- Можете принести письма, - говорит миледи, - если уж вам так хочется.
- Честное слово, ваша милость, не очень-то вы меня поощряете, отзывается мистер Гаппи, немного обиженный.
- Можете принести письма, - повторяет миледи тем же тоном, - если... вам не трудно.
- Слушаюсь. Желаю вашей милости всего наилучшего.
На столе под рукой у миледи стоит роскошная шкатулочка, обитая металлическими полосками и запертая на замок, - старинный денежный сундук в миниатюре. Миледи, не отрывая глаз от посетителя, подвигает ее к себе и отпирает.
- Нет, подобные мотивы мне чужды, уверяю вас, ваша милость, протестует мистер Гаппи, - ничего такого я принять не могу. Желаю вашей милости всего наилучшего и очень вам признателен.
Итак, молодой человек откланивается и спускается по лестнице в вестибюль, где надменный Меркурий не считает себя обязанным покинуть свой Олимп у камина, чтобы проводить молодого человека вон из дома.
Сэр Лестер нежится в своей библиотеке и дремлет над газетой; но нет ли в доме такой силы, которая может заставить его содрогнуться... больше того заставить даже деревья в Чесни-Уолде всплеснуть узловатыми ветвями, даже портреты нахмуриться, даже доспехи пошевельнуться?
Нет. Слова, рыдания, крики - только колебания воздуха, а воздух в лондонском доме так основательно отгорожен от воздуха улицы, что звуки в комнате миледи поистине должны бы стать трубными звуками, чтобы слабый их отголосок достиг ушей сэра Лестера; и все-таки в доме раздается крик, летящий к небу, и это стонет в отчаянье женщина, упавшая на колени:
- О дитя мое, дочь моя! Значит, не умерла она в первые же часы своей жизни; значит, обманула меня жестокая моя сестра, что отреклась от меня и моего имени и так сурово воспитывала мое дитя! О дитя мое, дочь моя!
ГЛАВА XXX
Повесть Эстер
Вскоре после отъезда Ричарда к нам на несколько дней приехала гостья. Это была пожилая дама. Это была миссис Вудкорт, - она приехала из Уэльса, чтобы погостить у миссис Бейхем Беджер, и написала опекуну, "по просьбе своего сына Аллена", что получила от него письмо и что он здоров и "передает сердечный привет" всем нам, а в ответ на это опекун пригласил ее пожить в Холодном доме. Она пробыла у нас недели три. Ко мне она относилась очень хорошо и была чрезвычайно откровенна со мною - настолько, что я этим иногда тяготилась. Я прекрасно понимала, что не имею никаких оснований тяготиться ее откровенностью, понимала, что это просто глупо, и все же, как ни старалась, не могла себя побороть.
Очень уж она была догадливая старушка, к тому же, разговаривая со мной, она всегда сидела сложив руки и смотрела на меня до того пристально, что, может быть, это-то меня и раздражало. А может быть, мне не нравилось, что она держится слишком прямо и вся такая подобранная; но нет, вряд ли; это мне как раз нравилось, казалось очень милым и своеобразным. Не могло мне не нравиться и выражение ее лица, очень живого и красивого для пожилой женщины. Не знаю, что было мне неприятно в ней. Точнее - знаю теперь, но тогда думала, что не знаю. Еще точнее... впрочем, это неважно.
По вечерам, когда я поднималась в свою комнату, чтобы лечь спать, она приглашала меня к себе, усаживалась перед камином в огромное кресло и - боже ты мой! - принималась рассказывать мне о Моргане-ап-Керриге, да так многословно, что просто наводила на меня тоску! Иногда она декламировала мне несколько строф из Крамлинуоллинуэра и Мьюлинуиллинуодда (если только я правильно пишу эти названия, что весьма сомнительно) и неизменно загоралась чувствами, которые были выражены в этих произведениях. Я ничего не понимала (она декламировала на уэльском языке) и догадывалась только, что в этих стихах превозносится древнее происхождение Моргана-ап-Керрига.
- Вот видите, мисс Саммерсон, - говорила она мне с важным, торжественным видом, - это и есть - богатство, доставшееся в наследство моему сыну. Куда бы мой сын ни поехал, он может гордиться своим кровным родством с Ап-Керригом. Пусть у него нет денег, у него всегда будет то, что куда лучше денег, - родовитость, милая моя.
Я сомневалась, чтобы в Индии или Китае так уж глубоко уважали Моргана-ап-Керрига, но, конечно, не говорила этого, а соглашалась, что иметь столь великих предков очень важно.
- Очень важно, милая моя, - подчеркивала миссис Вудкорт. - Конечно, тут есть свои минусы; так, например, это сужает выбор невесты для моего сына, но когда вступают в брак члены королевской семьи, выбор невест для них ограничен примерно так же.
И она слегка похлопывала меня по плечу и разглаживала мое платье, видимо желая показать, что, хотя нас и разделяет огромное расстояние, она все-таки хорошего мнения обо мне.
- Покойный мистер Вудкорт, милая моя, - говорила она не без волнения, ибо, несмотря на ее древнюю родословную, сердце у нее было любящее, происходил из знатного шотландского рода Мак-Куртов из Мак-Курта. Он служил королю и отечеству - был офицером Королевского полка шотландских горцев и пал на поле брани. Мой сын - один из последних представителей двух старинных родов. Даст бог, он восстановит их прежнее положение и соединит их узами брака с другим древним родом.
Тщетно пыталась я переменить тему разговора, а я пыталась, хотя бы из желания услышать что-нибудь новое, и даже, может быть, затем... впрочем, не стоит останавливаться на таких подробностях. Но миссис Вудкорт никогда не позволяла мне поговорить о чем-нибудь другом.
- Милая моя, - обратилась она ко мне как-то вечером, - у вас столько здравого смысла, и вы смотрите на жизнь гораздо более трезво, чем девушки ваших лет; вот почему мне приятно разговаривать с вами о своих семейных делах. Вы не очень близко познакомились с моим сыном, милая моя, но все-таки довольно хорошо его знаете и, надеюсь, помните, правда?
- Да, сударыня. Я его помню.
- Прекрасно. Так вот, милая моя, я считаю, что вы правильно судите о людях, и мне хочется, чтобы вы сказали мне, какого вы мнения о моем сыне.
- Но, миссис Вудкорт, - отозвалась я, - это так трудно.
- Отчего же трудно, милая моя? - возразила она. - По-моему, ничуть.
- Сказать, какого я мнения...
- О столь мало знакомом вам человеке, милая моя? Да, вы правы, это действительно трудно.
