Всё в мире имеет свойство повторяться. Когда-то давно Максим Чурилов, тогда ещё школьник, бегал со своим лучшим другом, Эдиком Лаптевым, по подъездам. Им нравился сам процесс, когда от пламени зажигалки начинал плавиться, пованивая, белый мягкий пластик. Однажды, в самый разгар процесса, раздался металлический хлопок двери, послышались тяжёлые, явно мужские шаги. Макс в панике надавил на прогретую огоньком кнопку, а потом торопливо нажимал на все кнопки внутри лифта, в надежде, что дверь закроется быстрее. Только потом, отдышавшись, он обнаружил на пальце ожог. От одного этого воспоминания и от прикосновения к истерзанной когда-то пламенем поверхности, старая, лёгкая и позорная боль вернулась. Но теперь она приносила облегчение, восстанавливала эфемерную связь с утраченной реальностью.
Лифт распахнул двери, бросил в нос запах пота и псины. Нутро кабинки было фанерно-коричневым, перечёркнутым надписью. Таинственное "мы идём дальше" заставило в первый момент отшатнуться. Парень снова закурил, пытаясь одновременно унять дрожь в руках и ногах. Лифт ожидал, будто пёс, вышедший на прогулку с хозяином и теперь ждущий, когда же ему бросят мячик. Максим стряхнул на пол фильтр, оставшийся от сигареты, шагнул в лифтовое нутро. У него никогда не было собаки. Двери радостно лязгнули, закрывшись, как захлопнувшаяся пасть. Свет потускнел, а кабинка двинулась куда-то назад и вверх, от чего человек чуть не упал. Лифт ещё несколько раз менял направление, ехал то верх, то вниз, то в сторону, то по диагонали. Парня швыряло на стены, на пол, а один раз ещё и на потолок. Поручней не было, а если б они и были, то это не сильно бы спасло, и к синякам и шишкам прибавился бы вывих руки.
Всё прекратилось неожиданно, с лёгким, едва слышным звонком. Лифт выплюнул своего неудачливого пассажира и замер, выжидательно распахнув двери. Макс выполз на четвереньках наружу, с трудом поднялся, держась за стену, шершавую от обоев, огляделся. Он очутился в однокомнатной квартире. Справа санузел и дверь на кухню, слева вход в спальню. Парень торопливо зашёл на кухню, шатаясь от стены к стене. Ему показалось, что он стал ещё ниже, чем был. Дотянуться до крана на раковине стоило немалых усилий. И только когда парень уже напился воды из пригоршней, больше проливая на себя, чем заливая в рот, взгляд в очередной раз упал на стул, и пришло озарение, что можно было бы использовать его. Накатила злость, тихая и безнадёжная. На всю эту странную ситуацию. Яростно закричав, Чурилов схватил стул и швырнул его в стекло, замер под хрустальный звон осколков, сообразив, что вот он, путь к свободе. Стук и треск звуковой волной прошли от земли к небу. Парень подбежал к окну и, едва удерживая отчаянное сердце в груди, выглянул наружу. Вид вызывал приступ агарофобии. Дом странно изгибался кольцом, замыкался сам на себя, как уроборос. С серого неба тяжёлой ладонью давил на пожухлую траву далеко внизу солнечный свет. Отшатнувшись, Макс начал кружиться вокруг своей оси, озираясь вокруг. Глаза налились кровью, а мир стал красным. Пришёл в себя парень совершенно обессилевшим, среди обломков и щепок стола и обрушенных шкафчиков. Желудок, отчаянно урча, просил заправить его хоть чем-нибудь.
Холодильник был полон, но еда в нём давно стухла. Тяжело вздохнув и безуспешно отряхнув от налипших крошек и щепок футболку, он пошёл прочь, лелея надежду полежать на диване хоть пару часов. Но комната не оправдала ожиданий. Какая-то сила бесконечно вытянула её, растянула на много километров, закрутила по спирали вверх, как ракушку. Макс осмотрелся. Другого пути не было - лифт исчез совершенно незаметно. Оставалось только идти вперёд.
