Поднявшись с корточек, он устремил взгляд перед собой, заметив у входа в свой дом родную восьмидесятилетнюю мать и сорокалетнюю жену, встречающих его словно одним и тем же улыбчивыми взглядами, но в корне отличных друг от друга по вкусу, легкости и глубине, возможным познанию человеку, который смог бы быть и ласковым мужем и любящим сыном одновременно.

Путь до них пришлось проходить с висящими по обеим рукам детей, которые выкрикивали отцу итоги и эпизоды их недельной жизни без него.

– Как там утверждалось английскими учеными-медиками, психологами и известным классиком о том, что человек в течение всей своей жизни бывает истинно счастлив только 2-3 часа, – вспомнилось вдруг Михаилу. – Так вот, сейчас эти минуты, как раз из тех двух-трех часов, самой счастливой моей жизни, – подумал он про себя невольно.

Встречные объятия с женой и матерью тоже были внешне похожие, в отличие от внутренних ощущений.

Все деревенское хозяйство в отсутствии мужа было возложено на жену, и потому спрос всех текущих дел был с нее.

После недолгой беседы со своими домашними женщинами за обеденным столом дети опять оккупировали отца и стали «обременять» его своим хвастовством.

Вскоре восьмилетний сын тянул за руку отца, предлагая ему посмотреть на то, чему он научил своего поросенка, запертого вместе с овцой в небольшом огражденном сетками вольере и в свинарнике с правого края от дома на придорожной участковой территории.

– Пойдем скорее, папа, я хочу показать тебе, чему я научил нашего поросенка Наф-нафа.

– Хорошо, Вахо, сынок, хорошо, иду с тобой, только не тяни меня так сильно за руку, пожалуйста.

В вольере овца и поросенок, словно заметив приближающихся к ним хозяев, радостно подбежали к сетчатому ограждению и, похрюкивая и издавая другие радостные звуки, встречали своих посетителей.

– Вот смотри, пап, – призвал отца к вниманию сын, доставая из карманов своих деревенских штанов орехи и кидая их в вольер к животным.

Поросенок почти на лету хватал ртом брошенные в его направлении орехи, разламывая их зубами, выплевывал кожуру и сладострастно принимался к поеданию их сердцевины.

– Видишь, пап, какой у нас умный наф-наф, это я его этому научил, – хвастался Вахо.

– Вижу, вижу, сынок, – посмеивался Михаил, вижу, что ты все это время зря не терял.

– А вот смотри еще, как я его маршировать научил, – похвастался сын и скомандовал Наф-нафу, – раз, два, левой, левой. Наф-наф по команде сына и вправду стал маршировать в такт под левую ногу.

– Молодец, сынок, – похвалил его отец, – из тебя и вправду хороший дрессировщик получится. Ну, а как у тебя дела с уроками, освоил работу на школьном “book”-е?

– Да, конечно же, я все уроки на сегодня сделал, осталось только по родному языку, несколько упражнений сделать.

Вскоре отец сидел за математическими задачами своей дочери.

– Молодчина, доченька, – похвалил ее отец, – очень хорошо, что ты так хорошо и быстро научилась составлять математические уравнения. Это основа основ не только математики, но и многих происходящих в жизни процессов.

Гванца даже покраснела немного от отцовской похвалы, но признала в том заслуги своей матери-учительницы.

– Если ты научишься в будущем все происходящие в жизни процессы описывать математическими уравнениями, то ты будешь первым человеком в жизни, – похвалил дочь с улыбкой отец.

– Я хочу быть учительницей по математике, – призналась дочь отцу.

– Мать, прости, не допустили меня никак дети до тебя, – извинился Михаил перед своей матерью, которая, прихрамывая, убирала за столом оставшуюся послеобеденную посуду.

– Как ты, как твоя нога?

– Нога ничего, сынок, вот только давление замучило.

– Воду пьешь в течение дня?

– Пью, сынок. Как могу.

– Как могу – нет, минимум два-три литра понемногу каждый день. Обезвоживание или нехватка нужного дневного минимума воды, это одна из главных причин давления, ты ведь помнишь об этом?

– Помню, сынок, помню, ай, и сколько мне осталось жить?

