– Вы уверены, что ставить мне ультиматум – это мудрое решение? – спросила Изабель.

– Хм.

– Хм? Что это должно означать?

На его подбородке дернулся мускул.

– Это означает, что вы понятия не имеете о том, что делаете. Вы увидели меня, и у вас есть ощущение, что вы не можете просто уйти в другую сторону. Я поцеловал вас, и вам это понравилось, и поэтому вы не хотите отправить меня к палачу.

Ее щеки вспыхнули, хотя девушка не была точно уверена, произошло ли это из-за смущения или от досады. Если он продолжит понимать ее так же отчетливо, то у нее нет шансов удержать его в своих руках до тех пор, пока ей не удастся выжать все возбуждение из этой ситуации.

– Мне не понравился ваш поцелуй, – прошипела она. – Это была такая жалкая попытка, что мне стало жаль вас. Однако моя жалость была быстро вытеснена…

– Вам стало жаль меня? – повторил он. – Если вам и следовало о чем-то жалеть, так это о том, что я вообще был вынужден поцеловать вас.

Изабель подняла руку, ее ладонь сжалась в кулак.

– Вы не станете…

– Осторожнее, миледи, – прошептал он. – У нас есть зрители.

Она взглянула в сторону конюшни, где, кажется, собралась половина всех слуг, занятых там, и глазела на них обоих. Нет, не на обоих, поправила она себя. На него. На знаменитого мистера Салливана Уоринга.

– Думаю, что именно вы не имеете представления о том, как поступить, – сказала Изабель самым спокойным тоном, каким только смогла. – Настоящий вор и негодяй перерезал бы мне горло. А вы тренируете мою кобылу.

– Тпру, – снова произнес Уоринг, и Зефир остановилась. – Только в назидание мне, – тихо сказал он, что-то вроде юмора смягчило его голос, – неужели вы на самом деле жалуетесь, что я не убил вас позапрошлой ночью?

Этот разговор должен был стать ее средством добыть информацию о нем и о его мотивах. Вместо этого девушка ввязалась в спор, в котором, кажется, даже не может оставить за собой последнего слова. В то же самое время, она узнала кое-что о нем. Например, он разговаривает не так, как заводчик лошадей. Грумы не пользуются такими словами как «назидание».

– Вы можете подумать, что мы зашли в тупик, – медленно парировала Изабель, размышляя о том, что не может даже вспомнить, когда в последний раз мужчина ставил под сомнение все, что она говорила, – но сегодня утром вы здесь, и вы вернетесь сюда этим днем. И вы придете завтра, и послезавтра, и в день после этого – до тех пор, пока я не решу иначе.

Он снова стиснул зубы.

– Пока что, миледи.

– Продолжайте работать с Зефир. Я чувствую необходимость выпить стакан лимонада. Я скоро вернусь.

– Буду ждать, затаив дыхание. Зефир, шагом.

– Да, продолжайте. – Перед тем, как она окажется втянутым в еще один спор или Уоринг ответит ей еще одной остроумной репликой, Изабель повернулась и направилась в дом. То, что ей пришлось потратить время и обогнуть слева двигающуюся по кругу Зефир, сделало ее уход чуть менее величественным, чем ей хотелось бы, но девушка продолжала высоко держать голову и шагала дальше.

Как только она добралась до двери на кухню, то закрыла за собой твердую дубовую панель и прислонилась к ней, обмахивая лицо рукой. Все пошло не так, как она себе представляла. Предполагалось, что их встреча будет намного труднее для Уоринга, чем для нее, но проклятый коннозаводчик не выглядел так, словно она чем-то обеспокоила его. Мужчины улыбались и соглашались с ней, что едва ли требовало каких-то умственных усилий с ее стороны. Кем этот чертов тип возомнил себя?

К ней торопливо подошла кухарка и сделала книксен.

– Могу я что-нибудь принести вам, миледи?

– Стакан лимонада, пожалуйста. – Жаль, что леди не пьют виски в девять часов утра, потому что Изабель чувствовала, что ей бы сейчас это не помешало.