- Хорошо, - парень закрыл глаза. - Хорошо, я подожду на кухне ещё немного и попробую снова. Вдруг что-то изменится. Или попробую выбраться в окно и пройти по карнизу...
Но и кухни уже не стало. Возможно, то странное ответвление от основного коридора с воющей слепящей пустотой в его конце и было ещё совсем недавно кухней, но теперь это не имело значения. Оставалось только идти дальше, надеясь на то, что вскоре появится выход.
- Ладно, я дойду до конца тут и найду путь обратно, - пробормотал Макс, делая первый неуверенный шаг. - Должна же быть дорога обратно...
Он блуждал безумно долго. Минуты, недели, часы и годы перестали что-либо значить. Дом то растягивал, то бесконечно сжимал пространство внутри себя, выкручивал и выворачивал его. Пути не было конца, даже когда парень останавливался отдохнуть, какое-то движение продолжалось. И ни одного поворота назад, к свободе. Макс лег лицом вниз, решив так и остаться, умереть, перестать существовать. Воспоминания о внешнем мире, о сотнях связей навалились на него, придавили к земле, выдавили из его худой груди рыдание.
- Максимка! - кричала мать, высунувшись по пояс из окна. Немного поношенный бордовый халат был тщательно запахнут. - Не уходи со двора! Вернись! А то домой пойдёшь!
- Ты, это, - Эдик закурил. На его бледном лице лиловый фингал смотрелся очень даже чётко. Впрочем, друг дал сдачи, и теперь голова у Макса гудела. - Ты, Чурила, это... не зарывайся.
- И куда вы пойдёте, молодой человек? - Мария Сидоровна, пожилая учительница математики, нависла над мальчиком, потрясая в воздухе журналом. - Куда вы пойдёте после школы? Кем станете? Да никем вы не станете! Потому что не учитесь! Берите пример с Веточкина! У него тоже семья небогатая, но вот Веточкин отличник, а вы - нет!
- Ты совсем офигел? - Возмущалась Светка в их последний вечер. Её белые, короткие, крашеные волосы были растрёпаны, а тушь на глазах растеклась. - Офигел? Ты что творишь? Да я... да пошёл ты!
Воспоминания калейдоскопом сменяли друг друга, вызывая спазмы в груди. Не послушался, не смог, не оправдал. Кто он? Теперь никто и заканчивает жизнь никак. Всё, что у него осталось от внешнего мира, вот эти вот воспоминания. Через какое-то время он устал так лежать и сел. Тоннель, посреди которого парень остановился, пропал, превратился в гигантскую пещеру розового цвета, напоминающую, то ли желудок, то ли глотку. Дико закричав, Макс бросился всем телом на стену, больно, до крови рассёк бровь, ушиб нос и колени. С воплями начал молотить стены, кидаясь от одной к другой, бить их ногами, не замечая, что из глаз покатились слёзы. Разбив костяшки в кровь, он бессильно опустился на неожиданно тёплый пол и заплакал в голос. Протяжный, хриплый вой затухал быстро, жутко, без эха. Он рыдал и стонал, пока не пропал голос, пока не выгорело всё внутри, оставив от чувств только пустоту и апатию. Осталось одно желание как можно быстрее прекратить свои мучения. Макс поднялся на ноги и пошёл. Вперёд, уже не пытаясь свернуть.
Но однажды он встретил живых людей.
Очередной изгибающийся, узкий, тёмный, мерцающий тусклым красным светом коридор вывел Макса в огромную комнату с выгнутыми, как после взрыва стенами и потолком. В центре её стояла безразмерная кровать, на которой возлежала женщина абсолютно неприличных размеров. Она была столь тучна, что её ног и рук уже не было видно за складками плоти, а голова едва угадывалась по длинным чёрным, как абсолютное ничто волосам. Вокруг ложа ходил кругами мужчина, худой и изогнутый знаком вопроса. Но его затылок всё равно тёрся о плафон, висящий в центре свода этого странного помещения. Он что-то нежно ворковал своей возлюбленной, распростёршейся перед ним и, казалось, готов упасть в её объятия в любой момент, уподобиться двум нейтронным звездам, которые, сливаясь, порождают безумный, всепоглощающий водоворот.
