- Ваши документы гражданин.
Не умея понять, чего от него "хочат", Аркаша выпучил глазки и облизал пересохшие губки.
- Да он пьян, - ответила за него соседка, - а я ехала по правой стороне, как и положено.
Милиционер расчехлил определитель дорожных происшествий, протянул Аркаше, который был так подавлен, что даже не пошевелился. Желтолицый схватил прибор, дунул куда следовало, от старания покраснел и временно перестал быть жёлтым. В приборе, в знак соответствия, тоже покраснело.
- Видите, у него в крови большой процент алкогольного содержания!
Настала Аркашина очередь, и он покраснел, сначала от стыда, потом от нового прилива страха. Узнал худого-желтого, только раньше тот притворялся толстым-белым, но это, несомненно, он - муж соседки, уголовный фокусник. Наверное, сбежал, наверняка, с человеческими жертвами.
- Я, знаете, книжку читал про декабристов. А тут этот Герцен. Пришёл, разбудил, а сам в кусты. Я даже тапочки не успел одеть. Можно я их сейчас одену?
Аркаша пытался схватить бессовестного лгуна, но беспомощные руки произвели лишь слабые движения.
Явились запыхавшиеся санитары. У одного из них, бодрого и весёлого, в руках потрёпанная колода карт. Другой же, с безвольно опущенными руками, весь какой-то никакой, словно сделанный из пустого вещества.
- Да что же вы стоите?! - рассердилась соседка, и не удержала упирающегося мальчика, который мгновенно исчез вместе с покалеченным велосипедом. Две стихии соединились, и через малые секунды из коридора слышался весёлый шум движущегося со скоростью транспортного средства.
- Мы санитары, мы только носим, - замычал "никакой". - А носилки внизу, а врач в отпуске.
Появляется невысокий мужчина с огромным чемоданом:
- Прямо с вокзала, и сразу к вам. Тянет, знаете, на работу. Что у вас тут?
- У нас тут несчастный случай, - ответил санитар с картами и ловким движением вытянул из колоды туза, - который лежит и есть несчастный.
- Что же вы, батенька, - врач укоризненно посмотрел на "ранетава" и покачал головой.
Ему понравилось ощущение, возникающие при качании головы, и он, тихо улыбаясь, сделал это несколько раз кряду. Остальные заметили и, как зачарованные, стали повторять глупые движения его. Пока это происходило, врач решил ускользнуть, но милиционер схватил сильной рукой, чтобы вернуть на прежнее место.
- Пустите, я должен идти. Меня, верно, ждут близкие родственники, - оправдывался струсивший эскулап.
- А как же больной, - негодовала удивлённая соседка.
- Накройте чем-нибудь, и ему непременно станет "легше".
Один из санитаров послушно снял с себя халат и накрыл Аркашу. Накрыл с головой, как делают с неживыми. Аркаша хотел посмотреть с презрением на кого-нибудь, кто поближе, но через халат разглядел только кусок пола и чью-то ногу. От обиды и злости заплакал.
Ему открыли лицо, и он, наконец, взглянул с презрением прямо в склонившегося над ним. Этим человеком оказался один из санитаров, который "никакой". От аркашиного взгляда стал "совсем никаким" и обессиленный сел, прислонившись к изрисованной дошкольниками стене. Строго напротив головы оказалась хулиганская картинка, не дающая ни малейшего шанса для разночтений. "Никакой" отодвинулся сколько можно, сделал товарищу знак рукой и замер.
- Ему нужен укол, - сказал товарищ, спрятал в карман халата карты, вытянул оттуда же немаленького размера шприц и профессионально быстро уколол и напарника, и себя. С врачом от увиденного сделалась икота, но воды ему никто не принёс.
Вернулся "худой-жёлтый". Теперь в тапочках и новой спортивной куртке, которая из-под новых аркашиных брюк. Якобы случайно доставал из карманов личные аркашины вещи, делал удивлённое лицо и украдкой подмигивал. В яркой куртке, в красивых тапочках, с золотыми зубами он стал похожим на артиста, только его обшарпанные штаны всё портили. Пристально посмотрел на аркашины брюки, которые были заметны через разрезы медицинского халата.
- А штаны то краденые, - сказал он, обращаясь сразу ко всем, - и зашептал Аркаше в самое ухо:
- Снимай, - дальше матом, а потом ещё и нецензурными словами.
Аркаша никогда раньше в таких оборотах речи не участвовал, и с непривычки зажмурился. Когда "отжмурился", то вокруг не увидел никого. Все разбежались, как перед землетрясением. Одиноко стоял брошенный впопыхах чемодан врача, да на лестнице, цепляясь за поручни расстёгнутыми рукавами, висел халат санитара. Аркаша поднялся, чтобы разглядеть подробности, и увидел, что брюки у него "неновые".
Стоял перед своей, испачканной дошкольниками, дверью и придумывал что сказать. Устыдился своей нерешимости, постучал. За дверью раздались отчётливые шаги, и ему не открыли. Постучал ещё, замер, прислушиваясь, оглянулся. На полу лежал перевёрнутый "лисапед", посреди кухни валялась опрокинутая кастрюля. Несколько разноцветных кошек неторопливо вылизывали застывшее кушанье. С ужасом подумал: "А что, если откроют!" От этой мысли стало не по себе, и он решительно бросился вон.
С собой захватил чемодан доктора, на себя одел халат санитара. Сделал это не для кражи, а на память о городе, где произошло рождение и бОльшая часть жизнь. Люди, видя целеустремлённого человека в специальной одежде, почтительно расступались, а некоторые смотрели вслед загадочной фигуре с уважением, и восхищенно качали головами.
Чемодан оттягивал руки, казалось, что там не вещи, а что-то другое. По дороге встретил старуху с настенными часами без стрелок. Хотел о чём-то спросить, но не спросил. И она ничего не ответила, потому что он ничего не спросил.
