Перемыв всю посуду и оглядев банки с кофе, бутылки с сиропами и ликёрами, Кристина поправляет сияющие в отблесках бокалы, чтобы стояли ровнее, и садится с книжкой за столик у окна. Фонарей с улицы и качающейся лампы сверху достаточно, чтобы читать, но строчки ускользают, и девушка никак не может сосредоточиться на книге.

Ровно месяц назад в такую же погоду Кристина с Яной зашли в эту кофейню погреться и обсохнуть, разговорились с добродушным мужчиной совершенно пиратского вида, с гитарой и с вином; он оказался хозяином кафе, а на следующий день Кристина уже работала за барной стойкой, потому что хозяин сказал, что у каждого уважающего себя ресторатора должна быть рыжая ирландская ведьма, в честь чего он временами приносил с собой чёрного котёнка, а Кристине разрешил приходить на смены, когда ей вздумается. Хозяин слушал «Пинк Флойд» и по особому настроению «Битлз», в кафе появлялся непредсказуемо, налётами, привозил цветы, угощения и подарки всем девушкам, а порой и сам вставал за стойку или развлекал посетителей гитарой и проникновенным тенором.

Хочется грибного супа, решает девушка. Ещё нет десяти, значит, кафе через квартал ещё открыто, и есть шанс успеть. Чувствуя себя маленькой предательницей, Кристина запирает кофейню и бежит по мокрым тротуарам в «Грибного гуся».

========== Тетрадь в клеёнчатом переплёте ==========

Кристина покупает самый большой гамбургер и уходит в заброшенный парк. Ситуацию нужно пережить. Плакать устала, напиваться не вариант, остаётся заесть горе. К неудачным свиданиям, конечно, она уже привыкла. Но увидеть глаза Александра, который, едва начав раздевать её, понял, что его раздевает черноволосый мужчина, то есть сам Александр,— это было невыносимо и смешно одновременно, глупо до ужаса; это было бы здорово потом рассказывать на вечеринке, после третьего коктейля, чтобы все хрюкали от хохота, отдавая должное её выдумке; всё равно ведь никто не поверит, что это не выдумка.

Александр — воплощение. Неважно чего, но у него красиво татуированные руки, очень сильные и выразительные. Неброская серая футболка, шевелюра до плеч — волосы вьющиеся, словно он только что вышел из моря; даже тем, как он наливал в кружки чай из блестящего чайника, девушка любовалась и смущалась сама своего же взгляда. Не слишком широкая грудь и немного покатые плечи, но в каждом его движении чувствуется такая сила и уверенность в себе, что девушка таяла, и они даже почти не разговаривали.

В какой-то момент солнца стало слишком много, Александр задёрнул занавески, и у Кристины пересохло в горле.

Его руки, татуировки, запах возбуждения, капельки пота на груди, парчовые пурпурные шторы, тихая фортепианная музыка, и это нечаянное прикосновение, когда они стали отражением друг друга, замирая от предчувствия, и тут же — его глаза, полные ужаса и отвращения, и в следующую минуту девушка помнит себя уже на лестничной клетке, второпях застёгивающей блузку; шершавые холодные ступеньки под босыми ногами немного приводят в чувство. Кристина отряхивает руками ступни, обувает туфли на каблуках и где-то между вторым и третьим этажами долго разглядывает себя в зеркальце. И лишь потом выходит на улицу. Оказывается, светит солнце, и суетливо кричат что-то воробьи. Наверное, предлагают друг другу что-нибудь ненужное, как люди. Кристина улыбается, сглатывая слёзы. Как же это всё надоело! Шестьдесят третий…

Девушка смотрится в тонированные стёкла машины, расчёсывает спутанную рыжую шевелюру, даже в чёрном отражении горящую золотым на ярком солнце, а когда стекло неожиданно опускается, обмирает и со всех ног убегает из проклятого двора. В этом квартале она точно не появится в ближайшие годы.

Поэтому так необходим огромный, сочный, вредный для талии гамбургер. Какая разница, будет ли у неё талия, если каждое свидание она ухитряется испортить своей немыслимой особенностью? Кристина без стеснения кривит душой, зная, что она красива.

