И нашёл взглядом жену.
– Это он? – спросила Бина.
– Он самый.
Зельда фыркнула.
– Пфф… Не были бы вы так любезны сказать нам, кто же это такой?
Впрочем, оглянувшись, она поняла, что кроме неё слушать уже некому. Маркус спал без задних ног, а Иможден стремительно приближалась к миллионному за вечер тычку в экран своего смартфона. Семейные миссии интересовали её ничуть не больше, чем школа, – более того, школа даже слегка выигрывала, ведь там по крайней мере было несколько ровесниц, с которыми можно поговорить и поделиться множеством мелких подростковых драм, которых никто больше, казалось, не замечал.
Тибо вызвался помочь юному господину Маркусу добраться до своей спальни, но Ласло указал ему на стул, приглашая сесть рядом с ними.
Это было необычно: не считая топовых матчей, дистанция между господином Интригио и его дворецким была твёрдо очерчена незримыми границами службы, но этот вечер, судя по всему, был из числа совершенно особенных.
– Мы, дорогой Тибо, получили приглашение. Угадай-ка, от кого… – сказал Ласло.
– Мистер Ребус, – ответил дворецкий, ни секунды не колеблясь.
– Кто-о-о? – тут же спросила Зельда.
– Ребус, – ответила её мать.
– Ребус в смысле загадка? А откуда вы его знаете?
– Это прозвище человека исключительно изысканного, совсем как эта китайская рисовая бумага, и… – ответил Тибо и прервался, обнаружив, что заговорил раньше, чем господа Интригио. Но поскольку и Бина, и Ласло подали ему знак продолжать, он добавил: – …и о нём практически ничего не известно, кроме того, что это один из величайших и изобретательнейших преступников всех времён.
– И записка его, как и следовало ожидать, весьма красноречива… – пробормотала Бина, передавая содержимое конверта дочери.
Зельда посмотрела на неё всего секунду и воскликнула:
– Это шифрованное сообщение!
– Классический мистер Ребус, – вздохнул Ласло. – Но я уверен, что за полчасика мы разберёмся, в чём тут дело. Ты согласна, дорогая?
Госпожа Интригио кивнула и, потягиваясь, встала из-за стола.
– Вы разберётесь, милый. Ты и наш дорогой Тибо! А у нас с Зельдой был длинный день, не правда ли?
Девочка прикусила губу.
– Мам, я вообще-то шифрованного сообщения никогда не… Оооууу!
Слова Зельды потонули в гигантском зевке.
– Вот-вот, моя дорогая, – сказала Бина, пытаясь разбудить Маркуса ровно настолько, чтобы он своими ногами дошёл до кровати.
Зельда ещё попыталась поспорить, но второй головокружительный зевок поставил в этом вопросе окончательную точку.
Итак, госпожа Интригио с сонными детьми попрощались с двумя мужчинами, которые тем временем очистили участок стола от тарелок и скатерти, заполнив его фолиантами по математике, скальпелями, линейками, разноцветными счётами и другими причудливыми инструментами, явно готовясь взяться за работу над таинственным шифрованным сообщением мистера Ребуса.
– Кстати, Тибо… – это были последние слова отца, которые Зельда услышала, поднимаясь к себе в комнату, – мы вчера пробовали неплохой сыр из молока пуатусских коз, его там часом не осталось ли ещё немного?
Проснувшись на следующее утро, Зельда чувствовала себя так, словно всю ночь ворочалась в кровати.
Озадаченно оглядевшись, она заметила, что кровать брата пуста, и выскочила из комнаты, даже не переодевшись из пижамы в дневную одежду.
Маркус стоял на пороге комнаты тринадцати маятников. Со стола так никто и не убрал, да и вообще тут царил ужасающий беспорядок.
– А ещё жалуешься, что тебя до сих пор дурацкими словами называют, – сказал, посмеиваясь, брат, когда она подошла.
– Что?
– Зельда, на тебе розовая пижама с миленькими пони всех цветов радуги!
– Это единороги, а не пони! – ответила сестра.
– Ладно, проехали… Лучше скажи: что здесь случилось, как ты думаешь? Моя версия такая: лев и львица сбежали из цирка и слегка порезвились в нашей комнате тринадцати маятников!
