***

Свой тридцатилетний юбилей Наташа отмечала в больнице. Она никому не хотела говорить про день рождения, но пришли подруги Вера и Лариса и все испортили.

– Привет, Наташа, мы принесли подарки: плюшевого медвежонка, отличный крем для лица. Вот еще фрукты и цветы, сейчас поставим на тумбочку, пусть радуют всех, – подруги поставили белые хризантемы в двухлитровую банку, которую принесли с собой. Забили тумбочку мандаринами и яблоками.

– Спасибо, мои дорогие, я не хотела отмечать день рождения, нет настроения. Вы такие красивые, нарядные, а я вот тут еще надолго в пижаме, на больничной койке. Врач говорил, что камень из почки вышел, но застрял в мочеточнике, может быть сам выйдет, если нет, придется делать операцию. Сейчас болей нет. Так не хочется под нож. Мне кажется, что больница для меня это уже дом родной. Как там на улице хорошо, окошко у нас в палате постоянно открыто.

– На улице отлично, для начала июля не так уж жарко. Мы сейчас пообщаемся и на пляж в Борки до ночи. Миша к нам с дочками подъедет позже. Скорей бы ты поправилась, Наташа. Я сейчас зайду к твоему лечащему врачу поговорить о болезни. Я ведь тоже доктор, могу достать лекарства, практически любые. Так что не беспокойся, мы тебя никогда не оставим в беде, – Лариса улыбнулась и погладила Наташу по руке.

– Хорошо, что зашли, девчонки, порадовали. Бегите по своим делам. Нечего тут рассиживаться долго, лучше почаще заходите.

Подруги обнялись на прощанье. И веселые, жизнерадостные, полные молодости и сил, пожелали больным женщинам в палате выздоровления и исчезли за дверью.

Вместе с Наташей в палате лежали баба Катя, Леночка и Марья Васильевна. Бабушка Катя приехала из Клепиковского района, старенькая, седая, с волосами, собранными в пучок и закрепленными гребешочком сверху. Сухенькая старушка, с бойким деревенским говорком, веселая, добрая, постоянно говорившая о своей болезни и о разных людских недомоганиях, страшных случаях, приведших к смерти. Баба Катя была бодрой и подвижной деревенской жительницей, но ей все же никак нельзя было сравниться со своей городской ровесницей, соседкой по койке, пожилой женщиной, приблизительно того же возраста – Марьей Васильевной. Им обеим было в районе семидесяти лет. Марья Васильевна никак не хотела мириться со своим возрастом и старушкой себя не считала. Выглядела минимум на десять лет младше своего настоящего возраста. Копна вьющихся волос, ярко-рыжего цвета, подкрашена хной и собрана заколкой-крабиком. Зубы все свои, а не вставные. Но лицо некрасивое: большой нос, тонкие губы, все черты неправильные. Странно было видеть такое несовершенное лицо с таким явно выраженным на нем самомнением. На четвертой кровати, рядом с Наташей, лежала пятнадцатилетняя девушка Лена, скромная и молчаливая. Доктор, когда заходил на обход каждое утро, был с ней особенно нежен и внимателен. Наташа рассмотрела в этом степень тяжести болезни Леночки и поняла, что ее случай в этой палате самый тяжелый. В больнице в коридоре прокричали: «Обед!». И так как все были ходячие, а не прикованные к постели, взяли свои ложки, бокалы и тарелочки и поплелись в столовую. В стране уже начались голодные девяностые годы. Распад СССР и смена строя из социализма в капитализм. Но люди слово капитализм не произносили и просто не понимали в какой теперь стране живут. Капитализм в ушах всего социалистического общества считался чем-то враждебным, просто ругательным словом. В стране был хаос, бардак, разруха во всех сферах бытия и сознания. Так всегда происходит после любой революции. И требуются десятилетия для восстановления и осознания происходящего. Некогда было думать об этом, нужно было просто жить, а точнее выжить, во что бы то ни стало. В этой больнице поставка продуктов питания была пока терпимой. Все поели жиденький супчик, макароны и котлету, а компот понесли в палату, чтобы спокойно прилечь и позже пить в кровати мелкими глоточками.

