Уставший с дороги, да и чего греха таить – завзятый «соня» Валерий Павлович продолжал дремать, несмотря на ее тихое ворчание.

Самоварова, беззлобно чертыхаясь от многочисленных неудобств, которые испортили ей настроение накануне, перекинула через плечо мохнатое банное полотенце и отправилась в душ.

После, распаковав лежавший посреди комнаты чемодан, облачилась в удобный спортивный костюм. Выпив воды из бутылки, прихваченной из поезда, подошла к плите.

«Пока Валерка дрыхнет, можно и кофейку натощак. Поездка – это стресс… а значит, в качестве исключения, простительно».

Великая вещь интуиция.

Несмотря на искреннее недоумение Валерия Павловича, она сумела в последний момент сборов подпихнуть в чемодан свою любимую джезву и пакетик молотого кофе.

И оказалась права.

Шкафы гостевого домика оказались издевательски пусты. Возле раковины стояла одна, случайно забытая кем-то изящная фарфоровая чашка, из которой торчала чайная ложка.

М-да…

Андрей нуждался в их помощи, но не сделал почти ничего, чтобы «дорогие гости» смогли ощутить его хотя бы мало-мальскую заботу… Кроме чистого комплекта постельного белья и парочки банных полотенец в домике не было элементарного: ни питьевой воды, ни сахара, ни того же кофе или хотя бы дешевого пакетированного чая.

Да и сам домик, красочно расписанный Валерием Павловичем, оказался небольшой, метров в пятьдесят, обшитой изнутри вагонкой конурой со скрипучими полами из лиственницы, выкрашенной в едко-зеленый, навевающий мысли о больнице цвет.

При входе имелась небольшая прихожая со скопищем старых курток на вешалке, откуда можно было попасть в комнатушку с унитазом, раковиной и узкой, изрядно обшарпанной душевой кабиной. В кабине сморщенным одолжением лежал кусок растрескавшегося, прилипшего к хлипкому держателю мыла.

Вторая дверь в прихожей вела в жилое помещение, выполнявшее роль кухни и спальни одновременно. Под окнами, смотревшими на большой хозяйский дом, стояла грубоватая, но не лишенная очарования двуспальная железная кровать-новодел в стиле начала прошлого века, а напротив кровати жался к стене дешевый и безликий кухонный гарнитур. Прямо на столешнице, рядом с двухкомфорочной газовой плитой, стояла обещанная Валерием Павловичем посудомоечная машина. Судя по размерам, в нее могли влезть пять-шесть тарелок, пара чашек и небольшая кастрюля.

Самоварова вздохнула и подергала расхлябанный, ответивший сердитым плевком воды смеситель. Затем разобралась с плитой. Под мирное сопение любимого, упорно не желавшего просыпаться, наконец сварила себе кофе.

Эх… На кой же черт их сюда занесло?!

Мотало ее в последние несколько дней, то ли тревожно было, то ли тоскливо, сны дурацкие снились, сюжет в давно задуманном романе никак не складывался, вот и подумала: неплохо сменить обстановку, отвлечься…

Толкнув плечом тугую, разбухшую за зиму и дождливую весну дверь, Варвара Сергеевна с чашкой в руках вышла из домика.

Гостевая хибара располагалась позади хозяйского дома, в дальнем углу большого квадратного участка. За хибарой возвышался соседский высокий, глухой забор.

Самоварова осмотрелась. Вчера, с дороги, ей было не до того.

Участок был зелен, но неопрятен – тут и там красовались оставленные строителями следы: облицовочные кирпичи, разномастные камни, арматура, доски. На брусчатых лесах, вплотную придвинутых к фасаду хозяйского дома, стояла здоровенная банка с краской.

По узким деревянным настилам, заменявшим непроложенные дорожки, Варвара Сергеевна направилась к большому дому. С северной стороны он имел вытянутую прямоугольником открытую оштукатуренную под отделку террасу с колоннами.

Прикрыв рукой чашку с горячим кофе, она преодолела несколько бетонных ступенек и оказалась на террасе.

В углу притулился большой колченогий икеевский стол, видимо, за ненадобностью привезенный хозяевами откуда-то еще. На столе, покрытом изрезанной цветастой клеенкой, стояла большая банка недорогого растворимого кофе, вокруг сгрудились разномастные чашки, ложки и хромированная подставка соль-перец. Вдоль стола расположились самодельные лавки. На одной из них, прижавшись к стене, стояла стеклянная банка, под завязку наполненная окурками.

