Плац – на первом уровне модуля. Такой есть в каждом. Расчерчен на квадраты с номерами отрядов. Мы встаем на свой – «2‑й отряд. Общие работы». Отряды прибывают и прибывают – но у нас еще есть время до распределения и развода. И мы пользуемся им по‑разному.
– Э, Смола! Слышь меня, тело?!. Ваши совсем охерели!..
Я оглядываюсь на голос – это Баста, младший бугор Первого. Баста как всегда конкретен. Он вообще четкий, дерзкий и резкий, сходу нарывается на агрессивные переговоры. Потому и нос кривой, потому шрам над левым глазом, потому и недостаток пальцев на левой руке. Говорят, как‑то Баста наехал на двух карлов. Такое случалось и раньше – тем более капо относились к таким теркам, как к экзаменам своих будущих коллег – но Баста что‑то там перегнул, и ему пришлось натурально рубить себе пальцы. Прилюдно. Нора ржала, делала ставки, а потом поила угрюмо сопящего Басту за свой счет.
– Чё хотим? – лениво вполоборота цедит Смола.
– Через плечо, бля!.. Какого хера твои лезут, куда не просят? Это наши укладки были!..
Баста вдруг каркает, затыкается и косится назад. Там стоит старший бугор, Морж, который сладострастно не любит Смолу – но зато понимает осторожность… Орать при капо про медицинские укладки – явный перебор.
Баста умолк, но Морж и Смола находят себе занятие – сверлят друг друга взглядами, вкладывая в них максимум обещаний. Сладкая парочка ненавидит друг друга давно и порой сходятся вот так, пытаясь хотя бы взглядами выяснить, кто круче. Армен как‑то сказал, что на бой Смолы против Моржа – если такой случится в Норе – ставки будут повыше, чем на любой бой Керча. Пожалуй, это так – ненависть Смолы к мрачному Моржу перевешивает даже ненависть его к капо. Впрочем, следить за их гляделками мне быстро надоедает, и я начинаю вертеть головой, отыскивая мою рыжулю. Пробрала меня девка. От ушей и до пяток пробрала. Сам не ждал от себя такого…
Народ прибывает, и Плац понемногу наполняется. Крысиная стая собирается вместе – серая и огромная, как настоящая армия. Когда я в настроении, мне порой страстно хочется, чтобы нас прорвало. И пусть нам будет хуже – но так жутко хочется… Наверно, это ощущаю не только я. Порой, стоя на разводе, я ловлю взгляды разных людей – и бугров, и обычных трудяг, и даже шелупони‑поднарных, прозябающей на вечно голодном пайке и самых тяжелых работах. В этих взглядах, обращенных на механизмы, – ненависть. Лютая, не рассуждающая. Может ли Гексагон полыхнуть? Наверняка. Но нужна подготовка. Нужен тот, кто сможет зажечь, тот, кто знает, с чего начать… А уж за средствами дело не станет. Любой номер из Ремонтных, любой номер из Комплектации – или тем более с Оружейного – знает, где и что поддеть у контроллера – поддеть, открутить и получить на руки ствол. Другое дело, что далеко не всякий сможет им воспользоваться. Тяжело убить кадавра, еще тяжелее – ухлопать машину. Я совсем не уверен, сможет ли кто из нас… Но даже если сможет – что потом? Куда идти и как быть дальше? Я не знаю.
Мои размышления вдруг прерывает истошный вопль. Именно о таком вопле говорят: кровь стынет в жилах. В этом вопле все – и ужас, и мольба, и желание жить дальше… Я вздрагиваю, начинаю шарить взглядом по Плацу – и сразу понимаю, куда смотреть. Потому что туда сейчас повернуты все головы…
Рядом с нами, левее, стоит строй Третьего отряда Общих работ. Кажется, этого крысюка зовут Пушка. А может, и не Пушка, может, Душка… Впрочем, не суть. Да и не зовут – а звали. Даже и при том, что он еще жив. Потому что это уже ненадолго…
Трое суток назад Пушка сломал ключицу. Классика, несчастный случай на производстве. Рухнула сверху небольшого размера балка – но ключичная кость тонкая и ей много не надо. Двое суток Пушку прикрывали бугры – но сегодня капо, похоже, заприметили неладное и мигом доложили контроллерам. И теперь, вырвав Пушку из строя, железная хреновина волочит его за ногу по бетону. Куда? Дело ясное. Морильня и компост.
Пушка орет, изворачивается, пытается цепляться за голый бетон здоровой рукой, прижимая больную к груди… куда там. На бетоне – не выщерблинки; но даже если б и была возможность зацепиться – машину не пересилишь. И четырехсотый продолжает тащить крысюка на казнь.
