– В этом и состоит моя работа, – буркнула Ирина, страдая, что котлета оказалась умопомрачительно вкусной, и сама она такую приготовить не в силах, как бы ни старалась.
– Даже заповеди те же возьмите. – Видно, Павел Михайлович много об этом думал и теперь рад был оказии высказаться. – Не убий, например, тут уж какие толкования могут быть?
– Со смягчающими и с отягчающими, а больше никакие.
– А если, например, изобретателя атомной бомбы? Пока он еще ничего не придумал, я имею в виду. Что гуманнее – задушить его в колыбельке или допустить Хиросиму и Нагасаки?
– Страшно вас слушать, честное слово, – Ирина улыбнулась.
– Нет, правда, если бы, например, изобрели машину времени… Что достойнее, взять на себя грех детоубийства и спасти миллионы жизней или остаться чистеньким, но за счет гибели двух городов?
Ирину осенило:
– Вы фантастику, что ли, читаете? Братьев Стругацких?
– Почитываю, – потупился председатель.
– Тогда учтите, что, если бы из-за вас не изобрели атомную бомбу, давно бы уже началась третья мировая война, и народу погибло бы не меньше, чем от ядерного взрыва.
– Ну вот, Ирочка! Теперь я вижу, что вы меня понимаете! – просиял Павел Михайлович.
Погоняв горошек по тарелке, Ирина отложила мельхиоровую вилку с булавовидной узорчатой ручкой и длинными зубцами, такую красивую, что мучительно хотелось ее украсть, и заставила себя взглянуть в глаза председателю:
– Простите, я была так ошеломлена, что не поблагодарила вас за доверие. Надеюсь, что смогу оправдать и не приумножить, конечно, но хотя бы сохранить ваши достижения. Не уронить, так сказать… Черт, как фальшиво звучит, но, надеюсь, вы меня поняли.
– Конечно, дорогая моя, конечно. Вы будете прекрасным руководителем, даже лучшим, чем я, только помните, что человек никогда не может сделать идеально, зато хорошо – почти всегда.
Ирина смущенно потупилась, она не привыкла к искренним похвалам. И все же последний раз надо попытаться:
– А никому другому точно нельзя поручить это дело?
– Почему, можно. Только тогда наши с вами карьеры накроются медным тазом. Ну, кажется, теперь я вам аппетит испортил. Вы мне своими рассказами не смогли, а я… Эх, где мое воспитание, я ведь знал, что за едой даму надо развлекать легкой светской беседой, и только после кофе приступать к рабочим вопросам.
Председатель расплатился с внезапно материализовавшейся возле него официанткой, помог Ирине встать, и они не спеша направились в гардероб. Павел Михайлович повел ее в другую сторону, и Ирина решила, что он заблудился в коридорах власти, но, оказывается, он устремился к небольшому залу, где, скрытый от нескромных взглядов, располагался книжный киоск. Дрожа от вожделения, Ирина припала к прилавку, с ходу схватила «Винни-Пуха» и «Мы на острове Сальт-Крока», но вспомнила, что в кошельке два пятьдесят, и чуть не разрыдалась от досады. Правда, Павел Михайлович тут же ссудил ей пятерку, как книголюб книголюбу, и на улицу они вышли изрядно отягощенные буржуазной литературой.
– Ира, я знаю ваше недоверие к партийной болтовне, но в этот раз старый дурак дело говорил, – негромко произнес председатель, пока они не спеша шли к его автомобилю, – действительно речь идет о международном престиже Советского Союза.
– Не понимаю, как два разгильдяя могут угрожать репутации нашей могучей державы.
– А вот изучите дело повнимательнее, поймете. Враг вступает в город, пленных не щадя, оттого что в кузнице не было гвоздя. Известен вам такой стих?
Ирина кивнула. Так хорошо на улице… Небо высокое, синее и теплое, как бывает только в апреле, деревья покрыты легкой дымкой едва распустившейся листвы, но в воздухе сквозь выхлопные газы уже угадывается будущий аромат сирени…
– Слушайте, – спохватилась она, – а может, мы зря волнуемся? Дело вообще точно передадут в суд?
– Теперь уже точно. По секрету скажу вам, что Макаров хотел прекратить за отсутствием состава преступления.
– Правда?
– Да, Федор Константинович уперся и ни в какую. Если бы не он, дело давно бы уже у вас на столе лежало.
– Вот видите!
– Слушайте, Ира, как вы думаете, насколько важен обвинительный приговор, если Макарова перевели в Москву на должность, которой он давно добивался, лишь бы только дело оказалось в суде?
– Да, наверное, просто совпало, – предположила Ирина. – За строптивость у нас обычно снимают, а не поощряют.
