Литмир - Электронная Библиотека

«Дорогой отец! Выражаю вам свое почтение и обращаюсь с просьбой, которую вы, надеюсь, удовлетворите. В виду того, что мое тайное пребывание в Согдиане сопряжено с высоким риском, как для вашей, так и моей репутации, прошу дать согласие на продолжение моего лечения в Светлом Доме Амирона, где я смогу получать соответствующий уход, но с меньшей вероятностью раскрытия постигнувшего нашу семью несчастья».

Ответ пришел быстро. Наверное, отец отправил сразу несколько гонцов, которые загнали коней, чтобы проскакать Согдарию с одного конца до другого всего за сутки. Бархатный Человек умел не только побеждать, но и проигрывать.

Записка Канцлера была еще короче.

«Дорогой сын! Твоя просьба будет удовлетворена».

Впервые в жизни отец с ним согласился.

***

Дом Света Амирона был действительно светлым. Словно луч солнца, попавший на еще теплую домашнюю выпечку. Или пламя свечи, бережно укрытое толстым стеклом лампы. Пушистое облако, зависшее на небосклоне в погожий летний день. А еще он напоминал горку мягких подушек в садовом гамаке. В нем все было уютно, безопасно и тихо. Так тихо, что в первые дни Регарди казалось, будто вдобавок к слепоте он потерял еще и слух.

Дорога ему не запомнилась. Ехали долго, и он большей частью дремал, так как погрузиться в сон не давали многочисленные ухабы и выбоины, которыми был изуродован тракт. Холгер ворчал и ругал наместника за разбитые дороги, но название провинции от Арлинга ускользнуло. Он старательно не замечал любую информацию, которая касалась приюта. Ему дали пожизненный срок, а таким заключенным все равно, где находилась тюрьма. В нее давно превратился весь мир, и надежды на побег не было.

Несмотря на то что в Доме Амирона на каждого пациента приходилось полдюжины смотрителей, его заключение обещало быть одиночным. Холгер, Бардарон и женщина-тень оставались в мире нормальных людей. Арлинг сам попросил их об этом, поняв, что слишком сильно к ним привязался. Впредь таких ошибок он не допустит.

Прощание было тяжелым. Они провожали его до самых ворот обители, где нового пациента уже встречал весь персонал. Приют был заведомо предупрежден о важном постояльце, хотя о его истинном происхождении знали немногие. Отец с ним не поехал, сославшись на неотложные дела. Арлинг не возражал, согласившись, что это было бы пустой тратой времени. Куда важнее было подготовить Империю к войне, так как арваксы осадили Гундапакс и захватили ряд островов в Барракском море.

Женщина-тень долго плакала, повиснув у него на шее, пока ее не оттащил Холгер.

– Ну же, Люсия, пусти его, – Холгер бодрился, но его выдавал голос.

– Я буду навещать тебя, сынок, – сказал он, крепко прижимая Арлинга к щуплой стариковской груди. Но руки у него были сильными. Регарди искренне надеялся, что Холгер еще переживет его.

– Давай, лечись тут, – грубовато произнес Бардарон, хлопнув его по плечу. Лучше бы он этого не делал – Арлинг ненавидел прощания.

– Вот, это тебе, – взяв его руку, старый вояка вложил в нее какой-то предмет.

Регарди не потребовалось много времени, чтобы понять, что это. Только зачем слепому кинжал? Словно читая его мысли, Бардарон пробурчал:

– Не стоит держать его всегда при себе. Место, конечно, проверенное, охраняется лучше, чем дворец императора, но… так мне будет спокойнее. Положи под подушку, вдруг пригодится. Это хороший кинжал. Я с ним всю Сикелию прошел.

Арлинг задумчиво провел пальцем по лезвию, представляя, сколько крови ему удалось отведать. Что ж, рано или поздно все отправляются на заслуженный отдых.

Женщину-тень, у которой оказалось красивое имя Люсия, Регарди больше не встречал. Холгер, изредка навещавший его, рассказывал, что она вышла замуж за стражника из городского патруля. Арлинг был рад, что она решилась постоять под омелой. Бардарон же, проводив младшего Регарди, записался добровольцем в армию и отправился воевать с арваксами. Больше о нем ничего не было слышно. Арлинг надеялся, что Бардарон нашел то, что искал.

