- Сдюжим!
Но тут, где-то в начале марта, затормозились сразу два звена. Да не из-за одного, а из-за нескольких человек! Я бросил на подмогу лучших учеников класса, строй флажков выравнялся, но к следующей субботе - снова остановка, и теперь уже трех звеньев.
Что-то у нас начало разлаживаться. Один из шефов вдруг заявил, что отказывается заниматься с товарищем, который вместо того, чтобы шевелить мозгами, постоянно ждет его помощи. Другие молчали, но я видел, что их подопечные тоже стоят им поперек горла. Эти недавние двоечники, уверовав, что им всегда и во всем помогут, вспомнили о прежней вольготной жизни и с какой-то снисходительностью позволяли шефам возиться с собой. Конечно, это раздражало сильных учеников, и, потеряв терпение, они просто отдавали своим подопечным тетради для списывания. Иногда в конце самоподготовки вспыхивали настоящие ссоры, когда один кричал, что все выучил, а другой - что ничего подобного! Я пытался разобраться во всем коллективно, но ничего, кроме взаимных обвинений, не получилось: те, кто рвался вперед, говорили, что их нарочно задерживают на каждой неделе, а недобравшие нужных очков кричали, что все это случайно и они еще покажут себя.
После двух таких общих собраний я не рискнул проводить третье из-за боязни, что ребята открыто начнут враждовать между собой. Лена Гусева и Юра Овчинников сказали, что класс начинает делиться на два лагеря, и те, кто плетется позади, радуются тройкам других учеников.
По счастью, третья четверть заканчивалась, и класс не успел окончательно пересобачиться. Хорошистов у нас прибавилось, а у остальных троек стало поменьше. Я надеялся, что после весенних каникул страсти улягутся, и пока ребят не загрузили домашними заданиями, можно будет выравнять строй флажков.
Я собрал всех, кто шел впереди, и просил снова заняться с отстающими, ведь до контрольного срока остается всего полтора месяца. Всего полтора! Но разговор получился каким-то вялым, ребята уже не верили, что можно исправить положение, и мне показалось, что обида на тех, кто срывал горное путешествие, была даже сильнее желания поехать на Кавказ.
- Да ну его, этот Кавказ, - сказал Мишка. - Я, может, и не хочу никуда ехать, но ведь никого не задерживаю, правда?
- Правда, - сказала Лена Гусева. И что ты предлагаешь?
- Морду им набить надо, вот что!
- Первое предложение поступило, - улыбнулся я. - Какие еще будут?
Но ребята угрюмо молчали. Я пытался расшевелить их, убеждая, что ничего еще не потеряно - и когда ребята заговорили, сначала неохотно, а потом горячась и раздражаясь, узнал такое, о чем мне, взрослому человеку и воспитателю, следовало догадаться самому, прежде чем начинать жестокий эксперимент.
Ребята рассказали, что отстающие начали просто издеваться над ними и не хотят заниматься, а я ругаю не этих дураков, а их шефов; что те, кто всех тормозят, поддерживают друг друга и смеются над остальными, говоря, что все равно никакого Кавказа не будет; что у Лены Гусевой подруга в другом звене, и Лена свое звено еще, может быть, вытащит, а там, где подруга, ничего уже не получится. И подруга уже устроила истерику в спальне и тягала двоечницу за волосы. И что Лена без подруги на Кавказ не пойдет, а уедет с ней в деревню.
Юра Овчинников заявил, что Мишка только собирается бить морды, а он, Юра, уже набил, и пусть не думают, что на том кончится - они с Мишкой наведут в своем звене порядок.
Что было делать? Прежде всего я попросил забыть о кулаках и поискать какой-нибудь другой выход. Сплоченности класса все равно не получилось, и только по моей вине. Оставить всех без путешествия - значит перессорить ребят так, что это не забудется и в следующем году. Отказаться от соревнования тоже нельзя: в победителях останутся двоечники. Тогда что же? Решать надо сейчас. Переносить вопрос на начало четверти - все равно что не ставить его: в начавшемся раздрае предложения одной группы будет непременно срывать другая.
Мы так и сяк пересматривали условия соревнования, пока вездесущий Витя Сурков не сказал:
- Мое дело - сторона, я все равно еду к бабушке. А вам надо вот что сделать. Оставьте все как есть, но скажите, что с 15 апреля каждый двигается сам по себе. Кто хочет, пусть просит помощи, а кто не хочет - не надо.
- А дальше? - спросила Гусева.
- А что дальше? В горы пойдут те, кто 15 мая окажется за красной линией. Третью четверть мы всех тащили? А теперь один месяц пусть каждый поработает на себя. Это будет правильно.
- Неправильно, - сказал я. - При таком условии половина класса дома останется. А мы заинтересованы...
- Это вы заинтересованы, - перебил Мишка. - Мы что, мешали кому-то идти с нами? Ничего, кто хочет - догонит.
- Мишка прав, - Гусева раскрыла тетрадь со своими пометками.
Смотрите: пока набирается команда из 11 человек. Когда скажем о новом условии, увидите - добавятся еще двое или трое. А остальные - хоть по-старому, хоть по-новому - все равно никуда не пойдут.
- Что, они такие уж безнадежные? - я пытался найти еще какой-нибудь вариант, чтобы дать возможность отстающим перебраться через заветную линию.
- Не безнадежные, а лодыри! - сказал Овчинников. - Задарма они бы пошли, а тут башкой думать надо. Вы посмотрите, кто всех тормозит - те же, кто и в спальне убирается шаляй-валяй, и в столовой. Думаете, в походе они лучше будут?
- Ну, ты о самых отъявленных говоришь, - я показал на флажки. - А тут еще резерв человек в десять...
- Так кто им мешает? - Овчинников подошел к стенду. - Смотрите: вот, вот и вот - эти всего на неделю отстают, а эти на две. Захотят - сдюжат.
Мы проговорили долго и приняли предложение Суркова.
Когда ребята собрались после каникул, я рассказал о нашем решении, предупредив, что обсуждать его не будем.
- Это нечестно! - зашумели те, которым уже ничего не светило.
- Честно, честно! - закричали те, у кого появилась надежда.
Я не позволил разгореться новой ссоре, но видел, что многие остались недовольны: одно дело, когда в горы никто не пойдет - все-таки не так обидно. И другое, когда пойдут избранные.
- Вы нарочно так сделали, - сказала девочка, отстающая на две недели. Раньше надо было предупредить. А теперь поедут только ваши любимчики.