Прямо на середине Плаца машине надоедает возиться с вопящим номером. А может, срабатывает какая‑то программа, подсказывающая, что на мертвую тушку энергии топливника тратится меньше. Контроллер останавливается, вздергивает Пушку в воздух – и коротким ударом стальной клешни проламывает ему грудину. Крысюк хрипит, обильно пускает ртом кровь – и затихает. Машина, снова опустив тело, волочит его дальше – а на бетоне за ними тянется жирный черно‑красный след.
Я отрываюсь от этого зрелища – и поверх голов оглядываю построение. Всю ту уйму народа, что стоит на Плацу. Чего я жду? Да черт его знает. Не возмутится ли кто? Не возбухнет ли? Да куда там… Плац хранит гробовое молчание – и крысюки, все как один, провожают глазами бухающую в пол машину и кровавый куль, что волочится за ней. Бар‑р‑раны. Мы все – бессловесные бараны. И они, и я, и мои братья‑бугры… Если б я был уверен в успехе, если б имел четкое представление, как и куда свалить – я не сомневаясь положил бы большую часть крысюков Гексагона. И пошел на это легко. На бунт, который сможет прикрыть мой и Васькин побег. Мой, Васьки – и братьев‑бугров. Но у меня нет ни малейшего представления о том, как провернуть подобное. И пока не случится что‑то, что всколыхнет наше болото – гребаный день сурка будет продолжаться.
– Становись! – опомнившись, орет в матюгальник замглавкапо С‑модуля. – Р‑р‑равняйсь! Смир‑р‑рна! Распределение задач!
Удивили, мать вашу. Начинайте, чё уж.
– Лис! – я вдруг чувствую, как Смола пихает меня из соседней шеренги. – Нужны провода.
– Сколько?
– В идеале – метра три.
Я киваю. Три метра – аккурат для петли. Провода мы чаще всего используем как раз с этой целью. Кому‑то скоро не поздоровится…
– Первый отряд! Стоки!
– Второй отряд! Завод, Восточный ВПД!
– Третий отряд! Завод, Транспортный цех!
– Четвертый отряд!..
Замглавкапо продолжает нарезать задачи – но я уже не слушаю. Мы свое получили – и сегодняшняя задача мне нравится. Я чувствую, как рожа моя помимо воли растягивается в зловещей ухмылке… ВПД – это Внутренний Приемный Док. Таких доков четыре, по сторонам света. Обычно население каждого модуля работает на близком ему ВПД – южный на южном, западный на западном, мы – на своем, северном. Но бывает так, что нужно усиление. И если сегодня оно требуется Восточному – значит, у машин в Джунглях снова выпал хреновый день. Интересно, сколько в этот раз?
Завод находится много выше Гексагона. По крайней мере – по ощущениям. На Завод можно попасть только нитками транспортных лифтов. По одной нитке есть в каждом из восьми модулей – и еще несколько идут из Центрального.
Лифт – просторная кабина десять на десять. Сюда разом вмещается весь наш отряд – и нам было бы даже не тесно, если б не прихоти наших черных начальников.
– Уплотняемся, животные! Уплотняемся там, э!.. – орет один из младших капо. – Вот, хорошо. А теперь сели, организмы!..
Мы уплотняемся и садимся на железный ребристый пол – капо едут с нами и они вовсе не желают толкаться в одной толпе с крысюками. Капо желают видеть вокруг себя свободное пространство. Гребаные клаустрофобы…
– Поехали… – бурчит один из них – и нажимает кнопку.
Ехать недолго, всего пару минут. Но за это время лифт наверняка проходит не один десяток метров. Глубина, отделяющая Гексагон от Завода нам неизвестна – так же как и неизвестно, есть ли уровни над Заводом. Выше я не поднимался – и не слыхал, чтоб поднимался вообще кто‑либо из номеров. Мы довольно мало знаем о нашем мирке и его местонахождении. И Армен с Доком так же пребывают в полном неведении. Или просто не говорят.
Завод – огромен. Он раскинулся километров на десять во все стороны – и он явно больше Гексагона. Пусть не по общей площади – но по протяженности из конца в конец. Завод состоит из множества цехов под одной крышей, опирающейся на мощные колонны, – здесь и приемные цеха полезных ископаемых, и плавильные, и транспортные, и приемные доки, и много чего еще… Я бывал во многих из них. За исключением закрытых цехов, тех, где на машины ставится вооружение. Там работают специальные номера, спецы. И контроль у них куда жестче. Попасть за красные ворота с черной предупреждающей надписью «WEAPONS & AMMO» невозможно без специального пропуска, зашифрованного в штрих‑кодах на наших шеях.