– Прекрати эти разговоры, сколько раз тебе говорить, не хочешь дожить до свадеб своих внуков?

Мать ответила улыбкой.

– Мама, мама, – послышался вскоре жалобный зов помощи дочери, – Вахо мою жвачку украл, которую нам папа принес.

Поиски шаловливого сына заняли не много времени, несмотря на несколько комнат двухэтажного собственного сельского дома.

Первым его отыскала мать.

– Вахо, почему ты отнял у Гванцы ее жвачку? – поругала мать сына, – у тебя что, своей мало было? Отец ведь вам обоим по пачке привез?

Вскоре к сыну-озорнику подоспел и отец.

– Ты что себе позволяешь, Вахо, как тебе не стыдно обижать девочку, твою сестру?

– Папа, я для эксперимента это сделал, ты только посмотри, – предложил сын отцу.

Сын сидел на деревянном полу комнаты и двумя руками растягивал жевательную резинку своей сестры.

Причем растягивал двумя руками в разные стороны только на начальном этапе. Дальше резинка продолжала растягиваться по инерции, затем свисать посередине и обрываться.

Затем он повторил этот свой эксперимент еще не раз.

– Хватит баловаться, – скомандовала бабушка, – ну ка оба вниз, за уроки.

Внучка и внук нехотя последовали за строгим голосом бабушки, а Михаил и Мака отправилась осматривать территорию своего приусадебного участка.

Осмотрели за домом виноградную аллею, затем фруктовые деревья. В вольерах для уток и кур собрали три куриных и два утиных яйца и довольные «уловом» возвращались в дом.

– Видишь какой у нас сын интересный растет? – спросила вдруг Мака.

– Смышленый такой парнишка и любознательный, – согласился отец, – все любит проверять и экспериментировать.

– А помнишь, что говорили нам врачи в роддоме? Что ребенок не будет иметь память, и что не сможет учиться, узнавать людей…

– Хорошо, Мака, прекрати, пожалуйста, напоминать мне все время о моей ошибке, – попросил Михаил.

– Надо же ведь, а, подумаешь, у ребенка оказалась одна лишняя хромосома, тринадцатая, и сколько шума подняли, что ни наговорили нам.

– Да, ты оказалась права, спасибо тебе, что не послушалась меня и врачей, и мы не оставили нашего сына тогда, в роддоме. Скольких радостей бы лишили тогда себя.

– И потом, какой бы мы дали ответ богу в свое время? Он, между прочим, преуспевает и в арифметике, вот единственное, если бы мы нашли бы для него еще хорошего логопеда, чтобы он немного бы поработал с ним, было бы не плохо.

– Да, Мака, знаю, вот как поедем в город, в первую очередь, займемся этим вопросом.

Спустя немного времени муж с женой стояли на веранде мансарды дома и в бинокль высматривали дали горизонта близлежащей местности.

– По-моему, все без изменения, Мака, и тебе так кажется? – произнес Михаил, опуская руку с домашним биноклем охотника.

– Ничего и не кажется, ползучая аннексия продолжается, на прошлой неделе еще двоих задержали и увезли туда, якобы за нарушение границы, а потом, после долгих переговоров за выкуп только возвращают их обратно, и это в лучшем случае.

– М-да, печально, конечно же, наломали дров на свою голову. Все равно до нас им далеко.

– Дай бог, но все возможно в нашей жизни, разве не знаешь?

– Еще один нами потерянный рай. Чего мы хотели еще, кормили, поили, защищали.

– Хорошо, ну Миша, сколько можно нам с тобой спорить об одном и том же. Сколько еще могла продолжаться такая однообразная и серая жизнь, – возражала Мака, осматривая внимательно в бинокле дали горизонта.

– А, по-твоему, нынешняя жизнь лучше? Я считаю, что по сравнению с нынешней жизнью, прошлая была раем, а мы этот рай потеряли сами. Сами от нее отказались, и вот уже более тридцати лет ничего даже близкого, с уровнем прошлой жизни, не имеем и неизвестно, что еще ждет нас в будущем.

– Хорошо, ну Миша, я вот с удовольствием жила бы, например, в Европе и с радостью бы относилась к учебе моих детей, в престижных университетах Европы.

– Ты хоть представление имеешь о жизни и учебе за рубежом?