Я выглядела как новая женщина, так же, как и чувствовала себя ею в своей душе.

Моя улыбка заиграла на одной щеке, потом на другой, пока не заняла все лицо.

На мгновение я забыла о стеснении в груди и вышла из туалета в коридор, ведущий к главной посадочной зоне самолета.

— Ты должен сказать ей.

Я замерла.

— Stai zitto, — глухо приказал Данте.

Заткнись.

— Нет, — настаивал Фрэнки. — Ты ведешь себя как трус, поэтому я не заткнусь. Это женщина, которую ты только что сделал своей женой, Ди. Вы обменялись fede (пер. с итал. «обручальное кольцо / вера»). Знаешь, что это значит?

— Может, я и не родился в Италии, но я говорю на этом языке лучше, чем ты, — возразил он, все еще мягко, но с током волнения в тоне.

— Это означает «вера», — невозмутимо продолжал Фрэнки. — Эти кольца символ веры друг в друга и в ваши отношения. Не заставляй ее засомневаться в этом, когда вы только начали. Она упряма, она может не простить тебя.

Послышался шум, словно кто-то задвигался, а затем голос Данте, вся пассивность пропала.

— Ты думаешь, что знаешь ее лучше, чем я?

— Я думаю, что иногда я знаю тебя лучше, чем ты сам. Ты настраиваешь себя на неудачу, как какой-то чертов мученик.

— Basta! — огрызнулся Данте.

Хватит.

Мое сердце свинцовым грузом лежало в животе, когда я прижалась к стене и пыталась отдышаться.

Что, черт возьми, они от меня скрывали?

После того, как Козима рассказала о том, что Сальваторе ее отец, я не думала, что Данте снова станет мне лгать, даже умолчав об этом.

Где была жестокосердная, скептически настроенная Елена?

Неужели она была заживо похоронена любовью?

Я глубоко вдохнула и прошла в гостиную.

Ни один из мужчин не поднял глаз от своей работы.

Я подошла к Данте, который сидел в большом кресле в задней части самолета и работал на ноутбуке. Не спрашивая, я подвинула ноутбук, закрыла экран и поставила его на стол рядом с ним. Он с любопытством наблюдал за мной, когда я села к нему на колени и прижалась носом к его горлу.

Его цитрусовый и мускусный аромат навсегда напомнит мне об Италии, и это было совсем не плохо.

— Ты хорошо спала?

— Нет, мне снились плохие сны.

Я взяла его руку в обе свои, поглаживая широкое золотое обручальное кольцо. Трудно поверить, что оно было там из-за меня. Потому что он был моим мужем. Это делало мысль о том, что он хранит свою тайну, еще более мучительной.

— О чем вы только что говорили с Фрэнки?

Данте слегка напрягся. Если бы я не сидела у него на коленях, я бы не заметила.

Именно поэтому я и была там.

Лучшим детектором лжи было мое тело против его. Он мог лгать мне на словах, но физически наши тела говорили на одном языке, и скрыть это было бы почти невозможно.

— Ничего важного.

— Хммм. — я продолжала играть с его обручальным кольцом. — Думаю, что место, которое мы выбрали для жизни в Коста-Рике хорошее. Оно не очень туристическое и находится в горах, где прохладнее. Я подумала, что это также может напомнить нам о Вилле Роза.

— Se vuoi.

Если хочешь.

— Данте. — я отказалась от своей роли и села прямее на его коленях. — Что, черт возьми, происходит?

— Ну, мы сейчас летим над Атлантикой.

— Не будь sputasentenze, — потребовала я. Умник. — Фрэнки пытался заставить тебя рассказать мне кое-что. Что происходит?

В его глазах было что-то не так. Они были не глубокими и сверкающими, как ночное небо, а плоскими, почти неживыми, как черные шарики.

— Фрэнки драматизировал.

— Ты ведешь себя как робот. Что происходит? Данте, я твоя жена. Это ничего для тебя не значит?

Что-то треснуло в этом холодном взгляде, сквозь трещину пробился огонь.

— Не будь глупой. Конечно, для меня это значит все. Ты мотивация каждого моего решения, Елена.

— Тогда объясни мне.

