— Я думала, что, возможно, он простил нас, что он решил не рассказывать, потому что не хотел делать больно маме. Я совсем не подумала, что он мог подавить это воспоминание, — умоляюще произнесла я.

Он хмуро смотрит на меня.

— Ну, позвольте только сказать, доктор Лиза, что он всё ещё не в порядке. Никто из нас не хочет твоей исповеди, — выдавив смех, сказал Уилл, и из его глаз полились слёзы, которые он быстро вытер.

— Как он? — отчаянно спросила я.

— Сама как думаешь? — отвечает он вопросом на вопрос.

— Лиза, из-за этих криков я не могу спать, — остановившись в дверях, говорит Уилла.

— Прости, милая. Мой друг просто огорчён. Вернись в кроватку и посмотри мультики, ладно? — говорю я, прежде чем мягко подтолкнуть её к спальне.

Когда я возвращаюсь в гостиную, лицо Уилла ничего не выражает. Его большие голубые глаза блестят.

— Это она?

Чувствую, как бабочки порхают в животе. Я столько раз представляла этот момент, но никогда не думала, что это будет так. В мечтах девятнадцатилетней девочки я бы позвонила ему сразу после родов. Он бы поспешил ко мне и сказал, что всё будет хорошо и у меня будет семья. Тогда не имело значения, должна ли я буду делить его с ещё одной семьёй. Когда ты молод, ты не видишь жизнь, какой она есть. Ты игнорируешь жестокую реальность. Думаешь, что если сильно пожелаешь, вслух выразишь свои желания, долго в них будешь верить, то сможешь все их осуществить. Но жизнь не обязательно должна быть такой.

— Да, — тихо говорю я.

Уилл кивает, медленно подходит к дивану и садится. Я смотрю на мужчину, в которого впервые влюбилась, которому отдалась. Я хотела, чтобы он не просто любил меня, а был влюблён по уши. Когда он закончил наши отношения, я выпала из жизни на какое-то время. У меня было разбито сердце, я скорбела.

— Почему ты не сказала мне? — спросил Уилл, и его глаза встретились с моими.

Впервые за годы я снова втянута в это. Я помню всё, что было между нами. Восемь лет я притворялась, что всего этого не было, и закрываю глаза, чтобы разрушить чары.

— Я думала, что поступала правильно.

Я сажусь рядом с ним, сохраняя необходимое расстояние. Уилл кладёт голову на руки и глубоко вздыхает.

— Для кого? — бормочет он.

— Для всех вас. Для Криса, для Гвен, — говорю я, чувствуя себя виноватой, даже произнося её имя.

Моя любовь к Уиллу постепенно росла, также росла и вина внутри меня. Я понимала, что делала с Гвен — с женщиной, от которой видела только добро. Она никогда не смотрела на меня как-то иначе, чем на друга Криса. Она никогда не осуждала меня за то, кем была моя мама или что она сделала. И то, что я оказалась такой, какой меня все считали, ранило больше всего.

— Она знает, что я её отец?

Я вздыхаю.

— Она даже не знает, что я её мама, — грустно смеюсь я.

Мужчина вопросительно смотрит на меня:

— Как это возможно?

Закатывают глаза. Забавно, что он думает, будто я смогла бы совмещать жизнь учителя дошкольного образования и бармена и втайне быть мамой.

— Её со мной не было, Уилл.

— А где она была? — спросил он, и его взгляд застыл на ладонях.

— С тётей Дэни. Я уехала к ней, когда узнала, что беременна. Знала, что она будет лучшей матерью, чем я, — честно ответила я.

Он вскинул голову. Теперь я завладела всем его вниманием.

— А как насчёт её отца? — гневно спросили Уилл.

— Какого отца? Который был женат и у которого была своя семья? Отца, для которого она была бы внебрачным ребёнком? — говорю я, и слёзы катятся из глаз.

— Это нечестно. Если кто-то и знал, сколько для меня значит ребёнок, так это ты, — возражает он.

Игнорирую приступ вины.

— Скажи, если бы я пришла к тебе и сказала, что забеременела или уже родила, то что бы ты сделал? Ты бы принял её с распростёртыми объятия ми, или это был бы втайне любимый ребёнок? Ты этого хотел бы для нашей дочери?

— А сейчас? Сейчас какой жизни ты для неё хочешь? — сверля меня взглядом, спросил он.

