– Вам придется выразиться более определенно.

Судья поправил белый парик, переведя сердитый взгляд с него на пару сыщиков, стоящих рядом с ним, а потом снова взглянув на Салливана.

– Я не допрашиваю заключенных, – заявил он. – Я здесь только из-за предполагаемых обстоятельств вашего рождения и статуса жертв ваших преступлений. Так что я предлагаю вам оказать нам содействие до того, как я переведу вас в менее приятное окружение.

– Может быть, я и продал одну-две лошади по более высокой цене, чем имел право, – ответил Салливан, все еще не двигаясь, – но кроме этого и безумных галлюцинаций лорда Тилдена, которым я стал свидетелем, я понятия не имею, почему нахожусь здесь.

Судья, который не потрудился представиться, вытащил несколько сложенных листов бумаги из сумки и помахал ими в воздухе. Кого должен был испугать этот жест – его самого или подчиненных этого человека – Салливан не понимал. Казалось, у всех вокруг сильно раскраснелись лица, что имело для него гораздо лучшее предзнаменование, чем он надеялся.

– У меня полдюжины писем в вашу поддержку, – продолжил судья, убирая бумаги, не позволив никому заглянуть в них. – От высокопоставленных сторонников. Очевидно, вы ожидали, что ваши знакомства с различными аристократами сохранят вас от петли палача. Вы, сэр, ошиблись.

– Возможно, все дело в том, что несколько аристократов пришли в ужас от того, что вы готовы арестовать кого-то без серьезного повода, и они сообщают вам об этом. Конечно же, это всего лишь предположение с моей стороны.

Люди зачастую не знали, как к нему обращаться. Конечно же, он – мистер Уоринг, но Данстон плохо постарался подавить слухи о его благородном происхождении. Или, более вероятно, его мать проделала отличную работу, удостоверившись, что все ее высокопоставленные клиенты узнали, чей он сын. Так что по закону он не принадлежал к аристократам, но при этом неофициально не был и простолюдином. Это представляло трудности для всех заинтересованных лиц.

Салливану никогда особенно не нравилось выглядеть странной личностью, но сегодня ночью это оказалось интересным. И он оказался один в одной из самых удобных камер в Олд-Бейли, а не брошен головой вниз в какую-нибудь крысиную дыру в тюрьме Ньюгейт. Это могло также означать, что его намеревались осудить побыстрее, но так как Уоринг ожидал подобного исхода, не важно, через год или через неделю, то он предпочитал иметь комнату, где между тем можно было бы прилечь.

– Что ж, если это означает, что аристократы всего лишь бряцают своим оружием, то, полагаю, нам не о чем беспокоиться. К утру они найдут новый повод для этого. А вы сможете сгнить здесь, пока не расскажете нам, где спрятали те вещи, которые украли у тех, кто выше вас.

Хм. Несколько недель назад Салливан признался бы только ради той неловкости, которою его признание принесет маркизу Данстону и его семье. Он все еще испытывал это искушение; очевидно, что с ним не обращались, как с обычным вором, так что не потребовалось бы много усилий, чтобы затеять внушительный скандал. С другой стороны, несколько недель назад Салливан не был влюблен – он никогда не ожидал, что влюбится. И теперь он обнаружил, что не может одновременно любить Изабель и вести себя безрассудно.

Уоринг уже ухудшил для нее обстоятельства настолько, как она никогда бы не смогла сделать это сама. Признание в воровстве с его стороны может совершенно уничтожит ее. И поэтому он всего лишь приподнял бровь.

– Я все еще считаю, что очень помогло бы, если бы вы смогли поведать мне, в краже чего именно меня обвиняют. Может быть, я сбежал с подковой или по ошибке прихватил несколько тостов.

Один из сыщиков фыркнул. Судья отвесил ему подзатыльник.

– Это серьезное дело, Даннинг. Виконт обвинил этого человека в том, что он – Мародер из Мэйфера. Мы найдем доказательства, захочет он с нами сотрудничать или нет.

Даннинг потер голову.

– Но я сам ездил в его дом, сэр. Выглядит так, словно там топтался бык, но никто из нас не нашел ни одной похищенной вещи из списка.