Наташе было совсем не противно находиться в больнице. Она очень любила людей, всех, совершенно разных и добрых, и злых. Любила наблюдать за их поведением, слушать рассказы о своей жизни и постоянно анализировать от чего они поступили так или иначе. Дома в последнее время ей было просто невыносимо. Так как Наташа осталась совсем одна. Не так давно умерли мама и папа. Они не перенесли гибель своей младшей дочери с внучкой. А еще от Наташи ушел муж. Недавно она узнала, что он снова женился, и жена родила ему сыночка. Сердце ее просто разрывалось от боли.

– Да, я не смогла родить ему сына, – думала она в тысячный раз, – но это же нечестно. Мы вместе шли по жизни, через все трудности. Пытались родить ребенка, но пережили только пять выкидышей. Пять раз была больничная койка. Пять раз буквально собирала себя по частям и возвращалась к жизни. Он был рядом, держал за руку, глядел в глаза и клялся в вечной любви. Ведь живут же многие пары без детей. Выходит, что я, просто я, сама по себе, была не нужна. А если бы из-за него у нас не было детей? Никогда бы его не бросила.

– Наташа, о чем ты все время грустишь? – прервала мысли Марья Васильевна. – Расскажи нам. В больнице, как и в поезде, принято все рассказывать. Ведь мы случайные попутчики.

Но Наташа отвернулась и заплакала в подушку.

– Ну, прости, моя девочка, захочешь, расскажешь, а не захочешь не нужно. Я вот тоже многое могу рассказать из своей молодости. А могу и помолчать, если все уж и так на меня смотрят.

На нее и правда Лена смотрела укоризненно. А баба Катя и вовсе прижала палец к губам и замахала в ее сторону руками. Но Марья Васильевна не унималась. Такой уж она была веселой и неугомонной. Вскочила с кровати, вышла в центр комнаты и в своей кружевной ночнушке стала наплясывать и петь частушки:

В небе месяц молодой,

Спрятался за тучею,

Приходи ко мне родной,

Ласками замучаю.

Где мои семнадцать лет,

Где моя тужурочка,

Где миленочки мои -

Коля, Витя, Юрочка.

Ах, юбка моя –

Четыре волана.

Хочу дома ночую,

Хочу у Ивана.1

Марья Васильевна спела последнюю частушку и своей ночнушкой так взмахнула, что она подлетела вверх, трусов под ночнушкой не было.

– Ой, Марь Васильн, ты такая срамница, что же ты молодухой-то делала? – заохала баба Катя.

– Да вам и не снилось, что я, девки, делала. Я же артистка. И петь могу и плясать. Никогда не унываю. Где же мой дед, должен уже прийти. Пойду, прилягу.

Не успела она улечься, как тут же распахнулась дверь и в палату, крадучись, зашел ее муж. Кивнул головой, поздоровался со всеми и сразу к жене. Присел на свой персональный стульчик возле кровати.

– Как ты тут, Машенька, без меня кушала? Что сегодня давали?

Марья Васильевна сразу начала постанывать, охать, говорить слабеньким голосом:

– Вася, я тебя заждалась, что ты так долго сегодня?

– Ты меня ждала? Я очень торопился. Вот пока утром курочку отварил, котлетки на пару сделал. Кушай, ягодка.

– Пока не хочу, положи на тумбочку. Как дела дома, рассказывай.

Они заговорили. А Наташа достала книгу, начала читать, но глаза просто бегали по строчкам, пальцы перелистывали страницы. Баба Катя открыла молитвенник и забормотала под нос. Лена взяла пилочку и стала подпиливать и без того идеальные ногти. Через некоторое время пришла медсестра и разложила каждому по несколько таблеток. А дедушка Вася и Марья Васильевна продолжали ворковать о своих домашних делах. Со стороны смотреть на них было одно удовольствие. Марья Васильевна, как царица, восседала, прижавшись спиной к подушке, изредка одаривая мужа властным взглядом. А он был этому очень рад, хлопотал возле нее, не переставая. То поправит подушку, то спросит, не сбегать ли за кипяточком, сделать чайку, то просто привстанет со стула, не зная, чем еще угодить жене. Дедушка Вася был худой, сухенький, невысокого роста старичок, почти на голову ниже своей жены, которую считал королевой. Всем своим видом показывал свою необыкновенную любовь и не стеснялся этого, а даже гордился. А Марья Васильевна снисходительно разрешала ему находиться рядом. Любому, глядя на них, было ясно, что он любил ее всю свою жизнь и будет любить до последнего вздоха, никто не сможет помешать ему в этом, даже сама «королева».