- Ну и что? Да лучше бы меня тоже жидовкой называли, чем так... Видишь же, какая я толстая. Просто не знаю, как жить дальше. Бабка обещала, что я потом израсту, да какое там! Только раздаюсь в плечах. В мамкино пальто уже не влезаю. Ты давай, поднимайся! Давай, давай! Ну, не реви, Хиля. Обопрись на меня, и пойдем понемногу. Вот так, так... Ты, Хиля, плюнь на всех. Знай себе, шевели копытами.

Хиля со стоном поднялась, но опираться на Клаву стеснялась. Тогда Клавка собрала ее учебники и карандаши с земли, сложила их в ранец и навернула его себе на спину. На широкой Клавкиной хребтине Хилин самошитый ранец совершенно потерялся. С охами и ахами Клава принялась отряхать Хилино пальтишко от налипшей грязи.

- От, Хиля, и влетит же тебе от мамки! Глянь-ка, не оттирается, сволочь! Ты шмыгни в дом мышем, а пальто в сенях спрячь. Я назавтра перед школкой зайду к тебе со скребком. Нет такого пальта, чтобы не поддалось пионерам!

- Брось, Клава, пустое это занятие. Они же меня завтра опять побьют. Замаешься пальто чистить.

- Вот ж гады! А чего же ты им математику списывать даешь?

- Да жалко мне их, они же ни-ичего не понимают. Я все думаю, что может они, потом что-нибудь поймут?

- Нет, Хиля, не поймут, ежели им мозги не вправить. Я как-то трошки раскисла в ваших местах, какая-то безразличная стала. Но ничего, ты положись на меня, я теперь этим лично займусь.

- Правда? Ой, Клавочка, а ты завтра не передумаешь?

- Да я тебе не какая-нибудь, не переметнуся. Мое слово - кремень. Хочешь, сейчас жменю земли сожру?

- Нет, Клава, не хочу. Как я хотела бы быть такой же сильной! И красивой такой же, как ты!

- Да ты чо, Хиля, белены объелась? Тебя, может, этот Хмырь слишком сильно по голове вдарил? Он мне за все ответит, говнюк!

- Нет, правда... Коса эта твоя пшеничная... Глаза такие голубые... Ты настоящая красавица, Клава! - обзавидовалась костистая Хиля.

- Не врешь?

- Что ты, Клава! И полнота тебя совсем не портит, - взахлеб лепетала Хилька. Растроганная Клава приняла нестойкую в ногах Хилю под руку и старательно следила, чтобы она не вляпалась в лужу.

* * *

А у Хили тоже бабка была - большая уютная старуха. Она ласково встретила Клаву в прихожей, с трудом ступая на разбухшие ноги со вздувшимися венами.

- Внуча! К тебе подружка пришла! Проходи, Клавочка, не стесняйся!

В доме вкусно пахло чем-то печеным, и Клава опять с огорчением вспомнила, что ей надо бы по меньше жрать. Бабушка со слезой стала просить Клаву провожать Хилю из школы, а то она совсем обезножила, а зиму и вообще, наверно, не переживет. Потом она с надеждой стала кричать в сторону туалета, где заперлась Хиля, что Клава обязательно на нее повлияет, потому что Хиля - "анархыстка". Кто такие анархыстки Клава не знала, но, на всякий случай, повлиять обещала. Из совмещенного санузла вышла чистенькая умытая Хиля. Клава догадалась, что она в туалете затирала свой синяк цинковой мазью.

- Пойдем, Клава, уроки подучим, а? Совсем немножко, чуть-чуть!

Впервые в школу Клава пошла с теплым чувством, что она не совсем дура. Хиля проверила все ее домашние задания, исправила ошибки и доходчиво объяснила устные уроки. А за обедом Клава с бабушкиных слов даже узнала, что анархыстки - это те, которые, как Хиля, не едят творог. И Клава поддержала отрицательное отношение Хилиной бабки к этой категории людей, совсем не соображающих, что, если творог сразу не скушать, то он закиснет, и его придется свиньям скармливать. Почему-то, услышав про свиней, бабушка нахмурилась, а Хиля захихикала в салфетку.