Приют встретил его так, словно он был императором. Похоже, Арлинг стал самым почетным пациентом, сместив с этого поста дочь наместника из Бараката, которая потеряла зрение после болезни и жила в обители с раннего детства. Она первая пришла навестить его, но очень скоро убедилась в том, что лучше разговаривать с мебелью. В новом царстве Арлинг правил по собственным законам, ограничивая в него доступ всех, кто не был связан с его прежней жизнью.

В Доме Света Амирона Канцлер выкупил для него весь последний этаж, наняв целый штат прислуги. У Арлинга было две личных столовых, три спальни, кабинет, комната для отдыха, три ванных, библиотека, к которой прилагалась девушка с хорошей дикцией, готовая прочесть ему любую книгу в любое время, и музыкальный зал, где приглашенные артисты развлекали его пением, чтением спектаклей и игрой на разных инструментах. Любое желание Регарди становилось законом, который исполнялся незамедлительно. Ему ни в чем не отказывали – даже в бутылке. Правда, после двух дней запоя, когда он еще неделю спустя не мог отличить реальность от вымысла, от выпивки пришлось отказаться. В его новом мире сойти с ума можно было и без нее.

Арлингу нередко казалось, что, окружив его роскошью, отец пытался откупиться – заплатить и исчезнуть из его жизни. Хотя, возможно, он снова ошибался. Как бы там ни было, Канцлер навещал его редко, задерживаясь не больше получаса. Во время коротких визитов Элджерон рассказывал о новых заморских лекарях, обещавших очередное чудо, о принце Дваро, который сильно привязался к журавису и скоро должен был исчезнуть с политической арены Согдарии, об императоре, который старел слишком быстро, и о войне с арваксами, которая переходила в затяжную. Арлинг из вежливости кивал, прислушиваясь больше к звучанию голоса отца, чем к смыслу слов, и мечтая, чтобы он скорее уехал. Видимо, Канцлер думал о том же. Его посещения становились все реже и короче, пока полностью не сменились письмами, что принесло облегчение им обоим.

Несмотря на то, что в распоряжении Арлинга было не меньше десятка комнат, почти все время он проводил в кабинете на углу дома. Ему нравилось большое, старинное окно с множеством щелей, которые пропускали звуки и запахи разбитого рядом сада. Под домом росла старая слива, и когда дул ветер – а в этих краях он был частым гостем, – ее корявые ветки загадочно скребли стекло, издавая причудливые, ни с чем несравнимые звуки. Если бы не сиделки, которые беспокоили его прогулками и обязательными лечебными процедурами в виде травяных ванн, он сидел бы в кресле у окна с утра до вечера, слушая сливу и ни о чем не думая.

Прислуга в приюте была хорошая – вежливая, внимательная и набожная. Во время передвижения по дому служанки всегда напевали песни из Золотого молитвенника Амирона, чтобы слепые могли их лучше слышать. Арлинг, которому эта книга успела надоесть еще в школе, требовал изменения репертуара, но его вежливо игнорировали. Вывод был понятен – правила приюта не обсуждались.

Если не считать их пения, сиделки были вполне милыми людьми. Как-то одна девушка даже предложила остаться с ним на ночь. Подумав, Регарди отказался. Она не обиделась, сказав, что зайдет позже, когда он заскучает. Арлинг не был уверен, что ему может стать скучно в таком месте, как Дом Света Амирона, но возражать не стал. Он часто представлял, что умрет просто так – сам по себе, в кресле у раскрытого окна, и это будет величайшим подарком жизни, который ему придется заслужить послушанием и терпением.

Приют во многом походил на рай – прекрасный сад, который изображали в церковных книгах служители Амирона. Воздух всегда был теплым и напоен сладкими ароматами цветов и фруктов. За окнами обители изумительными голосами пели птицы и ласково журчали фонтаны. С трудом вспомнив, что во время его отъезда из Согдианы город осаждала зима, Арлинг решил, что приют находился где-то в южных провинциях, в которых стояло вечное лето.

Правда иногда гармонию райских запахов и звуков нарушал ветер. Он приносил с собой соленые брызги моря, и хотя Арлинг не слышал шум волн, его тревожили запахи йода и водорослей. В такие моменты, он не мог найти себе места, меряя комнату шагами и отчаянно пытаясь понять, что было не так. Но стоило ветру утихнуть, как к нему возвращалось привычное равнодушие к миру.

8
{"b":"742533","o":1}