Не надо. Он вывел на экран работу Витмана лишь для того, чтобы отвлечься, но формулы его захватили. Традиционная студенческая задача – отличались лишь начальные и граничные условия, – но результат оказался странным и в какой-то степени нелепым. В работе была ошибка – это очевидно. Алан вернулся к началу и всматривался в формулы час, другой, третий… очнулся утром, не найдя ошибки, которая обязательно должна была присутствовать.

Интересный результат. Но Витман не обладал достаточной интуицией, чтобы в обычном расчете пойти непроторенной дорогой, не было у него таких способностей – во всяком случае, до сих пор не проявлялись.

Принять работу в нынешнем виде Алан не мог. Не принять, не найдя ошибку, не мог тоже. Злился на себя за потраченное впустую время и понимал, что злится тоже впустую.

Голова была тяжелой, как противовес на полуметровом телескопе, который он пытался собрать сам, когда в колледже увлекся астрономией и купил на деньги, заработанные на каникулах, тяжеленный набор «Телескоп – своими руками». Долго присматривался к дорогой игрушке. Игрушке, конечно, несмотря на точность изготовления. Купил и почти сразу потерял интерес. Но собрал и зеркало дополировал своими руками, привык любое дело доводить до конца – то есть до того, что считал концом. Все, говорил он себе, сделал, хватит, конец. На самом деле это могла быть середина, но для него лично – конец. Противовес был тяжелым, как сейчас голова.

Алан потянулся, посмотрел на потолок, откуда к нему время от времени незримо спускались интересные мысли, а в прошлом семестре – почти готовая идея использования фейнмановских интегралов в расчетах квантово-сопряженных систем. Потолок в утреннем освещении был не белым, а светло-розовым, солнце светило, как костер в пустыне, где песок отражает небо, а небо – огонь, и получается, как в медленно вращающемся калейдоскопе. Алан увидел этот эффект впервые, когда единственный раз в жизни ездил с Катрин в экспедицию на Большой телескоп. Чилийскую пустыню он запомнил не столько из-за неожиданного эффекта отражения, сколько из-за ожидаемого, но все равно неожиданного разрыва с Катрин. Это получилось само собой – готовился, придумывал слова, вернемся домой, думал, и тогда… Но слова сказались, как в ночи рожденные, когда они вдвоем возвращались в коттедж после наблюдений. Наблюдал, конечно, телескоп, их присутствие не требовалось, но они не могли пропустить зрелище огромного, ненасытного, феерического, бессмысленного и вещего неба, закиданного почти немигавшими звездами, как ковер-самолет – цветными песчинками. Они сидели на скамье у башни, загораживавшей треть небосклона, молчали, и тогда Алан молча сказал Катрин, что все между ними кончено, а она молча ответила, что он мог бы найти иные слова и сказать их в ином месте, и он согласился, но слова уже были сказаны, пусть и молча, пусть даже без того, чтобы смотреть друг другу в глаза.

Домой – точнее, в квартиру, которая была их домом три года – они вернулись порознь. Алан – первым, чтобы забрать вещи и переехать на время в аспирантское общежитие, а неделю спустя снять эту квартиру с окнами на восток, куда только что взошедшее солнце заглядывало, чтобы проверить, пора ли уже светить во всю водородно-гелиевую силу, а может, лучше пока спрятаться за подвернувшуюся тучу или запоздавшее ночное облако.

На розово-белом потолке отчетливо отпечаталась строка из уравнения три, где он таки проглядел ошибку. Ну да, сказал он себе, неочевидная ошибка в неочевидном уравнении в неочевидной задаче для неочевидного студента.

Алан вернулся к компьютеру, внес исправление, закончил разбор, записал оба файла и, естественно, голова стала легкой, будто наполненной гелием, который за эти минуты возник в недрах Солнца из водорода.