– Ну, Макаров – это не мы с вами, он волк матерый, с таким драться страшновато, – засмеялся Павел Михайлович, – правда, интересный парень, все ему на пользу идет, просто удивительно. Вы его не забывайте и, кстати, ему о себе тоже не давайте забыть. Когда вступите в должность, очень пригодится, что он вам обязан.
Ирина сказала, что учтет.
Когда они были шагах в пятидесяти от машины, Павел Михайлович вдруг остановился:
– А теперь, Ирина Андреевна, давайте отбросим демагогию и, как истинные марксисты, обратимся к реальности, данной нам в ощущениях. А она такова, что родине нужен этот приговор, и родина его добьется. – Он взял Ирину за локоть и заглянул в глаза: – Оправданием вы только дадите этим людям ложную надежду, а себя лишите всех шансов на блестящее будущее. Все. Больше ничего не получите. Этих гавриков пересудят, а вас в лучшем случае до пенсии оставят на нынешней должности, и то если очень повезет.
– Просто очень тяжело входить в процесс с готовым приговором, – попыталась объяснить Ирина. – Я, наоборот, стараюсь привести себя в состояние чистого листа, а тут…
Председатель вздохнул:
– Понимаю вас. Ладно, откровенность за откровенность. Лично я ставлю интересы государства выше интересов двух его отдельных граждан, это раз. По моему глубокому убеждению, они виновны, это два. Но я поручил это дело не Долгачеву, с которым, как вы правильно заметили, мне не пришлось бы разводить душеспасительных бесед, ибо он тут же в холуйском рвении впаял бы им на всю катушку, глазом не моргнув. Нет, я поручил его вам, потому что знаю, что вы будете судить максимально справедливо даже в таких несправедливых условиях. Помните, что у вас всегда есть возможность дать ниже нижнего. И вообще, Ирочка, самое плохое дело надо поручать самому хорошему человеку, вот вам еще одно мое важное наставление на будущее.
Ирина неохотно кивнула, досадуя, что удары судьбы так и не смогли выбить из нее остатки совести.
Они сели в машину. Откинувшись на мягкое сиденье, Ирина вдруг сообразила, что к осени это может быть уже ее служебный автомобиль. Немножко больше гибкости – и дело в шляпе.
– Знаете что, Ирина Андреевна? – вдруг воскликнул председатель с оживлением, показавшимся Ирине фальшивым. – Помнится, у вас накопилось несколько отгулов… Не хотите ли воспользоваться?
Ирина отказалась. Отгулы были ее аварийным запасом времени на случай внезапных семейных проблем.
– Нет, правда… Процесс в любом случае предстоит сложный, потребует от вас колоссального напряжения, а сами знаете, чтобы хорошо поработать, следует хорошо отдохнуть. Как раз перед майскими возьмите три дня, и выйдет целая неделя, почти каникулы.
Идея вдруг показалась заманчивой. В самом деле, погода стоит восхитительная, почему бы не вывезти детей на дачу? Дом готов, а на три дня она Егора в школе отпросит.
Сыновья подышат свежим воздухом, а она на природе спокойненько поразмыслит над открывшимися перспективами, почитает… Только что купленные книги манят со страшной силой, но придется изучать материалы по процессу.
Павел Михайлович прав, уклоняться нельзя. У нее, по крайней мере, хватит самообладания дать ниже нижнего, а не на всю катушку.
Только подойдя к дому, Ирина внезапно сообразила, что надо посоветоваться с мужем перед таким ответственным шагом, как переход на руководящую работу.
18 марта
Лев Михайлович славился на весь аэрофлот не только богатырским здоровьем, но и педантизмом. Руководство летной эксплуатации и прочие инструкции он знал наизусть и неукоснительно выполнял, никогда не перепоручая второму пилоту даже самой незначительной задачи, если она была прописана в его командирских обязанностях. Вот и сегодня он занял свое место в кабине только после того, как вместе с Иваном тщательно осмотрел самолет на предмет исправности. Иван задержался, чтобы попросить у Наташи воды, хотя пить ему совсем не хотелось. Просто улыбнуться, прикоснуться к руке, почувствовать юношеское замирание сердца. Всего лишь секунда, и ничего больше. Хотелось верить, что Наташа не понимает его чувств или хотя бы не придает им значения, но Иван знал, что это, скорее всего, не так. Иногда он позволял себе чуть-чуть помечтать, как бы у них сложилось, будь он свободен. Радостная жизнь с радостной девушкой, лето, легкий стук каблучков, качели, крепкие здоровые дети… Тряхнув головой, чтобы отогнать заманчивые видения, Иван вошел в кабину и занял опостылевшее правое кресло второго пилота.
