– Куда мы едем?

Мужчина посмотрел в окно и негромким голосом сказал:

– Мороз рисует узоры на стёклах, оставляет нам послания. У этой дороги нет ни конца, ни начала.

– Что, прости?

– Мы все здесь прокляты. Я. Ты. И даже она.

Он кивком головы указал на сидящую напротив пожилую даму, глаза которой уже давно остекленели…

Сегодня пошёл ледяной дождь. Он заморозил всё вокруг. Люди, животные, цветы и деревья стояли неподвижно, словно чудовищные творения неизвестного скульптора. Даже реки превратились в твёрдые полотна грязного серого цвета. Было очень холодно. Мороз безжалостно хлестал по лицу мокрыми прутьями, а ветер где-то в глубине бетонных плит издавал унылый вой, который запросто мог сойти за плач грустного привидения. Неподалёку стоял одинокий трамвай, сошедший с рельсов; на табло тусклым оранжевым пламенем горела цифра тринадцать. Лобовое стекло было целиком и полностью исцарапано детскими карикатурными рисунками и какими-то письменами. Строки шли вразнобой, поэтому неудивительно, что изначально они показались мне каким-то бессмысленным бредом. Но, присмотревшись повнимательнее, я понял, что это стихотворение:

Вот так, самое обычное стихотворение, хоть и несколько пугающее. Даже не пришлось гадать о том, кто бы мог его написать. Рядом с трамваем я увидел девочку. Она лежала внутри саркофага, покрытого толстым слоем льда. Хорошенькая малышка на вид лет двенадцати – светлые волосы и лицо в веснушках; глаза небесного цвета, наполненные ужасом, застыли как каменные. Девочка была мертва, как, впрочем, и всё вокруг.

Что же здесь произошло?! Казалось, будто жизнь навсегда покинула этот мир. Неужели мы настолько сильно прогневили Бога, что он в очередной раз решил избавиться от нас?! Потопы, землетрясения, пожары, войны, мор и голод – все дороги сходятся в одну, и имя ей – Погибель. Что там я ещё забыл? Появление лжепророков? Всё это из одной оперы.

Но, может, дело вовсе не в гневе Всевышнего, а в банальной природной катастрофе?! Хотя какой катаклизм мог сотворить подобные вещи? Не знаю, но в одном я уверен точно: этот мир уже никогда не будет прежним…

Вдали на горизонте возвышался зиккурат – чёрная пирамида гигантских размеров, над которой то и дело сверкали фиолетовые разряды. Данное сооружение впечатляло и производило какое-то гипнотическое воздействие. Казалось, что этот небоскрёб парит в воздухе, бросая на землю мрачную тень. Я слышал шёпот, который доносился из самых потаённых глубин, незримых человеческому глазу. Вкрадчивый и ласкающий слух, он заволакивал сознание сладким облаком тумана, звал за собой, опьянял, предлагал забыться и уйти от реальности. Мне стоило невероятных усилий оторвать взгляд от пирамиды и двинуться дальше по безымянной улице этого мёртвого города вдоль виселиц, на которых лениво раскачивались полуразложившиеся тела (некоторые из них ещё не до конца расклевали вороны). Кого-то из повешенных я знал, кого-то видел впервые. Но ни те, ни другие уже никогда не смогут сделать вздоха. Никто из них больше не почувствует на губах сладкого вкуса жизни; и всё, что им теперь остаётся, – это быть источником пищи для падальщиков. А, может, оно и к лучшему? Какой смысл задерживаться в мире, в котором приходится выживать?

