– Мне кажется, я опозорюсь в первый же вечер, как меня пустят в общество, – перевела разговор от обсуждения семейных распрей, и очередной раз развеселила старшую чету Легестель.
Но следующие слова Королевы Дорис прозвучали вполне обнадёживающе:
– С авторитетом твоего мужа, все, что бы ты ни сделала, будет восприниматься, как должное. Присесть в реверансе, правильно взять чашку чая ты давно умеешь, впрочем, как и многое другое. Нужные примеры были перед тобой с ранних лет. Достоинство, с которым ты носишь простые наряды, вызывает уважение. И не стоит бояться того, что ты молода. Это не самый долгий повод для пересудов. У тебя есть время всему научиться, для этого я согласилась вернуться к некоторым обязанностям… – она хотела о них рассказать подробней, но решила оставить эту тему на потом и продолжила: – Кроме того Томилина с удовольствием продолжит играть роль первой леди в обществе, она не была для неё в тягость с тех пор, как после коронации Даромир её об этом попросил.
– Томилина взвалила на себя самую трудную работу. Перетирать всем кости и не запутаться в переменчивых мнениях полусотни дам – настоящее искусство, – неоднозначный комплемент свёкра остался без внимания, Королева-Мать продолжила свою напутственную речь, и это было куда важнее шуток.
– Другое дело ваши отношения с Даромиром. Тут многое зависит и от тебя. Он часто бывает невыносим. В общении между вами это будет проявляться в большой степени, потому что он непомерно к тебе требователен. Поэтому будь терпеливой. В моменты, когда чувствуешь сильную неприязнь, не начинай важных разговоров. Публичные ссоры – это единственное, что может тебе навредить, как королеве и жене. Моя мама в этом вопросе говорила проще: «Не задирай голову выше супруга, и корона не свалится».
«Оригинальный совет», – я задумалась, и вслух на всякий случай уточнила, правильно ли поняла: – Это же не просто про убор на голове?
– Разумеется. Это про интриги и государственные перевороты. Женщина должна иметь своё мнение, но если оно идёт в разрез с мнением супруга, то приводит к полнейшему взаимному непониманию. Научись слушать и слышать и тогда научишься договариваться.
– А доверие? Повелитель сказал, что оно поможет…
– Он прав. Если ты будешь доверять ему, причин для споров будет меньше. Мне кажется, ты сможешь побороть свой страх перед ним.
– Не знаю…, – призналась я и опять задумалась. Он вроде и не страшный, пока его не видишь. А учитывая, что после ритуала он живёт моими чувствами, мне точно следует быть милосердней. Живо представила главнокомандующего, который моими «стараниями» боится самого себя. Кстати, как раз настал очередной момент, когда пора немного осмелеть. – Ваши Величества, – обратилась я к королевской чете, чем, кажется, удивила обоих.
– Виделись с утра, – поправила меня королева Дорис.
Я понимала, что такое обращение в течение дня не обязательно, но, как ещё снохе можно к ним обратиться. Называть родителей повелителя господином и леди теперь было неприлично.
– Сейчас для нас всех будет не простой момент, – предупредила Королева-Мать. – Нам попросить, тебе сделать. Но после будет так, как нужно, – пообещала и продолжила после паузы, видимо, собравшись с духом, – Ты скажешь мне «мама», а «папа» Лавилий разрешает тебе сказать, когда сама захочешь.
Я захлопала глазами и растерялась. Наша невестка называла моих родителей мамой и папой, но я даже представить себе не могла, что эти слова я буду произносить не им. И я молчала. Не вредничала. Нет. Я не смогла бы, так поступить. Просто, мне было невыносимо трудно сказать такое дорогое слово применительно не к маме, а другой женщине, пусть даже очень доброй и самой достойной. Отметая в мыслях одну причину этого не делать за другой, не стала уточнять, как к ним обращается Томилина, стараясь себя пересилить и сказать простое слово из двух одинаковых слогов. Они называли меня дочерью, имели право потребовать желаемого обращения, но вместо этого не потребовали, а просили.
