Незаметно для себя и почти незаметно для окружающих, Ирина из светской дамы превратилась вновь в серую мышку с каштановым хвостиком, схваченным разноцветной резинкой, слегка полноватой для статуса топ-модели редакции, который ей присвоили сослуживцы. Нет, она не стала небрежной в одежде или забыла о существовании косметических средств, но стала как-то проще, более земной, что ли. С момента чудесного преображения прошло уже около трёх месяцев, и от роскошной блондинки, которой на короткое время стала Ирина, не осталось и следа. Если бы Евгений увидел Ирину такой, какой она стала, он бы не заметил перемен, но если бы ему сказали, что эта девушка с каштановыми волосами и бледным лицом - та самая Алла, которой он увлёкся на презентации, он (Ирина была убеждена в этом), сильно бы удивился произошедшим метаморфозам.
Все знакомые девушки, сколько-нибудь дорогие Ирине, были беременны. Ольга ждала появления первенца уже около пяти месяцев, Анжелика, секретарь главного редактора журнала, была практически на сносях, но не переставала работать, поскольку знала свою незаменимость. Даже Шурочка Кукушкина, которой Ирина была благодарна за закат своей карьеры на телевидении, собиралась в декрет. "Только я одна осталась", - грустила Ирина, понимая, что мечта родить от Евгения ребёнка так и останется всего лишь мечтой, такой же нереальной, как мечта выйти за него замуж и стать госпожой Князевой. Задержку месячных она отнесла на счёт небольшой простуды, которую подхватила, разгуливая в лёгких чулочках на презентации, и всё собиралась посетить гинеколога, но откладывала этот визит, не испытывая симпатии к докторской братии. "Два месяца - это не катастрофа, попью таблетки, и всё нормализуется", - думала Ирина. Олечка выдвигала различные гипотезы Ирининого недомогания, на что та лишь улыбалась: "Вместо того, чтобы гадать, лучше зарази меня своей болезнью, хочу немного поболеть", - говорила она, имея в виду беременность Ольги. "Не будем исключать и эту возможность", - обычно парировала Ольга, но Ирина только качала головой, нет, это было бы слишком невероятно. Забеременеть, будучи близкой с мужчиной один-единственный раз? Нет, невероятно! И, несмотря на уговоры Ольги купить в аптеке тест на беременность, продолжала упрямиться и настаивать на простуде. Наверное, в глубине её души жила слабая надежда на чудо, и погубить эту надежду она пока не осмеливалась. Дни меж тем сменяли друг друга, а Иринина проблема всё не решалась. Иногда Ирина подходила к зеркалу, сбрасывала бельё и, повернувшись боком к зеркальной поверхности, изучала свой живот. А вдруг? Она выгибала спину, и живот становился больше, а Ирина, точно зачарованная, надолго застывала перед собственным отражением, улыбаясь мечтательной улыбкой. В эти минуты она представляла, как, словно уточки, переваливаясь с ноги на ногу, они с Ольгой шагают по магазинам, неся гордо свои животики, и выбирают детские вещи, а дома их дожидаются Владимир с Евгением. И Ирина осторожно касалась руками своего живота, прислушиваясь к тому, что происходит внутри её организма. Иногда ей казалось, что она чувствует, как кто-то нежно трогает её изнутри невидимыми ручками или ножками, но тотчас по собственному желанию обрывала фантазии, боясь зайти в них слишком далеко.
"Как чудесно просыпаться утром с мыслью, что внутри тебя, возможно, зарождается новая жизнь. И пусть вероятность этого очень мала, я дам себе ещё немного блаженства неведения. Я заслужила это счастье - надеяться, что беременна от любимого человека. Что же, даже эта надежда даёт мне счастье, и кто меня осудит за мою глупость? Кто посмеет? Разве много было счастья в моей жизни, разве не из страданий она была соткана? Дайте мне право надеяться, мне это нужно".
