Железное Сердце не переставал воспламеняться, излагая свои максимы. Лежа на земле рядом с Жюстиной в позе, необходимой для получения удовольствия сообразно своим вкусам, он потихоньку приподнимал юбки нашей героини, которая, наполовину испуганная, наполовину соблазненная, неосмеливалась на отпор. Негодяй, не успев устроиться поудобнее, дал свободу своему возбужденному члену, который только и ждал появления бреши, чтобы устремиться в нее. Правой рукой содомит направлял свой инструмент, левой крепко держал и прижимал к себе тазобедренную часть девушки, а она, почти убежденная его словами, только пыталась, уступая понемногу, спасти то, что представлялось ей самым ценным, и не задумывалась о гибельной опасности, подстерегавшей ее в том случае, если бы она позволила такому быку вломиться в самую узкую полость своего тела.

- О дьявольщина! - вскричал разбойник. - Наконец-то она моя!

И сделав резкий выпад, он настолько сильно прижал головку своего члена к маленькому нежному отверстию, которое хотел протаранить, что перепуганная Жюстина испустила крик, вскочила и бросилась к группе, где была Дюбуа.

- Что такое? - возмутилась распутница, которая уже засыпала, истощив свои силы многочисленными жертвоприношениями, совершенными на всех ее алтарях.

- Ах, мадам, это я, - отвечала дрожащая Жюстина. - Ваш брат... он хочет...

- Да, я хочу сношаться, - взревел Железное Сердце, догоняя несчастную и хватая ее, чтобы продолжить свое подлое дело. - Я хочу насладиться жопкой этой девчонки, чего бы это ей ни стоило.

Жюстина подверглась бы невероятным мучениям, если бы в этот момент не послышался шум кареты на большой дороге.

Неистовый разбойник тотчас забыл о своих удовольствиях и вспомнил о своем долге; он разбудил своих людей и устремился к новым злодеяниям.

- Ах какая удача! - обрадовалась Дюбуа, окончательно проснувшись и внимательно прислушиваясь. - Ага! Вот и крики: все кончено. Ничто так не радует меня, как эти знаки победы: они говорят, что наши ребята сделали свое дело, и я могу быть спокойной.

- Но мадам, - воскликнула наша маленькая искательница приключений, там ведь наверняка есть жертвы.

- Какое мне до них дело, на земле людей хватает... Вспомни тех, кто гибнет на войне.

- Они же гибнут по причине...

- ... которая не столь уважительная, как в нашем случае. Совсем не для того, чтобы обеспечить себе пропитание, тираны отдают своим генералам приказ истреблять народы, а только чтобы потешить свою гордость. Мы же, подгоняемые нуждой, нападаем на прохожих только ради того, чтобы выжить, и этот закон, самый высший закон на свете, полностью оправдывает наши действия.

- Но мадам, другие работают... имеют какую-то профессию...

- А это и есть наша профессия, малышка, мы занимаемся ею с самого детства и полюбили ее; это была профессия первых жителей земли, только она восстанавливает равновесие, которое нарушает несправедливое распределение богатства. Во всей Греции воровство считалось делом почетным; некоторые народы до сих пор допускают, поощряют и вознаграждают его как достойный поступок, доказывающий мужество и ловкость... как поступок весьма добродетельный, одним словом, необходимый для всякой энергичной нации.

И Дюбуа, подстегиваемая своим обычным красноречием, уже собиралась завязать продолжительную дискуссию, но тут вернулись разбойники вместе с пленником.

- Вот, - сказал Железное Сердце, который держал его за руку, - чем я утешусь за жестокосердность Жюстины.

В лунном свете все увидели юношу лет пятнадцати, прекрасного как Амур.

- Я убил отца и мать, - продолжал злодей, - я изнасиловал девочку, которой не было и десяти лет, и теперь будет справедливо, если я прочищу задницу сынку.

С этими словами он удалился с мальчиком за стог сена, служивший шайке укрытием. Вскоре послышались глухие крики и стоны, перекрываемые довольным ревом развратника, потом первые сменились воплями, которые говорили о том, что предусмотрительный разбойник, не желал оставлять следов своего преступления, насладился сразу двумя удовольствиями - испытал оргазм и зарезал предмет своей похоти. Вернулся он, весь забрызганный кровью.

- А теперь, - заявил он, - ты можешь успокоиться Жюстина: видишь, я уже насытился, и тебе ничто не грозит до тех пор, пока новые желания не пробудят во мне новых кровожадных порывов. Нам пора уходить, друзья, - обратился он к сообщникам, - мы убили шестерых человек, их трупы валяются на дороге; может случиться так, что через несколько часов оставаться здесь будет опасно.

Добычу поделили. Железное Сердце захотел, чтобы и Жюстина взяла свою добычу, которая составила двадцать луидоров; ее заставили принять их, она с дрожью и отвращением уступила, и шайка отправилась дальше.

На следующий день воры, почувствовав себя в безопасности в лесу Шантильи, начали считать свои деньги и готовить обед. Добыча была невелика: всего лишь двести луидоров, и один из разбойников сказал:

- По правде говоря, не стоило совершать шесть убийств ради таких денег.

- Вот что, друзья мои, - вступила в разговор Дюбуа, - когда вы уходили на дело, я велела вам не щадить никого из путников совсем не из-за денег, а ради нашей собственной безопасности. В таких преступлениях виноваты не мы, а законы: до тех пор, пока будут наказывать воров, воры будут убивать, чтобы их не обнаружили. Теперь насчет того, - продолжала мегера, - что две сотни луидоров не оправдывают шести убийств. Любые поступки следует оценивать только в связи с тем, как они соотносятся с нашими интересами. Тот факт, что прекратилось существование этих принесенных в жертву существ, для нас не имеет ровно никакого значения, и мы конечно же не дали бы и обола {Обол мелкая старинная монета}за то, чтобы эти люди остались живыми, а не гнили в земле, следовательно, если в любом деле для нас возникает даже самый малый интерес, мы должны без всяких сожалений и раздумий предпочесть его, поскольку, если мы считаем себя людьми не глупыми и если это дело зависит от нас, следует извлечь из него всю пользу, не обращая внимания на то, что может при этом потерять наш соперник, ибо невозможно сравнить две вещи: то, что касается нас, и что касается остальных. Первую мы ощущаем физически, вторую можем осознать только моральным образом, но моральные ощущения обманчивы - истинны лишь ощущения материальные. Так что шесть трупов не только не стоят двухсот луидоров, но даже тридцати су было бы достаточно, чтобы их оправдать, так как эти тридцать су доставили бы нам удовлетворение, которое, как бы незначительно оно ни было, должно тем не менее порадовать нас больше, чем шесть убийств, которые в сущности почти нас не трогают, хотя, когда мы совершаем их, вызывают довольно приятное, щекочущее ощущение, объяснимое естественной порочностью людей, ибо, если хорошенько присмотреться, первым движением человеческой души всегда остается радость при виде чужого несчастья и горя.