«Что с ним делать? – донесся до него приглушенный голос доктора, который советовался с пришедшим новым доктором. Очевидно, неумеха заведующий пригласил очередного специалиста, а теперь ждет от него решений и советов.

«Отпустите его домой,» – произнес в ответ знакомый голос и сердце Дергачева рванулось к горлу. – он здоров, нечего его мучить.»

«Вы так считаете? – изумленно переспросил доктор, – но вы не психиатр, откуда вам это знать?»

«Тогда вы тоже не психиатр, раз позволяете усомниться словам специалиста, который уже сказал вам, что он здоров. Отпустите его. Где он живет?»

Голоса стали удаляться, а несчастный Дергачев пытался удержать в памяти ласковые глаза и мягкий голос, впервые по-настоящему напомнивший ему тот, другой, незабытый и навсегда исчезнувший.

Глава 4.

Я осознавал, что так разговаривать с руководителем, пусть и маленькой, но все же клиники, было некорректно, однако неожиданность ситуации выбила меня из привычного спокойного состояния. Я никак не ожидал увидеть своего несостоявшегося убийцу в стенах столичной психушки, поэтому немного не справился с охватившими меня эмоциями. В первую очередь, меня смутило свое собственное отношение к человеку, сидящему сейчас в закрытой палате и привычно рассматривающего стены. Вместо ожидаемой злости, ненависти или других похожих эмоций, меня охватило небывалое чувство жалости к нему и желание вытянуть из этого скорбного места. Что мне с ним делать дальше, я пока придумать не мог, но то, что больше никаких своих сомнительных экспериментов я ставить не стану, это было, несомненно. Я уговорил потрясенного моей реакцией доктора, познакомить меня с историей болезни этого странного пациента. То, что этим пациентов был мой знакомый, дважды покушавшейся на мою жизнь, я понятно, говорить не стал, объяснив свой интерес чистой наукой.

«Меня заинтересовал этот случай, как фармацевта, – примирительно произнес я, открывая толстые папки, – я собираюсь обеспечивать вас лекарствами, а значит я разбираюсь в теории. К счастью, моя практика ограничивается только лишь тестированием химических препаратов»

Моя располагающая интонация и не сходящая с лица дружеская улыбка немного усыпили бдительность местного начальства и тот нехотя принялся рассказывать мне о методах и процедурах, проводимых с пациентом, при этом не сводя с меня настороженных глаз. Из его невнятного рассказа я уловил только одно: пациент не слишком нуждается в лечении, поскольку точного диагноза не имеет.

«Для чего вы держите его здесь? – поинтересовался я. – он здоров и только занимает место.»

Эскулап что-то неразборчиво пробормотал и потянул на себя густо исписанные листы с анамнезом.

 Уладив вопросы с договором, я решил еще раз наведаться в клинику и поговорить с бродягой. Теперь, когда я знал, что он жив, моя уверенность в принятых раньше решениях значительно поубавилась. Все же он был пациентом психиатрической клиники, хоть и без определенного диагноза. Мне по-прежнему хотелось помочь ему, но для этого я должен был быть полностью уверен в его адекватности.

 На следующий день я, оставив аптеку на своего заместителя, снова отправился на Старостроительную улицу. В голове я подыскивал слова для приветствия, но все они казались мне неуместными.

«Привет, Женька, я живой!»? Или «Я вернулся, Женя…»?

Эти фразы больше напоминали реплики вернувшихся с войны героев победителей, а не воскресших жертв неудачных покушений. В конце концов, ситуация сама подскажет, какую фразу предпочтительнее будет озвучить при свидании. Так решил я, подъезжая к знакомым воротам.

«Вы большой оригинал, Тихон Филиппович! – вместо приветствия заявил заведующий, протягивая мне руку. – на черта вам сдался этот ненормальный? Пойдемте, обед должен закончится с минуты на минуту, впрочем, этот деятель так мало ест, что я подумываю снять его с баланса. Надо сказать, в отличие от остальных, он очень чистоплотный. Посещает душ ежедневно и застилает кровать. Абсолютно не понимаю, зачем его тут держат…»

Меня очень удивили слова заведующего. Разве не в его компетенции решить, выписывать ли больного или нет. На мой вопрос доктор только махнул рукой и открыл дверь «тихого» отделения.