Ладони перемазаны соусом, солёный огурец вырвался на волю и улетел за пределы видимости, гамбургер поместился в девушке едва ли на треть, остальное пришлось скормить воронам, голубям и воробьям, кто был посмелее. Тщательно протерев руки влажными салфетками, Кристина комкает их в руках и достаёт свой дневник.

В клеёнчатой чёрной обложке, в жару липнущей к пальцам, тетрадка разбухла от вклеенных и вставленных страниц. Но девушка проводит ладонью по обложке с нежностью. Кому ещё можно об этом всём рассказать? Она перечитывает последнюю запись — мелким цветочным почерком, с крошечными нервными и смешными рисунками на полях:

«Я всё время думала, что сознание перемещается только при близком контакте. Когда стоишь рядом, когда прикасаешься, смотришь в глаза. Оказывается, это совершенно неважно. Одинаковой позы или одинакового движения достаточно, чтобы сознание перепутало, где ему находиться. Утром, умываясь в гостях, я обнаружила, что я ещё только просыпаюсь, что я небритый Артур, однокурсник, и на мне семейные трусы со смешными собачками. Вечеринка, в общем, удалась на славу. Хорошо, что все остальные пока не успели проснуться. Пока однокурсник не успел вдоволь налюбоваться полураздетой мной, я вскочила (или тут правильно писать: вскочил?) и принялась оторопело смотреть в зеркало в комнате. Сработало. Переместилась обратно. К слову: шестидесятый. Свои движения я научилась хорошо имитировать почти в любом другом теле. Но Артур с тех пор на меня как-то странно смотрит.

Шестьдесят второй раз был вообще удивительным для меня. Я обнаружила себя в теле продавщицы Лилит в соседнем магазине. Как так получилось — не знаю, какое-то мимолётное похожее движение. Хорошо, что я точно помнила, что я делала в корпусе университета, прежде чем Лилит успела бы оттуда убежать в панике. Я сделала вывод, что можно находиться вообще в нескольких десятках метров друг от друга, и это очень печально.

Когда похожая комплекция, обратно перемещаться проще. Можно было бы написать, что поэтому я предпочитаю девушек, но это двусмысленно.

Ладно, не буду о грустном.

Вчера ездили с Янушкой кататься на лодках в городском парке. Смотрелись в отражение за бортом и чуть не перевернулись. Яна из посёлка, по выходным она привозит с собой по две огромные сумки с провизией, щедро делится со мной. Родители снимают ей крошечную квартиру, чуть больше моей, и мы часто готовимся вместе то у неё, то у меня. У меня готовиться сложно: обычно я начинаю внезапно что-нибудь готовить, и конспекты уходят куда-то на второй план. К вечеру мы дегустировали абхазское вино, и Яна, ужасно стесняясь, читала мне свои стихи про меня. Это было очень трогательно, я даже немного поплакала и обняла её. Ей, как и мне, чаще всего не везёт с любовными историями, хотя она самая умная девушка на курсе. Просто очень скромная.

И потом, она такая милая: вечно что-то роняет и забывает, мне приходится за ней приглядывать, как за ребёнком».

Кристина вздыхает и начинает записывать шестьдесят третий случай. Эмоции уже схлынули и руки почти не дрожат, поэтому ей удаётся изобразить ситуацию довольно смешно. Но совсем не переживать всё равно не получается. Девушка перелистывает страницы: они в рисунках, пятнах от блинчиков и от вина, исписаны разноцветными чернилами. На одной странице вклеен довольно правдоподобный портрет Камиллы. Кристина долго смотрит на него. Ей по-прежнему грустно, что Камилла вот уже год ей ничего не пишет.

========== Возникновение фобии ==========

Случай номер пятьдесят пять Кристина очень не любит вспоминать, хотя уже прошло почти два года. Тогда ей даже показалось, что число это выбрано нарочно, как раз красивое для финала. Иногда эти ощущения ей снятся — как тело перестаёт слушаться, и она падает сначала на колени, а потом набок, в глазах всё расплывается, и рыжая девушка над ней растерянно смотрит и тоже теряет сознание. Скорую вызвали, но она оказалась уже не нужна. Кристина, придя в себя, ощупав ободранные голые коленки, сидела прямо на асфальте и не могла успокоиться. Ей давали воды, она не могла себя заставить сделать и глотка, сморкалась в салфетки и снова рыдала, пока кто-то не довёл её до дома и не посадил на лавочку. Домой она поднялась, когда стемнело.