Судя по всему, здесь с наступлением тепла трапезничала и делала перекуры бригада рабочих.

Сверху, с мансардного этажа, отчетливо доносились то скрежещущие, то сиплые звуки: там как раз работала бригада.

Вчера ни с кем из рабочих и даже – что самое неприятное – с хозяином дома им познакомиться не удалось.

Филатов приехал со службы ночью, о чем предупредил Валерия Павловича эсэмэской, когда они вытаскивали чемоданы из багажника Равшановой колымаги.

У ворот их встретила подруга пропавшей хозяйки. Даже ради приличия не пригласив гостей заглянуть в основной дом, Жанна сразу отвела их в гостевую хибару.

Правда, от ужина они сами отказались: перекусили в поезде и с некоторых пор старались не есть после семи вечера.

За показной любезностью этой «распоряжайки» (как тут же окрестила ее про себя Варвара Сергеевна) улавливалось плохо скрываемое раздражение.

С чего бы?

Эта высокая, дородная молодая женщина лет тридцати пяти держала себя с ними так, словно именно она была здесь хозяйкой, хоть и не слишком радушной.

На случай, если что-то вдруг понадобится, Самоварова обменялась с ней номерами телефонов и с облегчением закрыла за Жанной дверь.

Варвара Сергеевна оглядела недоделанную террасу – тоскливый, пепельно-серый цвет стен скрадывал все краски чудесного утра. Прежде чем вытащить из порстигара первую самокрутку, она решила отыскать здесь местечко поуютнее.

Сверху отчаянно визжала то ли болгарка, то ли еще какая дребедень… Уж в чем в чем, а в тонкостях ремонта она была не сильна.

Покинув террасу и еще раз внимательно осмотрев участок, Самоварова обнаружила дивный уголок – в тени яблонь, жасмина и уже увядшей сирени была оборудована курилка – небольшая чугунная лавочка, рядом – чугунный же столик со стоявшей на нем керамической пепельницей.

Жанна вышла из дома с черного хода.

Она глядела в телефон, и на ее лице блуждала загадочная улыбка.

«Такую улыбку ни с чем не спутаешь. Так нежно и мечтательно, будто художник мазнул акварелью, может улыбаться только по уши влюбленная женщина, причем в том случае, если, цепляясь за остаток разума, она пытается скрыть это от окружающих», – отметила про себя Самоварова.

– Утро доброе! – нарочито громко поздоровалась Варвара Сергеевна.

От неожиданности Жанна вздрогнула и прижала мобильный к груди. Затем быстро сунула его в карман черного худи и нацепила на лицо отстраненно-серьезное выражение.

– Доброе, – не слишком любезно ответила она.

– Поговорить можем? – вежливо поинтересовалась Самоварова. На столике уже лежал ее зеленый портсигар и стояла чашка с еще горячим кофе. – Курите? – И Самоварова дружелюбно подвинула женщине портсигар.

Проигнорировав попытку к сближению, Жанна достала из кармана узких спортивных брюк пачку «Парламента». Щелкнула зажигалкой, глубоко затянулась и только после этого, будто делая одолжение, присела на лавочку рядом с гостьей.

Повисла глупейшая пауза, за время которой Варвара Сергеевна попыталась осторожно, уже при ярком утреннем свете, рассмотреть эту колючку.

На руках у нее был яркий свежий маникюр, но пальцы ног, выступавшие из маловатых для ее ступней шлепок на пробковой ортопедической платформе были, как у ребенка, ровно подстрижены под корень. На макушке, сквозь гриву окрашенных в жгуче-черный цвет волос, пробивалась едва заметная седина. В ушах – крошечные бриллиантовые гвоздочки, а тональный крем, густым слоем нанесенный на кожу, свидетельствовал о пренебрежении регулярными визитами к косметологу. И все же, несмотря на боевой раскрас, ее все еще по-девчоночьи угловатое лицо было миловидным. Такие лица притягивают мужчин.

Прежде чем закурить Варвара Сергеевна глубоко втянула в себя запахи утра: помимо жасмина, здесь был и еще не успевший раскрыть свои соцветия шиповник, и лаванда, и хосты, и даже плетистая роза.