– Тогда отправляйтесь обратно и ищите снова. Если в доме есть одна потайная комната, то может быть и другая.

Сыщик кивнул.

– Слушаюсь, сэр. Пойдем, Ховард.

Салливан наблюдал за этим разговором с растущим замешательством. Они нашли потайную комнату, но внутри нее ничего не было. И бык, очевидно, потоптался в его доме.

– Прошу прощения, – протянул он, не в силах устоять, – но кажется, что меня ограбили.

– Если это один из ваших партнеров, то мы найдем и их тоже. И мы увидим, будете ли вы так же шутить, когда предстанете перед судом – или когда на вашей шее окажется веревка, мистер Уоринг. Доброго вечера.

Трое мужчин вышли и Салливан, согнув колени, опустился на холодный каменный пол. Это не имело смысла. Они нашли комнату. Неужели это Брэм? Его друг – единственный, кто знал о его действиях, кроме Изабель и ее брата. Но Брэм не стал бы топтаться в остальной части дома.

Ледяная дрожь пробежала по его спине. Тибби. Она поехала в его коттедж и забрала все вещи, которые могла посчитать крадеными. Она была там, когда сыщики с Боу-стрит направлялись в его дом. Если бы они застали ее внутри…

Это должно прекратиться. Салливан восхищался ее смелостью, а ее верность ошеломила и совершенно посрамила его. Но, как сказал бы Брэм, его дело обречено на провал. Ей нужно держаться как можно дальше от него. А еще лучше, если Изабель без колебаний присоединится к растущей группе сплетников, которые уже приговорили его.

Конечно, он потеряет ее, но опять-таки она никогда по-настоящему не принадлежала ему. Салливан закрыл глаза. Придет ли она на его повешение? Если он увидит там Изабель, то это может придать ему сил. Господи Боже. Вскоре после повешения наличие у него сил не будет иметь никакого значения, и Салливан не хотел, чтобы она видела это. Никогда.

В конце концов, нет никаких сомнений в том, что его признают виновным. Салливан действительно совершил те преступления, в которых его собираются обвинить. Его единственной защитой был расчет на то, что Данстон и его отродье никогда не донесут на него. Очевидно, он не добавил в свои расчеты Изабель Чалси или тот факт, что Тилден будет ухаживать на ней. Кажется, ревность оказалась сильнее чести.

Он мимолетно улыбнулся. Итак, ему наконец-то удалось заставить своего привилегированного сводного брата ревновать. Это уже кое-что, предположил Уоринг, даже если в конце оно будет стоить ему жизни.

Дверь в конце коридора задребезжала и открылась. Салливан проигнорировал это; они полночи пытались чего-то добиться от него этим так называемым допросом. Теперь шанс мог выпасть какому-то другому бедолаге.

Однако когда примерно дюжина заключенных в камерах вокруг него начали свистеть, Салливан открыл глаза. Что бы ни происходило, это выходило за рамки обычного. Один из тюремных стражников, тяжело ступая, остановился напротив его камеры.

– К тебе посетитель. Поднимайся.

Вероятно, это Данстон пришел поглумиться.

– Спасибо, мне и здесь очень удобно, – ответил он, откидывая голову назад и снова закрывая глаза.

– Салливан, – прошептал женский голос, и цитрусовый запах донесся до него поверх окружающего зловония.

Он вскочил на ноги.

Фигура с другой стороны металлической решетки была закутана в тяжелый темный плащ, но определенно принадлежала женщине. И все еще держа в памяти те преимущества, которые Изабель получит, если будет держаться подальше от него, он зашагал к передней части камеры, беспомощный, словно мотылек перед светом лампы.

– Какого черта ты здесь делаешь? – хрипло прошептал он в ответ, его голос дрожал.

– Я хотела увидеть тебя. – Изабель начала снимать капюшон.

Салливан быстро протянул руку через решетку и снова натянул капюшон ей на головы, скрывая ее лицо от остальных обитателей этого коридора.

– Ты не можешь находиться здесь, – проговорил он тем же тихим голосом, что и она.

– Очевидно, могу.

– Это опасно, Изабель. Как же ты все-таки сумела попасть сюда? – Он побледнел. – Ты ведь не приехала верхом, нет? Если Зефир испугалась бы, то ты могла бы…