Я отвожу взгляд, когда чувства, которые я так долго пыталась подавить, воспоминания о прикосновениях попытались пробиться в сознание.

— Я хочу, чтобы у неё была жизнь лучше, чем у меня. Это всё, что я могу сказать.

— Гвен выгнала меня из дому. Крис в ярости. Не знаю, как он всё это выдержит. — В его глубоком вздохе отчётливо чувствовалась боль, когда он проводит рукой по волосам. — Я должен придумать, как всё исправить. Не могу потерять свою семью.

Чувствую, как во мне поднимается гнев. Мужчина, которого я любила, которому отдала свою молодость и чьё дитя я принесла в этот мир, сидит и рассуждает, как ему сохранить свою семью так, словно маленькая девочка в соседней комнате — не его семья. Пытаюсь подавить злость, ведь она эгоистичная и беспричинная. Нужно остановиться и попытаться не сорваться на него.

— Хотел бы я встретиться с ней, но не в такой ситуации, — поднявшись с дивана, произнёс он.

Я тоже сразу же поднялась.

— Ты куда? — спрашиваю я, следуя за ним к двери.

— Прямо сейчас я не думаю, что буду хорошим отцом хоть для кого-то. Мне нужно… мне просто нужно время. Я вернусь. Обещаю.

Когда он уходит, я делаю то, чего не делала долгие годы. Я плачу по нему и надеюсь, что это не войдёт в привычку.

Глава 3

Гвен

Если вы когда-либо слышали о сёстрах, у которых натянутые отношения, то мы с Джиа переплюнули эти слухи. Моя мама называла нас летом и зимой. Она не только называла нас так, но и дала нам такие имена. Гвен Саммер и Джиа Винтер — вот какие имена сопровождали наши фамилии в свидетельстве о рождении.

Мы отличаемся почти во всём. У Джии тёмные, почти угольно-чёрные, длинные волосы и карие глаза — такие же, как у мамы. Я же папина дочка со светло-коричневыми волосами, которые на свету были почти рыжими, с зелёными глазами и бледной кожей. Она была идеальным ребёнком: красивой, хорошо воспитанной, хотела понравиться и наслаждалась занятиями, которые придумывала для нас мама. Я родилась в самый жаркий день лета. Папа сказал, что я родилась быть темпераментной. Мама практически дралась со мной, чтобы заставить меня одеться в платье, и я прятала свою домашнюю одежду под теми отвратными кружевными штуками, в которые она жаждала меня нарядить. Я действовала матери на нервы, но папа был моим рыцарем в сияющих доспехах, бросавшимся спасать меня, когда дела шли плохо. Отец был моим лучшим другом. Он понимал меня. Мы были похожи и совершенно отличались от мамы. Старая поговорка, что противоположности притягиваются, точно подходила им.

Мама родилась, чтобы стать женой представительного человека. Она родилась в Старом Орлеане, родители происходили из старого знатного рода, и маму готовили в жены сенатора, губернатора или президента — кого-то подходящего, важного и богатого. Мой отец был музыкантом, проезжавшим мимо после отмененного концерта в Техасе. Он был вольным человеком, который оторвал маму от всего, что она знала. Посмотришь на маму, так вылитая Джиа, а мама всегда говорила, что я была папиной дочкой.

Оглядываясь в прошлое, я признаю, что завидовала Джиа. Я завидовала её таким хорошим отношениям с мамой и тому, как она так легко соответствовала образу, который хотела видеть мать. На неё это никогда не давило, сестра от природы была утончённой и прекрасной. Прекрасной в классическом смысле. Черты лица Джиа полностью симметричны, её голосу присущ идеальный намёк на женственность, и не только это. Она была умной и изящной, но всегда немного холодной.

Большинство людей воспринимали её холодность как загадочность — по крайней мере, парни. Если бы мы не родились в одной семье и одном доме, возможно, мы никогда бы не были лучшими друзьями. Джиа всегда хранила мои секреты, и, думаю, она находила мой неугомонный бунтарский характер забавным. Поскольку мои выходки подчёркивали её положительные качества, уверена, что Джиа не возражала против них, хотя обычно старшим сёстрам это не нравится. Когда меня наказывали и отца не было рядом, чтобы спасти от железной воли мамы, я бежала к Джиа и запрыгивала ей на руки в поисках защиты. Сестра всегда умела урезонить маму и успокаивала её, даже меня умела успокоить, на время, конечно.