В одну из выходных суббот Ирине позвонила Ольга и предложила прогуляться до ближайшего парка. Ольга жила за городом, подруг среди местных жителей она не приобрела, а будущей мамочке для её здоровья и здоровья малыша были необходимы регулярные моционы. Поэтому муж иногда привозил её в город, к Ирине, и девушки прогуливались по аллеям центрального парка, рассматривая молодых мамочек, и обсуждали протекание Ольгиной беременности. Девушки договорились встретиться в воскресенье около полудня, Ольга должна была зайти за подругой. Ирина с утра чувствовала какое-то недомогание, вероятно, скакало давление - следствие сосудистой дистонии, но, несмотря на головокружение, принялась за уборку. Она пропылесосила палас, покрывавший пол, прошлась щёткой по мебели и вдруг почувствовала, что отключается. Последнее, что она увидела и почувствовала - это белоснежный потолок над головой и сильный удар головой по чему-то острому...
...Ирина очнулась на гладкой поверхности кафельного пола. В открытое окно лились брызги утреннего солнца, с улицы доносились детские радостные крики. Ирина полежала немного, обводя ещё не вполне осмысленным взглядом кухонный интерьер, затем села на полу, потирая противно ноющую макушку. Рука нащупала влажную рану с затвердевшими волосами, скользнула ниже, вдоль шеи и замерла: Ирина не помнила места, в котором находилась. Что это за комната, где она, почему из головы сочится кровь? О занемевшую ногу тёрлась дымчатая кошка.
Память понемногу возвращалась, но какими-то рваными кусками, соединить которые воедино пока не получалось. Ирина помнила про звонок Ольги, помнила весь их недолгий разговор, вот только не могла понять, сколько времени прошло с момента его завершения. И почему она находится на кухне, ведь она хорошо помнила, что убиралась в гостиной. Ирина попыталась подняться с пола, она осторожно встала на колени, ухватилась руками за спинку кухонного кресла, и с большим трудом встала на ноги. Комната плыла перед глазами, слегка подташнивало, желудок неприятно сжимался. "Видимо от голода", - подумала Ирина и присела на угловой диванчик. Она решила не рисковать, и потому тихо сидела за кухонным столом, не делая резких движений. Часы на стене показывали половину двенадцатого, и Ирина просто ждала прихода Ольги, которая, как всегда в последнее время, помогла бы ей и делом, и словом.
На кухне работал приёмник. Звучала какая-то приятная мелодия, Ирина прислушалась:
"Эта любовь
Могла бы мимо нас пролететь.
Она могла бы не мне
Осколком острым сердце задеть.
И в самых долгих ночах,
Когда в душе сто лет холода,
В самом горьком из снов
Теперь нам будет сладко вдвоём!"
Пела её любимая певица, это был саундтрек к фильму, которого она не видела, но много читала о нём. Песня проникала в самые глубины сердца, будоражила, наворачивала на глаза слёзы. Ирина вспомнила про Евгения. "В самом горьком из снов теперь нам будет сладко вдвоём!" У Ирины даже потемнело в глазах: зачем она убежала от Евгения? Чего она добилась своей гордостью? Того, что плачет теперь о Евгении, не зная как что-то изменить? Ей был дан уникальный шанс быть с любимым человеком, а она, перечеркнув всё, умчалась в свой "Задрипанск". Чтобы вдали от Евгения насладиться своим горем, потому что кроме боли, она не приобрела НИЧЕГО. Кровь, стекая с затылка, капала на паркет, образуя причудливые узоры, похожие то на бегемота, то на большую грозовую тучу. Ирина плакала навзрыд, размазывая кровь, смешанную со слезами, по лицу. Ей снова казалось, что выхода не существует. Внезапно к горлу снова подступила дурнота, Ирина почувствовала, что слабеет, и, боясь, что не сможет подняться, когда придёт Ольга, встала и по стеночке дошла до входной двери. Теперь предстояло сделать следующее - открыть дверь и вернуться на кухню. Если с дверью Ирина справилась легко, то едва она сделала несколько шагов в сторону кухни, как пол зашатался под её ногами, Ирина ойкнула и, шаркая по обоям спиной, опустилась на холодную плитку. Рядом с ней легла её верная Вильгельмина.