Он посмотрел в овальное окно на бледное небо. Когда мы покидали Неаполь, было раннее утро, но мы возвращались в прошлое, и время словно застыло на месте.

— Капо, — обратилась я к нему, ухватившись руками за обе щеки, чтобы повернуть его голову лицом ко мне. — Ты и я одна команда. Пожалуйста, скажи мне, потому что, если что-то не так, я смогу помочь.

Суровый рот смягчился, а глаза стали ласковыми, оглядывая мое лицо.

— Lottatrice mia, всегда готова бороться за меня. (пер. с итал. «мой боец»).

— Sempre, — согласилась я.

Всегда.

Его глаза вспыхнули, и последние остатки сдержанности покинули его со вздохом.

— Я принял решение. — это предчувствие нарастало, как шипы в легких. — Мы возвращаемся в Нью-Йорк.

Я моргнула, немного ошеломленная его словами.

Дело не в том, что я не хотела возвращаться. Марко был либо кротом, либо другом в коме, который нуждался в нашей поддержке. Чен и Якопо справлялись с нападениями ди Карло в одиночку, потому что Адриано все еще поправлялся. Бэмби и Аврора больше не отвечали на мои звонки и попытки пообщаться по сети.

Мама находилась в Нью-Йорке и Бо...

Моя работа.

Которая, очевидно, ждала меня, если я когда-нибудь вернусь.

Но была одна веская, непобедимая причина, по которой мы не могли вернуться в Нью-Йорк.

Данте отправился бы в тюрьму, как только они узнали бы, что он вернулся в страну.

Он наблюдал за тем, как мои мысли проносятся за глазами, его лицо было каменным.

Это делало его похожим на Александра.

Ужасающе холодным.

— И каков твой план? Сидеть где-то взаперти, будто ты снова под домашним арестом, потому что как только кто-то доложит, что ты вернулся в страну, тебя выследят и отвезут прямо в тюрьму?

Я знала, что это не было планом.

Данте дикий зверь. Добровольное возвращение в клетку противоречило его природе.

— Не совсем. — его вздох был горьким на моем лице, когда он обхватил мои щеки. — Я собираюсь сдаться.

Каждый атом моего тела застыл.

Приостановленная реакция, вызванная подавляющим шоком и яростью, которые обрушились на меня, как ядерный взрыв.

Наконец, ярость прорвалась сквозь неверие.

— Ты что, блядь, издеваешься? — спросила я тихо, потому что было трудно говорить, когда гнев бурлил в каждом сантиметре меня.

— Все не так плохо, как кажется, — попытался сказать он разумно.

Словно в этом дурацком плане было что-то разумное.

Я вскочила на ноги, потому что прикасаться к нему, когда я чувствовала, что ненавижу его, было слишком. Мое тело дернулось, когда ярость съела меня, поглотив целиком.

— Ты не сдашься.

— Лена, если бы ты только послушала меня минутку...

— Нет.

— Просто...

— Ни в коем случае.

— Елена, — наконец рявкнул он, вскочив на ноги так, что мы оказались прижаты почти грудь к груди. — На нашу Семью напали. Я не собираюсь бросать их на произвол судьбы.

— Какого черта тогда все это было с Рокко и отвоеванием Неаполя? Мы сделали это, чтобы получить подкрепление для помощи в Нью-Йорке.

— Им нужен их капо, — утверждал он с тем абсолютным высокомерием и тоталитарной диктатурой, которые порождены рождением второго сына герцога и итальянского мафиози.

— Ну, и мне тоже, — крикнула я.

Его ярость замерцала, затем погасла, когда он попытался дотянуться до меня. Я отступила, не в силах вынести этого.

— Sono con te, lottatice mia, — напомнил он мне, — anche quando non lo sono.

Я с тобой, мой боец, даже когда меня нет.

— Думаешь, я приму тот факт, что мой двухдневный муж хочет сдаться полиции за побег из-под залога, когда есть тысяча и один способ избежать этого?

Что-то затемнило края моего зрения, сердце забилось слишком быстро, а дыхание стало слишком поверхностным. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что это была паника.

Страх.

Я не могла представить, что Данте учит меня любить его и жить с ним одной жизнью только для того, чтобы вырвать у меня все это, как только мы обретем хоть какой-то покой.