 Палата, где лечили Дергачева, располагалась в середине недлинного коридора, однако этот путь показался мне бесконечным. Я желал поскорее покончить со всем этим, увидевшись наконец со своим наваждением. Доктор долго возился с ключами, отыскивая нужный и раздражающе медленно вставляя его в замочную скважину. Когда же спустя вечность дверь распахнулась, то я с удивлением обнаружил, что палата пуста. Койка, на которой спал Дергачев, смята, а окно распахнуто настежь. Осознав масштабы скандала, доктор смешно взмахнул руками и бестолково заметался по невеликому пространству опустевшей палаты. Он то и дело бросал на меня вопросительные взгляды, видимо ожидая оглашения моей версии случившегося. Я хранил напряженное молчание, думая о своем. Я слишком погорячился, посчитав бродягу беспомощным инвалидом, не способным решить свои проблемы самостоятельно. Похоже, в моей помощи он нуждался меньше всего. Вежливо попрощавшись с взъерошенным заведующим, я оставил его отыскивать пропажу и объясняться с начальством, а сам направился к выходу.

 По дороге к аптеке я вдруг подумал, что бомж удрал не случайно. Вчера он наверняка узнал меня, встретившись со мной глазами в зарешеченном окошке и сделал свои выводы. Бродяжье прошлое сделало его осторожным, он решил не рисковать, и сейчас сложно было спрогнозировать его дальнейшее поведение. Я вспомнил слова Иннокентия о том, что случившееся однажды может повториться снова и мое сердце тоскливо заныло.  Внезапно я передумал возвращаться на рабочее место, и повернул домой, все равно от меня сейчас не было никакого толку как от руководителя.  Настя не обратила внимания на мое подавленное состояние, ее только обрадовало мое раннее возвращение, и она потянула меня гулять. Я кое как отбрыкался от настойчивой подруги и достал из кухонного пенала бутылку коньяка. Анастасия что-то говорила мне, и в ее интонации я уловил слезливые ноты, но я привычно отключил звук, заглатывая алкоголь прямо из горла. Когда бутылка опустела, я рухнул на пол и обведя глазами расплывающиеся предметы, сообщил своей милой, что охота продолжается. Она ничего не поняла, недовольно фыркнула и скрылась в гостиной. Некоторое время она чем-то шуршала на письменном столе, после чего заметно повеселевшая снова показалась в дверях. Я переставал внятно соображать и только тупо следил за ее перемещениями по квартире. Наконец она присела рядом со мной и протянула мне какие-то распечатанные листочки.

«Что это? – нашел я в себе способность произнести короткую фразу»

«Это то, что ты давно обещал сделать для меня, – ласково улыбнулась подруга и вложила в мою руку шариковую ручку. – ты обещал…»

Я забыл даже то, что говорил минуту назад, а то, что я обещал когда-то Насте и вовсе начисто вылетело из моей головы. Я пьяно кивнул и откинулся на стену.

Настя снова подсунула мне листочки и прошептала на ухо: «Обещания нужно выполнять, любимый…»

После этого в моей голове образовалась небывалая легкость, и я провалился в сон.

       Мое возвращение к реальности сопровождалось беспощадно гудящей головой и оглушающей тишиной, навалившейся сразу со всех сторон. В первую минуту я решил, что оглох, но прислушавшись, сумел различить какие-то звуки, очень напоминающие жужжание комаров. Собрав остатки сил, я со скрипом поднялся и поплелся в кухню за водой. Оказавшись возле мойки я только что сообразил, что до сих пор не слышал Настиного щебета, с которого обычно начинался любой день.

«Милая! – прохрипел я и про себя усмехнулся. На месте Насти я не стал бы отзываться на такой страстный призыв. Настя тоже решила не отзываться из чего я сделал вывод, что милой наверно нет дома. Подставив голову под ледяную воду, я немного пришел в себя и обрел способность оценивать действительность. Когда мои глаза привыкли к яркому свету, я заметил лежащие на столе листочки, аккуратно облаченные в прозрачную папку. Я наугад вытянул один из них и не с первого раза прочел, что отныне моя квартира является собственностью гражданки Урбановой Анастасии Вячеславовны, полученная ею в результате подписания сторонами акта дарения. Далее следовали десять пунктов, которые я читать не стал, поскольку меня больше насторожили печати и подписи, облепившие бланк государственного образца.