Медленно продвигаясь сквозь пылевую взвесь, осматриваюсь по сторонам в поисках противника и, как всегда, того, чем можно этого противника огреть, да побольнее.
Кстати о боли. В голову вдруг ввинтилась мысль, что боли я уже не чувствую. По какому-то наитию поднял руки перед собой, пристально их рассматривая в ярком свете рогов. Обычные руки, мои, правда покрытые толстым слоем пыли, оттого неестественно бело-серые-бурые от запекшейся то тут, то там, по всей длине рук, крови. Футболка, некогда благородного синего цвета, приобрела вид серо-синей хрени. Черные спортивные штаны стали чуть-ли не белые, как и кроссовки.
Повздыхав, сетуя на то, что заебусь теперь стирать всю свою одежду, мысленно махнул рукой, вновь сосредоточившись на том, чтобы подобрать, или хотя-бы найти, что-либо, что поможет положить Шигараки, пусть и не с одного удара, но чтоб с гарантией. Да даже можно вывести из строя, главное, чтобы он был какое-то время – желательно неограниченное– недееспособен.
И удача мне, как бы странно это ни было, улыбнулась. Медленно проходя мимо большого обломка здания, где-то на три, на пять и на два метра, узрел торчащую из-под обломка арматуру. Толстую такую, даже на вид тяжелую, метра полтора в длину, если так, на вскидку. Не меч, конечно, но погладить такой оглоблей можно так, что и не встанешь больше. Никогда.
Так, все, мысли в сторону, пошли выдергивать арматурину. Подошел ближе, поудобнее уперся ногами в обломки, чтобы не дай бог не навернуться и обхватил граблями арматурину. Тя-а-а-анем потянем!..
– Ух, scheiße… Как засела-то глубоко… – шепотом высказался я, утерев несуществующий пот. – Ладно… Будем дергать дальше… Хех, двусмысленно то как… – усмехнувшись собственной незамысловатой шутке, поплевал на руки, потер друг об друга, брезгливо сбросил скатавшиеся комочки мокрой пыли и ухватился за «хвостовик» арматуры. Что характерно, кровь с ней не скаталась, она как будто сгенерировала крепкую корку на коже.Посильнее уперевшись в землю, устланную обломками здания, сжал очко до размеров мышиного глаза, чтоб не дай бог конфуз не произошел и, яростно, натужно скрипя зубами, издавая сиплые стоны, пытающегося высрать маленькую какашку, потянул арматуру на себя.
Мышцы скрипели от натуги, кости трещали от давления, руки стонали от сводящей боли, очко пыталось сжаться сильнее, спина пыталась выдавить из себя позвоночник, ноги изо всех сил старались продавить землю насквозь, пока зубы желали раскрошить себя в труху, лишь бы не выпустить стон слабости из чрева тела. Глаза от такого напряжения лезли из орбит, мозг пытался успокоить весь организм, работающий только лишь для того, чтобы выдернуть арматурину. Сердце едва не разрывалось от нагрузки, прогоняя кровь по жилам, расширившимся настолько, что те проступили не только на лбу и шее, но и на руках, пробившись сквозь «панцирь» толстого слоя пыли.
Сколько я так тянул, неизвестно, однако, вскоре, арматура поддалась. Сначала слабо, дернувшись буквально на миллиметр, она резко скакнула вверх на целую десятку сантиметров вверх. Я, не рассчитав, от такого выверта, расцепил руки чисто на инстинктах и, запутавшись в собственных ногах, неизящно плюхнулся на задницу, да настолько удачно, что приземлился прямо на подкрадывающегося ко мне сзади Шигараки, роняя и его и себя на землю.
Реакция сработала мгновенно, стоило мне понять, кто так двусмысленно лежит подомной, прижатый к земле моими руками за запястья. При этом правой ногой я прижал его ноги к земле, чтобы не дергался, второй упираясь в землю. Чтоб поустойчивее было и равновесие сохранялось. Правда было что-то не так с Томурой…
– Ну и рожа у тебя, Шарапов… – вырвалось из меня совершенно случайно, когда я понял, что было не так. На его роже не было привычной мне руки. Слетела она с него что-ли и лежит теперь, погребенная под завалами или еще что, не знаю, но ее не было.
А фраза эта подслушана мной была от одного из наших русских инструкторов по владению МПЛ. Ну вот как-то так случайно услышал фразу, причем сказанную на немецком, что странно.
