Нет, не надо было Мишке такое повторять во второй раз. Ему и первого раза хватило. А когда Петрова сделала ему замечание за столом, Миша понял, что долго так не продержится.

В то утро, вообще-то, отводить Мишку в садик была бабкина очередь. Бабка явилась, конечно, с опозданием. И, конечно, под градусом. Петрова встретила мать в коридоре уже одетая.

- Вы, мама, опять на восемнадцать минут опоздали, - сказала она ровным голосом, от которого у Мишки с похмельной бабкой почему-то мураши по хребтам пробежали.

На автобусной остановке бабка спросила Мишку: "Минь! А чо с мамкой-то такое? Обидел ее кто-нибудь, что ли?"

- Души у нее теперь нет. Вот что с нею такое, бабань, - горько вздохнул Миша.

- Да-а... Чо-то она совсем сегодня! Родной матери на "вы" квакает: "Мама! Вы опоздали на восемнадцать минут!" Вот жопа! Корми ее, пои, в люди выводи, а она... Такое сказать родной матери! - сокрушалась бабка.

...А тем временем наша Петрова вплыла, значит, в кабинет к господину Кропоткину. И никто ее даже остановить-то на вахте не посмел! Как остановить такую? Кем же это надо быть? Шуба на ней сияла, словно солнце, а непосредственно на шее располагалось сапфировое колье. Точь-в-точь, как на Веронике из одноименного сериала, когда у нее нашелся богатый папа из Южной Америки, который ее искал всю жизнь, все триста восемьдесят шесть серий!

Да, входит Петрова и говорит господину Кропоткину своим новым, ко всему безразличным тоном: "Владимир Германович! Надеюсь, вы уже оформили мою трудовую книжку?"

Начальник ее бывший стал суетливо бумажки на столе перебирать. Потому что у него ноги отнялись. А так он вообще-то встать хотел. Навытяжку. Тут Петрова невзначай выставила вперед левую ногу в высоком ботильоне. Для более устойчивой опоры тела, упрятанного в такую же шубку, которую всегда надевала Луизинья, героиня сериала "Трепет твоего сердца", когда плакала о похищенной злодеями маленькой хорошенькой дочери. И почувствовал в этот момент господин Кропоткин, что сердце его как-то странно начинает трепетать и давать сбои.

Утрата духовности явно пошла на пользу внешнешности Петровой. Ведь раньше она, бывало, проснется, а душа у нее внутри ворочается, мешает сосредоточиться на главном. Так и лежит, бывало, Петрова, страдает душевно, пока бабка за Мишкой не завалит. А потом дует на всех парах в офис господина Кропоткина. Ладно, если причесаться успеет. А тут... Да кто же спорит, девочки! Мы, конечно, тоже можем выглядеть где-то сносно, если нас причесать, но в Петровой в то утро появился непередаваемый шик, который встречается только у самых духовно недоразвитых гадин! Ну, знаете, наверно, таких! Фамилии называть не будем.

Конечно, сама мысль, что секретаршей у него будет не эта потрясающая, роскошная в своей бездуховности Петрова, а давно надоевшая Лариса Петровна из отдела поставок, стала вдруг для господина Кропоткина трудно переносимой. Он все-таки выскочил из-за стола к Петровой, ухватил ее за крошечную ручку в лайковой перчатке и восторженно произнес: "Да ты чо, Петрова! Как ты...то есть, как вы могли такое подумать, э-э-э..."

Петрова многообещающе, поощрительно улыбнулась лысому, толстому Кропоткину, усиленно потевшему возле ее руки, и сделала брови домиком.

- Мы же вас давно уже хотели главой отдела реализации поставить! брякнул Кропоткин совершенно для себя неожиданно, начисто забыв, что уже обещал это место дочери Вячеслава Родионовича из министерства...

А Петрова только слегка пошевелила чернобурыми плечами, повела влажными глазами по навесному потолку и даже не улыбнулась. И господину Кропоткину на миг показалось, что внутри нее стучит не сердце, а маленький перламутровый арифмометр. Но только на миг почудилось... Ерунда какая-то!

Долго ли так времечко катилось, скоро ли, про то я, девочки, не ведаю. Это же надо внутри самой ситуации находиться, чтобы ощущать его разбег.

Через некоторое время Петрова прочно привыкла, что она и не дура какая-то вовсе, а самая умная, самая красивая, самая-самая во всем их городе. Куда она только не заходила, где только не появлялась, все тут же начинали ей бурно радоваться. А кто радовался не слишком бурно, того Петрова не извиняла. Поскольку приказ ею был дан, чтобы всем радоваться именно бурно. Ну, а кто в нашем сугубо демократическом обществе не понимает приказов, тот ведь везде лишним бывает. Остается с носом. А еще лучше - без носа. И все радовались! Бурно! А чо печалиться, если всем так сразу хорошо стало, так радостно!

Только один Мишка сумрачный все это время ходил. Завел он себе лунный календарь и крестиками дни считал. Перемены, происходившие вокруг него, одного только его, похоже, не радовали. Но Петрова сына извиняла. Как-то выделяла его из всех остальных. Понимала она, что, в силу своей занятости, слишком мало времени уделяет подрастающему поколению. Хотела даже повысить это время с семнадцати минут в день до двадцати двух, но не получалось пока. Дел было невпроворот.

Мишкину бабку Петрова сдала на принудительное лечение от алкоголизма в шикарную больничку для бывших жен коммерсантов. Такая петрушка у них в городе повелась, что как только жена вдруг не нужна становилась, так ее в такую клинику за большие деньги сдавали, потому как все свое имущество коммерсанты почему-то непременно на старых жен записывали. А больничное начальство им само уже потом продлевало доверенность на управление этим имуществом. Всем так удобнее было. Ни судов, ни скандалов. Сидят эти жены тихо по лавочкам. А бывшие их мужья передадут им пару бананчиков - да и к окошечку специальному в приемном покое рысью бегут. Им там печать - хрясть! Подпись главного врача - бац! Занимайся, дорогой товарищ, коммерцией!

Мишка старался вести себя тихонько, не привлекая к себе особого внимания мамки, поскольку опасался, что она и его куда-нибудь запросто может сдать. Ага. И будет он тогда сидеть на лавке у забора, как бабка, тоскливо глядя на проплывающие мимо лохматые облака.

Впрочем, и при желании не смог бы он доставить Петровой никаких огорчений. Михаил теперь ходил везде с такой специальной тетенькой телохранительницей Софьей Платоновной. Петрова почему-то решила, что Мишку могут похитить, а она очень боялась шантажа. Вернее, не шантажа она боялась, насрать ей было на какой-то шантаж! Опасалась она, как раз, ряда непродуманных решений со своей стороны, Ну, там со стрельбой и прочей мокрушкой. После того, как она стала главной на своей работе, уволила всех прежних сотрудников, включая господина Кропоткина и Ларису Петровну из отдела поставок, захватила несколько смежных фирм, она вообще раздражалась по самым пустячным поводам. Отсутствие самоконтроля ее беспокоило, короче. Но даже не столько ее, сколько ее психоаналитика. Самого дорого в городе, конечно.