— А ты никогда не задумывался, почему так получается? Почему наш Саша-везунчик выкарабкивается, поймав дюжину пуль, когда врачи опускают руки, когда не выжил бы ни один нормальный человек, а его друзья гибнут, буквально поскользнувшись на банановой кожуре?! Не задумывался?!

Саша молчит — во рту пересохло, да и нечего отвечать.

— Доктор Красильников даже статью в журнал про тебя написал. Кажется, что-то про регенерацию тканей? Да? — горькая усмешка длится целую вечность. — Статью написал, но так ничего и не понял. И не мудрено, ты ведь не показывал ему свою губную гармошку. А если бы и показал…

— Гармошку?!

— В ней твоя судьба и твоё проклятие. Защищая тебя, она отнимала жизни у твоих близких. Сначала я, потом твоя мама, потом другие… Шесть смертей кровавой цепью тянутся через всю твою жизнь. Шесть глупых…

— Неправда! Ты врёшь! — захлёбываясь рыданиями, Саша тянет вперёд пухлый кулачок, на котором загибал пальцы. — Только пять! В прошлом году… когда меня… когда я… тогда никто не умер!

— Тебе мало пяти?! Тогда умерла Катя, ты не знал её.

Гармошка сияет — собрав весь свет, что остался в этой коптильне, пламенеет на ней надпись: «Саше от Кати и Зои…»

— Ты врёшь! Врёшь! Так не может быть! Я не хотел этого!

— Я знаю, что не хотел, малыш… А ещё я знаю, что тебе не нужна такая судьба, и поэтому я заберу у тебя гармошку.

«Нужна! Нужна!» — хочет крикнуть Саша, но на крик уже не хватает сил. Лошадка, что скакала по арене будто заведённая, тычется в безвольно обвисшую руку, точно ей взаправду жалко этого маленького зарёванного человечка, у которого разом отняли всё.

И вдруг внутри что-то с болью и треском рвётся. На миг Саша закрывает глаза, а открывает их уже без слёз.

— Пожалуйста! Не забирай! — шепчет он. — Я клянусь! Никто! Больше! Не умрёт!

Ядовитым смогом над ареной сгущается тишина. Лишь откуда-то издали тревожным гулом доносится пение ночного костра.

— Держи, малыш. Я верю тебе. — Гармошка привычно ложиться в потяжелевшую ладонь. — И торопись, ты ведь уже горишь.

— Горю?!

— Я же сказал… Или нет? Прокопыч ворует бензин у постояльцев. У твоего «мерина», кстати, слил литра четыре. А твой окурок закатился в подвал и попал в мешок с еловыми опилками…

— Опилки-то ему зачем?!

— Бывший прапор, — парень пожал плечами, — ты же знаешь эту публику, волокут всё, что плохо лежит.

Да плевать Саша хотел на Прокопыча с его опилками. Плевать на копоть и гарь. В эту руку хочется вцепиться и не отпускать уже больше никогда.

— Скажи… Ты ведь…

— Потом, малыш. Торопись.

Уносит во тьму длинноволосого парня, тает в огненном вихре печальная лошадка. Затмевая луну, пляшут над заливом языки пожара, и, чтобы сдержать клятву, нужно проснуться и выжить.

========== Глава 2 ==========

Изредка налетая с залива, лёгкий ветерок окатывал тело прохладой, и лишь тогда Саша вспоминал, что в прожжённых тапках на босу ногу стоит посреди чуть подтаявших сугробов. Дымились сосны. Парк, окружавший гостиницу, превратился в настоящую русскую баню. Казалось, вся влага, которую деревья копили десятилетиями, исходила сейчас густым паром и медленно тянулась к небесам, смешиваясь попутно с удушливой выгарью.

В безветрии и сырости с пожаром бороться проще, вот только Прокопыч, к несчастью, оказался мужичком редкостно рачительным. Временами огонь едва теплился, стихия отступала под натиском пожарных брандспойтов, но вновь громыхало в подвале, и пламя с лёгкостью отвоёвывало утраченные позиции. Взрывы шли сериями, минуты по три, словно горело не жилое строение, а склад с боеприпасами.

Привалившись к одной из сосен, поминутно сплёвывая прогорклую копоть, Саша безучастно наблюдал, как огонь подбирается к его бывшему номеру на четвёртом этаже.

«Вот, блядь, и отдохнул на Карельском перешейке! Надо было в Тай лететь!»

Деньги, вещи, документы — всё осталось в гостинице, да и хрен бы с ними. Жалко было испорченного отпуска. Прокопыч, конечно, яиц и зубов не досчитается, но утешало это слабо.