Под ногами шуршали пожелтевшие листовки с портретами пропавших без вести. Бумага была настолько древней, что рассыпалась от малейшего прикосновения. Интересно, а нашли ли хоть кого-нибудь из этих людей? Не думаю, что поисково-спасательные группы по сей день досконально прочёсывают окрестности. После того, что здесь произошло, вряд ли исчезновение очередного человека способно всколыхнуть общественность и пробудить желание действовать. Я остановился и поднял с земли выцветшую фотографию мужчины с выколотыми глазами. Его лицо было безобразно разрисовано синей пастой. Зубы, обнажённые в широкой улыбке, через один были глумливо закрашены неровными штрихами, а верхнюю губу уродовали пририсованные усы Адольфа Гитлера. Имя прочесть невозможно – его безжалостно размыло водой, остались лишь тёмные потускневшие разводы. Вот и всё. Всё, чего он достоин. Грустно…

Кстати, не все оказались мертвы, как я думал сначала. Те, кто остался в живых, рвали на части трупы, которых было не просто много, казалось, им нет числа. Зелёные мухи весело жужжали над гниющими телами, создавая какофонию, а засохшие пятна крови на стенах покинутых зданий и каменные изваяния ужасных свиноподобных существ с акульими клыками дополняли эту чудовищную картину. Больше всего мне запомнилась статуя, изображающая толстого борова, восседающего на троне. В одной руке он держал скипетр, а второй срывал платье с беременной женщины. Свин паскудно улыбался, демонстрируя будущей матери свои страшные зубы. Казалось, его искренне забавляло приносить страдания своей жертве. Мерзко. И в то же время восхитительно! Скульптура была выполнена так скрупулёзно и реалистично, что я смог разглядеть слезинки в испуганных женских глазах.

Кто-то закричал. Я вздрогнул, от пронзительного вопля у меня едва не заложило уши. Это был какой-то парень, за которым тянулся длинный смазанный след. Несчастный лежал на асфальте совершенно голый и пытался ползти вперёд, цепляясь за выступы тем, что осталось от его руки, а рядом на четвереньках сгрудились выжившие, зубами поочерёдно отрывая от бедолаги один кусок за другим. Каждый новый укус сопровождался громким криком несчастного, но, несмотря на боль, он всё равно медленно и упорно двигался дальше, из последних сил цепляясь за жизнь. Стоит ли говорить о том, что ему уже не спастись? Пожилая женщина с редкими седыми волосами и полным отсутствием какой-либо одежды, подобно изголодавшемуся хищнику, впилась зубами в его бедро и оторвала здоровенный шмат мяса. Затем, пережевав, громко сглотнула и подняла голову. Я увидел два чёрных отверстия вместо глаз, которые уставились на меня, не моргая. Век у неё не было. Безобразное лицо с провалившимся носом казалось неестественно плоским – нечто из самых страшных кошмаров. С губ женщины тягуче ползли слюни и кровь. От увиденного меня начало тошнить и запросто могло бы вырвать, если бы было чем.

– Урррр, – она слегка наклонила голову набок.

– Даже не думай, – сквозь зубы процедил я, и моя ладонь мягко легла на рукоять кинжала, который я вырвал пару дней назад из онемевших пальцев павшего воина. Нет, я не мародёр, просто здесь, в этом богом забытом месте, мёртвым оружие уже ни к чему, а вот живым…

Она не поняла меня. Её мозги давно иссохли, и теперь ею руководили лишь животные инстинкты вроде голода и потребности размножаться. Женщина сделала вперёд пару шагов и напряглась, готовясь к прыжку. Всё её тело было костлявым и сухим. Обвисшая грудь пожелтела и напоминала сморщенную губку, под кожей виднелись жёсткие очертания рёбер.

– Предупреждаю в последний раз!

Женщина прыгнула вперёд, издав крик дикой пумы. Она и не думала отступать, это было ясно с самого начала. Я вскинул руку, и серебристое лезвие по рукоять утонуло в горле этой проклятой твари. Её длинные пальцы замерли, так и не сумев дотянуться до моего лица кривыми огрызками ногтей.

– Урррр! Урррр! – загомонили остальные и бросились врассыпную, прячась в руинах полуразрушенных домов. Никогда не видел, чтобы человек мог перемещаться на четвереньках с такой нехарактерной для него скоростью.