– А вот и нет! Просто папа и господин Тибо пытались расшифровать закодированную записку.
Маркус зевнул.
– О, я смутно помнил что-то такое. Не приснилось, значит…
Они спустились на этаж, и там тоже царил хаос.
В библиотеке поперёк полок висела простыня, испещрённая числами и цифрами. А старая школьная доска двоюродного деда Василия Интриговьева стояла, перегородив коридор. Двери в кабинет Ласло были наглухо закрыты, но оттуда всё равно доносились звуки яростной работы ручек, клавиш и ножниц. А из кухни лился сладкий голос радиоведущей.
– Мама! – воскликнули дети, обернувшись на эти звуки.
Бина как раз готовила завтрак.
– Доброе утро, Зельда. Доброе утро, Маркус.
– Где Тибо и папа?
– А главное… как у них дела с запиской Мистера Ребуса?
– Судя по количеству комнат, перевёрнутых вверх дном… я бы сказала, что дела у них превосходно, – ответила она.
– Ммм… Может, им нужна помощь?
– Я уже предлагала, но ты же знаешь, что бывает с папой и Тибо, когда они пускаются в своё очередное великое приключение… Для них это своя история, и больше ничья, – ответила Бина с улыбкой.
Зельда фыркнула и запрыгнула на кухонную табуретку.
– Ну да… Остаётся только надеяться, что в этот раз будет не так, как с расследованием о русской подлодке-призраке.
– У, точно! – эхом откликнулся брат. – Гостиная три дня была запретной зоной!
– Да ладно вам, главное же результат, не так ли? – ответила госпожа Интригио, протягивая детям коробку хлопьев и кувшин молока. – Советую вам как следует позавтракать и набраться терпения. А ещё – не прокатиться ли нам на великах?
– Да! Солнце сегодня необыкновенное, – поддержал Маркус, окуная ложку в миску.
– Ладно… Если мы дадим жару и доедем до Берлина, может, к нашему возвращению папа и Тибо расшифруют этот код, – с ухмылкой сказала Зельда.
На сей раз даже мама Бина не смогла удержаться от хохота.
Чуть позже Имоджен тоже почтила своим присутствием кухню – из-под её огромной синей толстовки с капюшоном торчали голые коленки. Бина настояла, чтобы дочь поздоровалась с остальными как следует, а не мыча что-то нечленораздельное, и спросила, не хочет ли она присоединиться к велопрогулке.
– Пффф… Я устала, ма. Можно я дома посижу? – ответила девочка, гоняя свои хлопья ложкой.
– С этой парочкой одержимых, которые бьются над своим шифром?!? – воскликнула Бина. – Делай как хочешь, Имми. Только потом не жалуйся. И отцу скажи. Мы выдвигаемся сразу после завтрака.
– И после того, как Зельда снимет эту жуть единороговую! – добавил Маркус.
Итак, Имоджен осталась дома: мысль о том, чтобы отправиться на прогулку в такой бесстыдно солнечный день, была ей противна. Завтракала она целую вечность, хоть почти ничего не съела: мысли были заняты тысячами проблем, которые могут испортить карьеру поп-музыканта. То немаловажное обстоятельство, что карьеру поп-музыканта она пока даже не начала, никак ей при этом не мешало.
Девочка вздохнула, соскочила с табуретки, перемыла всё, что было в раковине, потянулась и дошла до гостиной. Там она задержалась, разглядывая километры слов, греческих букв и алгебраических символов, пестревших на разбросанных повсюду больших листах бумаги. Имоджен показалось, будто она кое-что заметила. Будучи перворазрядной бездельницей в школе, она всё же несомненно унаследовала от мамы острый нюх в вопросах математики и тому подобных вещах. Так что девочка постучалась в дверь папиного кабинета и, не дождавшись ответа, приоткрыла её ровно настолько, чтобы туда можно было заглянуть. В комнате стоял классический выразительный запах, который появляется, когда двое мужчин запираются в комнате на целую ночь без сна.
Глаза у них налились кровью, на подбородках выступила щетина, а ноги распухли в ботинках, снять которые воспрещал этикет. Мигал экран старого компьютера Ласло, а на стенах висели такие же большие листы бумаги, каждый со своим набором букв и цифр. Имоджен присмотрелась и увидела, что и в них кое-что не сходится.