Закрыл папку и открыл новостной портал. Он всегда смотрел утренние новости, чтобы, приехав в институт, не выглядеть отшельником, отбившимся от цивилизации. С утра в лаборатории обычно обсуждали, как сыграла «Ювента», что написал в твиттере президент, куда отправились молодожены принц Сэмми и новоявленная принцесса Герти, а также новые насовские фотографии Меркурия и старые кости отрытого в африканском оазисе скелета игуанодона. Надо быть в курсе. Зачем? Вопрос на миллион долларов. Кое-что делаешь не зачем-то, а потому, что так повелось. Если на то пошло, Вселенная появилась не с целью, о которой никто не имеет понятия, а просто так повелось, чтобы в вакууме рождались вселенные. Природа такая.

Посмотреть новости, принять душ, сварить кофе, съесть сэндвич с ветчиной и чеддером и поехать на работу, чтобы показать Витману, где, как и, главное, почему тот сделал почти невидимую ошибку. О бессонной ночи Алан не вспоминал – настало утро со своими обязанностями, привычками, правилами поведения.

Алан всматривался в страницу, исписанную формулами. Страница возникла на экране, лист кто-то держал в руке и что-то говорил, но слов Алан не слышал. Внимание сосредоточилось в зрении, но репортер решил, что его физиономия красивее математики, и, усевшись на фоне фотографии полярного сияния (оно-то при чем?), принялся нести чушь о том, что полвека назад…

Алан вернул сюжет к началу. Журналист оказался знакомым, он обычно вел отдел науки в утренних новостях NCF.

– Известный физик Хью Эверетт оставил пакет с формулами, распорядившись вскрыть через пятьдесят лет после смерти. Физик даже не указал, кому предназначен пакет, представляете? Только время. Вчера исполнилось пятьдесят лет, как Эверетта нашли мертвым в его доме в Арлингтоне. Таинственная история!

Алан включил перемотку, и журналист, помахав руками перед камерой, достал, наконец, то ли из рукава, как голубя, то ли из-под стола, как бутылку виски, лист бумаги.

Алан остановил кадр.

Что-то из квантовой физики. Неизвестная статья Эверетта? Не статья – расчет для статьи. Это хуже. Может, совсем плохо. Без пояснительного текста можно понять только относительно простые вещи. Из учебника.

Уравнение Шрёдингера видно сразу. Три… нет, четыре квантовые системы. Взаимодействующие. И что?

Взгляд Алана зацепился за знак суммы, стоявший перед длинным рядом вертикальных отрезков и угловых скобок, охранявших греческие буквы, как тюремные сторожа – отчаянных заключенных. Изображение застыло, взгляд застыл, мысль, которую начал было думать Алан, застыла. Время остановилось, все в природе замерло и отчужденно смотрело из-за экрана.

Он уже видел эту страницу. Он не мог ее видеть – понятия не имел, что означало не на этой странице начатое вычисление. Но страницу он уже видел!

Дежавю.

Впрочем, все квантово-механические вычисления в чем-то похожи. Везде есть значки волновой функции ψ ψ {\displaystyle \psi }, знаки интегралов ∫, суммы Σ, прямые вертикальные отрезки │и угловые скобки >, между которыми помещают описание изучаемой квантовой системы. Здесь, конечно, все это есть. Но если отсутствует описание явления, начальные и граничные условия, значки сами по себе не то чтобы мертвы, они живы, и можно понять что к чему, но правильно судить о задаче не получится, разве что задача элементарна, описана во многих работах, навязла в памяти с университетских семинаров… Здесь не тот случай.

И все же… Алан точно знал, что видел где-то когда-то именно эту страницу. Память подсказала, что на второй снизу строке справа должен быть странный на первый взгляд значок, ничего не обозначающий, маленькая закорючка, перо скользнуло и оставило след…

Да.

Алан оторопело разглядывал закорючку, которая могла быть и греческой буквой η, нигде больше на странице не появлявшейся и неизвестно что обозначавшей.

Глупости. Наверняка, бросив беглый взгляд на страницу, он эту закорючку приметил – подсознательно обращаешь внимание на мелочи и тут же забываешь, а потом, присмотревшись, обращаешь внимание. Может, все рассказы о дежавю имеют такую природу? Глянул – увидел – подсознательно запомнил – забыл – посмотрел внимательно – вспомнил… Ах, дежавю.

Может быть. Скорее всего.