Салливан не сводил глаз с кобылы, но большая часть его внимания оставалась прикована к молодой леди, исчезающей в Чалси-хаусе. Он почти что запугал ее, чтобы девушка хранила молчание, но предполагал, что у него есть что-то вроде оправдания. Ему не нравилось угрожать женщинам, ни при каких обстоятельствах. И он не может оправдать причинение вреда одной женщине тем, что исправляет зло, причиненное другой. Особенно той, которая ни имеет с этим ничего общего, кроме того, что принадлежит семье, завладевшей картиной.

Да, у нее острый язык – Господи, очень острый язык – и она, кажется, совершенно довольна тем, что пользуется своим знанием и превращает его в немногим лучше, чем своего раба. В то же самое время Салливан начала думать, что у нее нет намерения поделиться с кем-то этим секретом, не говоря уже о властях. Почему она решила сохранять молчание, он не имел понятия, за исключением того, что девушка, кажется, наслаждалась тем, что угрожала ему своей осведомленностью. Учитывая, что ничто не изменяется так быстро, как сознание женщины, самым мудрым шагом стала бы попытка покинуть так называемую службу у нее, как только появится шанс. Если пойдут какие-то слухи о его причастности к кражам, Брэм услышит об этом и даст ему достаточно времени, чтобы покинуть Лондон.

Уоринг снова остановил Зефир и повернул ее в противоположном направлении. Его план ретироваться из Чалси-хауса означал, что ему не удастся продолжить тренировку кобылы. Само по себе это ничего не значило, но все что у него было в эти дни – это его репутация. Если он оставит тренировку, Фиппсу или кому-то еще придется заканчивать ее, и, вероятно, этот кто-то проделает все качественно. Но просочится слух о том, что Уорингу заплатили за что-то, а он не оказал эту услугу. Да, это малость, но он лучше других знал, что малые сущности имеют свойство складываться в очень большие.

– Проклятие, – пробормотал он, и Зефир навострила уши в его направлении. Зачем, во имя Господа, он вообще поцеловал Изабель Чалси? Глупость. Чистая глупость. И ему нужно уйти отсюда, пока он не оказался болтающимся в петле палача. Салливан знаком показал приблизиться одному из грумов. – Достаточно на это утро, – решил он, передавая ему повод и хлыст.

– Это едва ли стоит двадцати фунтов, – прозвучал позади него холодный голос леди Изабель.

Салливан остановился.

– Ты, как тебя зовут? – спросил он грума.

Мужчина в самом деле покраснел.

– Делвин, мистер Уоринг, сэр.

– Делвин, не передашь ли ты мне обратно корду?

Как только корда Зефир снова оказалась у него в руке, Салливан потрепал серую кобылу по носу и зашагал с ней к леди Изабель.

– Вот, – проговорил он, протягивая ей веревку.

Девушка попятилась, как делала это прежде.

– Если пытаетесь сказать мне, что она привыкла к седлу за двадцать минут, то я назову вас лжецом прямо в лицо, – проговорила Изабель, часть ее внимания сосредоточилась на лошади.

Хотя ее слова прозвучали достаточно дерзко, Салливан расслышал дрожь в ее голосе. Он наклонил к ней голову.

– Вы боитесь лошадей, не так ли? – спросил он еще тише. – Это не просто притворство.

– Я отношусь к ним с подозрением, – парировала она.

– Учитывая вашу подозрительность, – продолжил Уоринг, задаваясь вопросом, что именно заставило его продолжать, – вы выбрали странное средство… чтобы расследовать свои подозрения в отношении меня. Все-таки, лошади – это моя профессия.

– Не могла же я с таким же успехом нанять вас обучать меня игре на фортепиано, не так ли?

– Каковы бы ни были ваши скрытые мотивы, это позор – владеть столь прекрасным животным и не использовать его по назначению.

– Вы говорили, что собирались продать ее на племя.

– У нее очень хорошая родословная. Откровенно говоря, именно поэтому она будет стоить больше на пастбище, чем под седлом.

– Она стоила больше для этого случая, – поправила леди Изабель.

– И все еще стоит, если вы не собираетесь ездить на ней. – Он сделал вдох. – Позвольте мне выкупить ее у вас, и мы избавимся друг от друга.

Прищурив глаза, девушка намеренно сделала большой глоток из стакана с лимонадом, который держала в руке.