А рожа у Шигараки действительно зачетная, если можно так ляпнуть. Сухая, бледная, даже болезненно-желтая, хотя мне думается, что это обман зрения. Особенно в красном свете от рогов. Губы сухие, потрескавшиеся. Вся шея в бороздах от частого чесания… В общем, Шигараки явно был воспитан не в нормальной, пусть и поехавшей семье, а в каком-то Освенциме, будь он неладен, честное слово! Впрочем, возможно, так и есть… М-да…
Но самое главное, я теперь вижу его глаза. О-о-о, не зря говорят, что глаза – зеркало души, ой не зря… А глаза у него, кстати, интересные. Радужка глаза красная, точнее даже ярко-красная. Белки покрасневшие, похоже, от усталости. Зрачки узкие, почти точечки в красном мареве радужки.
И в этих глаза было все. Все, что я мог узнать от Шигараки только с большого, обоюдного перепоя. В его глазах не было той, виденной мной раньше, ярости. В них не было гнева. Даже толики раздражения. В них был страх. Ранее незаметный и, скорее всего, давимый, теперь он заполнял его глаза наполовину. Вторую половину наполняло желание. Простое, но такое сильно желание. Выжить. Выжить любой ценой. И надежда. В самых задворках я увидел в его глазах надежду, что все это закончится и он будет жить, а не сдохнет прямо сейчас.
Снаружи он пытается быть взрослее, умнее, хитрее, бесстрашнее, храбрее, но внутри… Внутри него спрятался маленький, боящийся всего и вся, хрупкий ребенок, забившийся в самый дальний угол, обняв любимую, до смерти верную, собаку. Он не воин, но выбрал этот путь, несмотря на то, что немощен и слаб… Он не храбр, но он и не трус. Он просто идет к конкретной, поставленной самому себе, цели.
И куда-же ты идешь, Томура?.. Чего ты ищешь в этой жизни. В жизни, где такому тебе нет места. В жизни, где ты не являешься собой? Что ты хочешь в этой жизни?
Мести? Ты хочешь мести? Справедливости? Или же ты хочешь разрушить этот мир к херам, чтобы ничего о нем больше тебе не напоминало?
Ты стал злодеем, Томура. Мало того, ты стал Лидером Организованной Преступной Группировки. Зачем тебе это? На это нужны серьезные причины… Так какие они у тебя?
Ты не грабитель. Ты не бандит. Ты – злодей. Злодей, преследующий свои желания и цели. Об этом говорит мне твой взгляд. Я такой уже видел. И я узнаю его. Узнаю, кто бы ни был его обладателем. Это тайная обида, маска жестокости и ненависти к окружающему миру, ко всем людям, его наполняющим, ко всему сущему… Но это маска. Маска, за которой скрывается холодный, обжигающий, детский страх.
А твоя причуда? Эта сила, которой ты обладаешь? Она не твоя. Она не идет тебе. Твой характер не такой, твоя судьба не должна быть такой. Ты сам не должен быть таким… Но ты им стал. И ты боишься той силы, которой обладаешь… Она нагоняет на тебя страх. Ужас. Ты боишься самого себя. Ты сам себе, глубоко в душе, противен. Но ты живешь с этим… Нет, ты не живешь. Ты существуешь. Существуешь лишь ради одного… Когда-то принять в себя причуду твоего Сенсея. Получить всю его мощь, всю его силу… И уничтожить все. Просто уничтожить. Вот чего ты хочешь.
В какое-то мгновение я будто очнулся ото сна. Наваждение мгновенно пропало, отпуская меня. Несколько секунд я приходил в себя. Голова нещадно болела, кружилась. В теле, казалось, прибавилось веса… Тонн сто, эдак навскидку. Держать себя ровно очень трудно, не говоря уже о Томуре, который так и смотрел мне в глаза своими красными глчделками все с тем-же выражением… Сколько я так провисел над ним? Минуту? Две? Больше? Я не знаю… Но пыль все еще окружает нас… Значит прошло минуты две, не больше.
Почувствовав, что я ослаб, Шигараки одним движением сбросил меня с себя. Обессиленно рухнув на землю, устланную обломками здания, еле-еле поднял руку, чтобы натянуть на нос и рот футболку. Хоть как-то, но необходимо прервать доступ пыли в легкие. Хотя бы таким вот, ненадежным образом, но прервать.
Шигараки-же, почувствовав свободу, начал медленно подниматься, с кряхтением и явным усилием. Хех, видимо мой «взгляд» подействовал и на него истощающе. Вон как руки трясутся с коленками, и явно не от страха. Хех, да он с карачек подняться не может… Э… Нет… Шигараки! Нет! Положи осколок! Положи чертов осколок чертового стекла где ты его, черт возьми, взял!