Прилагая усилие, чтобы решиться, я, наконец, поднялась с кресла, подошла ближе, присела перед креслом леди Дорис на корточки. Она не отрывала своего тёплого взгляда и сразу взяла мои похолодевшие руки в свои ладони, согревая и поддерживая.
– Матушка, – губы дрожали, задуманное слово вышло смазанным, а по щекам побежали слёзы. Но большего от меня не требовали. Мы обе встали и обнялись.
– Каждый следующий раз будет легче. И лучше так… сразу, чем никогда, – пообещала она.
– Я мастерица портить наряды слезами, – предупредила, отодвигаясь, чтобы не испачкать платье второй мамы.
– Дорис, а ты сама-то признаешься? – осведомился второй папа. Я даже в мыслях себе запретила обращаться к ним по-другому. Его вопрос прозвучал с мальчишечьим лукавством, что уже не раз проявлялось в общении между ними.
– Эвиладель, – обращение ко мне с видом, ставшим под взглядом её супруга немного виноватым. – Сама я… не смогла, – она вздохнула, перед тем как признаться: – Когда моя собственная свекровь, мира её свободной душе, просила меня называть её мамой, я струсила. Раз, другой, а после уже не получилось. Томилину мы принуждать не стали. Если я сама себя не пересилила, то какой спрос с неё. Так нельзя делать; выделять одного ребёнка перед другими, но я загадала услышать твоё «мама» с момента нашего знакомства. Я так надеялась, что Даромир тебя выберет.
– Но…, – её признание удивило, – ведь тогда о нашей свадьбе и речи не было!
– Конечно, не было! Даромира очень беспокоила ситуация, которую он спровоцировал. Он понимает разницу в возрасте между вами и после знакомства с тобой первое время называл тебя не иначе как Кимириси. Он бы нам цветники разнёс, если бы мы озвучили свои надежды, а мы тешились надеждой назвать тебя дочкой, – сказал папа Лавилий.
– А тут ещё радостная весть об Ингрис и Арисгаре! Девочка тоже стала нам родной за эти годы. Мы очень рады их союзу, также как и вашему, – продолжила мама Дорис. Их слова вызвали сразу две эмоции: было приятно, что они искренне верили в правильность нашего с Даромиром брака и досадно, что все понимали – этот брак вынужденный. А ещё это прозвище – Кимириси.
Захотелось спросить есть ли у него другое значение, кроме озвученного повелителем, но сейчас мне нужно спросить кое-что другое. Переступая через смущение, вызванное последними мыслями, я еле выговорила:
– А Даромир… – испытание на смелость продолжалось, и я впервые вслух назвала повелителя по имени, – будет сильно сердиться, если Вы разрешите мне увидеться с Ви?
Отец глянул сначала на меня, потом на маму Дорис, принимая свой неподражаемый, лукавый вид.
– Переживём? – спросил он, вовлекая нас в мелкий заговор против повелителя.
Первые занятия по общеэльфийской литературе и философии, государственному и международному праву у меня были назначены уже сегодня во второй половине дня. Я вспомнила, что в мирке Ви имелись две дневниковые тетрадки, а если туда добавятся лекции по новым, не вызывающим пламенного интереса предметам, сама идея дневника окажется напрасной. Так как я общими стараниями и ускоренными темпами «закончила» две академии, теперь могла писать дневник сама.
Сад приветливо манил красками зелёных экспозиций. У входа обнаружилась новая картина. Девочка застенчиво отворачивалась при каждом дуновении ветра и улыбалась, вновь становясь серьёзной в моменты затишья.
– Эвиладель, твоё смущение так обаятельно, что мы решили отразить именно его. – Идеи хозяев послушно взрастали на благодатной почве волшебства.
Ви, моя маленькая, зелёная красавица, встретилась нам у пруда, где она играла, в гордом одиночестве прыгая с камня на камень в новой, незнакомой мне юбке.
– Ви, у тебя обновка? – спросила я, когда она уже вскарабкалась ко мне на руки.
– Упрямица уцепилась за штору и отказалась покидать твою спальню. Даромир сначала вызвал портниху, а потом принёс нам Ви, – объяснила мама Дорис.
– Невероятно! Я бы скорее поверила, что он принёс Ви вместе со шторой!