Метались тени пожарных, неравный бой ещё продолжался, но дело шло к тому, что к утру от фешенебельного отеля останутся одни головешки.

Одна из таких теней, вынырнув из жаровни, возникла неподалёку с папиросой в зубах.

— Эй, герой! — всклокоченный потный мужик еле волочил ноги. — Огоньку не найдётся?

— Тебе мало?! — Саша кивнул в сторону гостиницы.

Подобранный где-то коробок спичек пришёлся кстати. Саша швырнул его пожарному, кисло ухмыльнувшись.

— Что, огнеборцы, перекур?! А пожар кто тушить будет?

— Хуле тут тушить?! — мужик чиркнул спичкой. — Добро, хоть огонь на посёлок не перекинулся, да и народ ты весь вывел.

Жадно затягиваясь беломориной, пожарный рассматривал Сашу со смесью зависти и восхищения.

— А ты крут, братан! Кем по жизни-то будешь?

— Никем… Кондуктором в метро…

Покрываясь ледяной испариной, Саша ощупывал свои карманы — слишком уж пустыми они стали без спичек.

— Ладно пиздеть-то! — мужик понимающе подмигнул. — Я таких, как ты, знаешь ли, вдоволь повидал. И вот, что я тебе скажу…

Дослушивать недосуг. Гармошка осталась в номере, а пламя совсем близко.

— Ты куда?! — далеко за спиной орёт пожарный. — Вот ведь мудак!

Кто-то также кричит, иные пытаются остановить — без толку. На бегу обтираясь снегом, Саша думает лишь о том, как попадёт наверх.

Винтовая лестница, к счастью, цела. Однако, пронзившая здание снизу доверху, она превратилась в огромную вытяжную трубу, по которой подгоняемый воздухом огонь рыжим фонтаном рвётся в высь. Отрезая себе же путь назад, Саша бежит по пылающим ступеням, и они с треском рассыпаются под ногами.

Коридор четвёртого этажа пожаром почти не тронут. Битые стекла и сломанная мебель — последствия паники, которую удалось усмирить. В номере всё по-прежнему, лишь хлещет по стёклам огненный вихрь, и вот-вот вспыхнут гардины.

— Взвейтесь кострами, блядь, синие ночи! — Саша оглядывается. — Ну где же ты?!

Поиск не долог. Переливаясь багровыми бликами, гармошка лежит на полу у кровати.

«Саше от Кати и Зои…»

Сколько раз механически перечитывалась эта простая строчка, но сейчас она отзывается мучительным чувством стыда. Он жил, не замечая очевидного. Люди умирали, а он считал происходящее случайностью. Катя… Почему она, и кто следующий?

— Никто больше не умрёт! — будто убеждая самого себя, вслух повторяет Саша. — Никто!

Пора уходить. Взгляд скользит по треснувшему зеркалу — дань суеверной привычке. Бежит из угла в угол по пыльной поверхности, но словно споткнувшись, ошарашенно застывает. Из квадратной рамы, сквозь дым и радугу накативших слёз, на Сашу смотрит лицо того самого парня из сна. Чуть резче черты, стрижка короче, но даже покрытое ссадинами и под слоем сажи это лицо нельзя не узнать.

— Почему ты не приходил раньше? Мне не хватало тебя.

— Оттуда не приходят, малыш, — откликается кто-то внутри, — а призвать может только родная кровь.

— Я проклял вас, вычеркнул из памяти и никогда никого не звал. Я думал…

— Знаю, малыш… Но меня призвал не ты. Зоя… Твоя сестра…

— Сестра?! У меня есть сестра?!

— Найди её…

Очередная серия взрывов обрушивает балкон. Медленно, с протяжным скрипом, гостиница заваливается на бок, ещё пара секунд — и рухнет.

Дверь выбита ногой. Выглянув из проёма, Саша понимает, что шансов на удачное приземление почти нет. Огонь ослепляет, парк утопает в дыму.

— Ёбаный пиздец! Не видно же ни хуя!

Где-то справа должен быть глубокий сугроб, но туда же могло унести обломки балкона.

Саша прыгает наугад. Ударной волной его подбрасывает вверх и швыряет обратно на пылающую стену. Считая рёбрами обугленные брёвна, он падает в изувеченную пасть обвалившегося балкона.

Почему-то вдруг резко хочется есть. От смрада пережжённой перловки, нависшего в столовой, к горлу подступает тошнота. Облезлая ёлка тускло блестит тремя лампочками, да и тех почти не видно за ворохом самодельных бумажных игрушек.