Пришли они в школу ко второму звонку, и ребята не успели списать у Хили уроки. На математику, вместо заболевшей учительницы, пришел сам директор. У Клавы в журнале были самые плохие оценки, поэтому с домашним заданием он позвал ее к доске первой. Хотя задачку Клава написала совершенно правильно, он поставил ей четверку, выразив надежду, что она скоро совсем исправится. Окрыленная и обнадеженная она пошла на свое место. А в Хилю уже летели бумажные шарики с требованиями тетрадок и прямыми угрозами. Она сразу вцепилась в рукав Клавкиной формы. Директор шарил пальцем по журналу, терять мальчикам было уже нечего, в широкую Клавину спину народ в отчаянии тыкал циркулями и шипел: "Эй, ты, жирная! Скажи жидовке, чтобы тетрадки нам отдала. Сама списала, а нас сейчас спросят! Мы тебя на пионерском сборе по косточкам разберем, деревня косая!" Клава не реагировала на болезненные уколы, потому что директор мог ее выставить из класса, а тогда бы Хилька осталась совсем одна. Кроме Клавки с Хилей у директора в тот день получили двойки почти все, поэтому Клаве пришлось большой деревянной линейкой объяснять на переменке мальчикам, что давать списывать уроки Хиля им не обязана, это даже не по-пионерски. Отдельно им влетело за "жирную", "деревню косую" и "жидовку". Хмырь поимел наглость утверждать, что жидовкой он называет Хилю совершенно правильно, потому что так ее обзывает физрук, когда Хиля висит соплей на брусьях и на маты прыгать боится. На что Клава сказала, что до физрука, конечно, ей далеко, но Хмырь-то рядом, всегда под рукою. Вопрос был исчерпан, поскольку рука у Клавы была тяжелая.

Зря Хмырь про эти брусья вспомнил. У Клавы после этого вдруг испортилось такое хорошее настроение. Брусья в новой школе были необыкновенно красивые - с лакированными перекладинами и хромированными блестящими винтами, в которых можно было увидеть свое лицо - совершенно худое, с впавшими щеками и глазами навыкате. Залезть на брусья физрук Клавке еще ни разу не позволил, отсылая приседать в дальний угол зала.

* * *

Клава никогда не думала, что жизнь может перемениться в один день. Это надо же, сунула кому-то в рыло - и вдруг все разворачивается перед тобой, как на скатерти самобранке! Теперь она засыпала совершенно счастливая из-за того, что у нее есть Хиля. А утром надо было только прибрать волосья, покидать тетрадки в портфель и, наскоро позавтракав, мчаться к подружке. После школы они с Хилей еще ходили в хоровой и рисовальный кружки. Правда, рисовала Клавка плохо и посещала кружок только ради Хили, которая теперь наоборот все рисовала и рисовала. Она изрисовала даже обои в квартире, за что ей влетело от ихней бабки. Бабушка очень просила Клаву проследить, чтобы Хиля больше не рисовала в тетрадках, учебниках и дневнике. Но Клаве очень нравились Хилины рисунки, она обижалась на учительницу рисования, когда та только укоризненно вздыхала, если, вместо невзрачной восковой груши, Хиля, по доброте душевной, рисовала ей невиданные райские плоды. Клава стащила у мамки старые журналы "Огонек" и выдергала из них все цветные картинки для Хили. Таких картинок у них собрался уже целый ящик, и они подолгу рассматривали его вдвоем перед школкой. Особенно Клава любила смотреть на грустную, заплаканную царевну Лебедь с синяком под правым глазом. Лебедь была нарисована еще до встречи с царевичем, поэтому ей здорово доставалось тогда от коршуна. Она была до ужаса похожа на Хильку. И как-то на природоведении Клава даже сама попробовала нарисовать Хилю в перьях. Творчество так захватило ее, что она даже не заметила, как между ними просунулся с задней парты Хмырь. Да он у них теперь все время подглядывал и списывал Клавин вариант на контрольных.