Я же слышу, кто-то дышит.
– Это я сам и дышу. Что же мне, не дышать, что ли?
– Да я не про тебя, я про другого. Ты ему скажи, что у меня в руках топор; как он войдет, так я его по башке и тюкну.
Скажи, что без топора я и не открываю никогда, – пусть уж знает.
– Александра Пахомовна, только вы меня не тюкните. Вы разберитесь хорошенько, прежде чем тюкать.
– Да, Боренька, где ж тут разобраться. Тут уж времени не будет. Да и вижу я плохо теперь, очки у меня неподходящие, давно бы сменить пора, а все некогда.
– Нет, Александра Пахомовна, я, знаете, лучше пойду еще погуляю.
– Погуляй, мальчик, погуляй. Погода-то хорошая?
– Хорошая.
– Дождя нет?
– Нет.
– Ну и гуляй себе на здоровье.
Так и гулял весь день.
Это не так плохо, только возникает явное ощущение затянутости диалога, по причине которой он и «не срабатывает». Заканчивается повесть тоже совершенно детским пассажем:
В саду хорошо, снег лежит на перилах и скамейках, как пирожное, и музыка слышна с катка, и я сначала хочу все поскорее осмотреть, раз уже прорвался, а потом думаю: куда же спешить? Ведь мне и завтра придется сюда прийти, и послезавтра. Конечно, тут будет Сморыга и все его подлости, и сегодня я его перекричал, а завтра неизвестно, да что же делать? Мне ведь теперь убегать от него нельзя, даже если никто не увидит и не узнает, и с этим достоинством своим, которое залезло в меня неизвестно когда и откуда, я еще наплачусь и хлебну горя, но тут уж ничего не поделаешь, – я его ни за что не отдам и буду защищать изо всех сил, и потом, когда мы снова встретимся с Волковым, он посмотрит на меня, сразу все поймет и сам – сам! – подойдет ко мне и попросит, чтобы я его принял в друзья, в физики, или еще куда.
И тогда я подумаю.
Старушечья обстоятельность повествования заставляет подумать, что соавтором молодого писателя была та самая Александра Пахомовна.
В 1964 году Ефимов издает в ленинградском отделении «Детской литературы» свою первую книгу – сборник рассказов и повестей «Высоко на крыше» объемом в 96 страниц. Обратим внимание на похвальную оперативность издательства. Между публикацией первых рассказов и выходом книги – дистанция только в год. Первая книга для каждого автора особенная. С нее начинается его профессиональная писательская судьба. Что написал для юных ленинградцев Игорь Ефимов?
Первая повесть из сборника «Взрывы на уроках» рассказывает о шестиклассниках, на практику к которым приходит молодая учительница истории Дина Борисовна:
Что-то в ней было удивительно всем знакомое и очень историческое, будто виденное в иллюстрациях к «Трем мушкетерам» на пятой полке школьной библиотеки: во всем черном, с большим белым воротником и с волосами до плеч, только с указкой вместо шпаги.
Честно говоря, не совсем понятно, кого имеет в виду Ефимов: миледи, Атоса или гвардейцев кардинала. В любом случае, комплимент сомнительный. Дина Борисовна желает оживить урок, посвященный средневековой науке.
– Алхимия – это почти химия, только без формул, наугад. Вот, например, в вашем химическом кабинете стоят различные банки с порошками и жидкостями. Вы не знаете, что это за вещества, и, если вас впустить сейчас в кабинет, вы, конечно, начнете все смешивать, и получится алхимия. Это очень увлекательная и опасная наука. Вот вы смешали несколько веществ, и получился какой-то неизвестный предмет. – Она вынула из портфеля и подняла над головой небольшую черную таблетку. – Совершенно неизвестно, что это такое. И вдруг…
Таблетка выскользнула из ее пальцев, упала на пол и громко взорвалась.
– Ой! – вскрикнула Сумкина.
– Еще! – зашумели все. – Еще разочек!
Татьяна Васильевна закрыла лицо руками, привстала, потом села обратно и с досадой хлопнула блокнотом по парте.
Татьяна Васильевна – заслуженный старый учитель. Дина Борисовна – молодой и прогрессивный с «небольшими черными таблетками». Понятно, что шестиклассники влюбляются в нее. Помимо пиротехнических фокусов практикантка затеяла с детьми съемку документального фильма об их нелегкой жизни. Татьяна Васильевна считает, что заигрывание с учениками подрывает дисциплину и снижает успеваемость. Но на решающем, итоговом уроке все ответили на пятерки, включая раздолбая Косминского. Дине Борисовне ставят за практику «четверку», и она успевает сделать на педсовете прогрессивное замечание.
– Ну, поздравляю, поздравляю вас, – говорил Сергияковлич. – Я был уверен, что у вас все будет в порядке. Не надо только бояться. Вот и прекрасно, я очень рад за вас. А вы сами рады? Довольны?
– Да, конечно, – сказала Дина Борисовна, но голос у нее был не очень веселый. – Я вам очень благодарна, вы так за меня болели все время. Только знаете, сегодня я почувствовала одну неприятную вещь. Может, это покажется странным, но мне было стыдно ставить им отметки, – будто раздаешь какие-то призы.
– Да, это действительно странно. Как же можно без отметок.
– Нет, я, конечно, понимаю, что без них, наверно, нельзя, но вот у меня было такое чувство. И потом, кажется, я не очень хорошо рассказывала.
Не только вы, Дина Борисовна, и у автора тоже получилось «не очень хорошо». Вторая повесть «Я хочу в Сиверскую» интонационно перекликается с «Таврическим садом». Начинается она так же – с жалобы на сложную детскую жизнь:
Когда я вернулся из школы, мамы еще не было, и я сначала обрадовался, но не очень, потому что все равно ведь, подумал я, она скоро вернется и все узнает.
Мне было так плохо, что я даже забыл посмотреть из окна, как летит снег, вверх или вниз, а сел на стол и начал раскачиваться взад и вперед, хотя ничего такого уж страшного не произошло, и троек я получил меньше, чем Фимка, и по поведению тоже было хорошо, и даже были две пятерки – по истории и по географии. Некоторые прямо завидовали мне, но это, конечно, неважно, потому что мама скажет, что ей совершенно безразлично, как кончает четверть какой-то Фимка или всякий другой ученик нашей школы. Она возьмет табель, наденет очки и начнет водить ногтем по отметкам, а потом придет в ужас. Но не сразу за все, а будет приходить в ужас за каждую тройку в отдельности, а это будет гораздо дольше, чем если бы за все сразу, и хуже всего, если под конец она скажет, что не пустит меня на каникулы к Вадику в Сиверскую. Это будет настоящая гибель.
Саша – главный герой – убеждает читателя, что он очень хочет поехать в Сиверскую к своему «гениальному другу Вадику», который «и на лыжах, и на коньках, и в лесу все знает, и приемник; и все мне объясняет, а я только слушаю, открыв рот, и больше ничего». Но мама Саши ознакомилась с оценками сына, потрясла очками и решила наказать нерадивого ученика – запретить ему поездку к его «гениальному другу». Саша начинает ныть и обещает исправить оценки. Вадик пишет другу «завлекательные письма», обещая Саше множество развлечений:
