Жеребец ступал ровным шагом и совершенно не отреагировал на слова Хонделыка. Идущая сзади вьючная кобыла тихо заржала, но тут же и замолкла, как будто чего-то испугалась.
- А вонь ужасная, - продолжил Хонделык, совершенно не спешенный молчанием жеребца. - Если это и вправду Пирруг, то ты должен радоваться, что я не беру тебя с собой. - Он подтянул вожжи кобылы. - Ты тоже должна радоваться. - Оробевшая от вони лошадь уже не ржала, а только громко втягивала воздух и фыркала. Хонделык-Ялмус коснулся родинки под правым глазом. - Н-да, к таким вещам привыкнуть труднее всего... Зато уже никто не сомневается, с кем имеет дело.
Рыцарь тихонько рассмеялся, вспоминая изумление селянина, которого вчера он, под видом Ялмуса, силой заставил предоставить ему ночлег и пристанище. Мужичок запинался и все извинялся за условия, не достойные сына одного из местных нотаблей. Он все предлагал еду и требовательно позыркивал на дочек. Хонделык-Ялмус поблагодарил и за одно, и за другое, и оставил кобылу со всеми припасами в хлеве мужичка, чтобы весь остаток дня провести в разведке. Теперь он уже, более-менее, знал, куда податься, и как исполнить работу.
Они преодолели вершину холма, Хонделык натянул поводья. С половины склона начинался молодой лес, чуть ниже деревья уже были старше, между ними чернели проплешины давних пожаров. Эти черные пятна образовывали огромный круг, в центре которого должна была находиться нора франчи. Пересекая горелые места, ярками вился узкий ручей, впадал в заросшую деревьями котловинку и вытекал оттуда; даже издалека было видно, насколько менялся цвет воды. На берегах вытекавшего из логовища дракона ручья не было никакой растительности. Только значительно дальше появлялись клочки зелени. Да и то, это были только кусты чертополоха, разросшиеся и частично погруженные в воду, даже издали ужасно колючие и ядовито желтые, а еще куриная слепота: нормальный человек и даже скотина обходят ее подальше. Одни только деревенские знахарки, да и то - самые глупые, могли бы ею заинтересоваться.
Теперь Хонделыку стало ясно, почему все усилия местных так и не привели к успеху. В редкие посадки конных посылал бы только дурак, а пешие не могли даже удирать, не говоря уже о том, чтобы сражаться. С западной стороны к котловине примыкал холм, когда-то покрытый деревьями - атакующие, которых чудище прекрасно видело, могли только тормозить, чтобы на собственных задницах не влететь к нему прямиком в логово. Ну а с севера и востока были ручей и голое, сейчас заросшее сорняками, а когда-то обрабатываемое поле. Вот там можно было бы развернуться и лавой, только Пирруг выбирал для сражения именно такие поля. Тут он мог подпрыгивать и валиться всей своей бронированной тушей на пехоту, мог бить хвостом по пешим и конным, опять же - разить огнем, вонью и самим своим видом.
- Все правильно, это работа для одного, - подвел итоги Хонделык.
Он проехал еще немного, до следующего холма, у четвертого дерева спрыгнул на землю, потом привязал лошадей, но узлы затянул так, чтобы те после сильного рывка отпустили. Затем он послабил упряжь жеребца и развьючил кобылу. Из кучи вещей рыцарь выбрал два мотка веревки, три упакованные сети, странный топор - легкий, но на очень длинном топорище, и такой же легкий, чуть ли не парадный меч, эфес которого был выкован из необычного, в полоску, металла. Рапиру он снял с пояса, а повесил этот странный меч. Какое-то время Хонделык стоял неподвижно, будто погрузившись в молитву, но в это же время его глаза, темные, словно старый янтарь из Бохледо, бегали от лежащих на земле вьюков к отложенной кучке, проверяя, на самом ли деле все приготовлено. Потом он начал посвистывать.
- Свистать - ветер призывать, - сказал Хонделык. - А он ой как бы пригодился сегодня для этой вонючей работы.
Хонделык вынул из вьюка шарф, обвязал им лицо, а к левому предплечью привязал небольшой флакончик из выдолбленного рога. Потом закинул на левое плечо оба мотка веревок, сверху наложил сети, прикрыл все это топором, рапиру сунул под мышку и, небрежно схватив самострел и колчан, окинул взглядом лошадей. Жеребец стоял не двигаясь, внимательно приглядываясь к хозяину, кобыла переступала с ноги на ногу, но никто из них не издавал ни звука.
Широким шагом, крепко вонзая каблуки в дерн, Хонделык направился вниз по склону. Чем ближе было дно котловины, тем более сокращал он шаги и все чаще приостанавливался. Очутившись среди деревьев, он пошел совсем медленно, отодвинул заслону с лица, кривясь, понюхал воздух, даже сложил губы, как бы собираясь сплюнуть, но удержался и вновь закрыл шарфом рот и нос. После этого он переложил колчан на спину, натянул самострел и, наложив стрелу, двинулся вперед еще осторожнее, чем до этого. Рыцарь шел практически неслышно, обходя кучи засохших листьев и отводя ветви; впрочем, вскоре деревья начали редеть, кусты вообще исчезли; на земле лежали уже не просто вялые листья, а чуть ли не болотистое бурое месиво. Вонь чудища, разлагающихся листьев и гниющего мяса висела в воздухе тяжело и плотно, будто сырая, заскорузлая ткань. Хонделык остановился, отвинтил крышечку флакона и окропил свой шарф. Аромат, резкий и прохладный, словно только что выкованный и закаленный в ключевой воде клинок, подавил вонь, но рыцарь знал, что это ненадолго. Через пару десятков шагов началось угорье, сразу обгоревшие деревья, без ветвей, стволы слегка почерневшие; потом деревья, обгоревшие наполовину, после чего - одни только древесные культи. Был виден противоположный край леса и высящегося там холма с обглоданным склоном, где Пирруг закусывал известняком. Справа, шагах в пятидесяти, высился небольшой холм, совершенно лысый, с щербиной пещеры у самого основания. Оттуда били столбы серого, с желтыми разводами пара, а время от времени вместо мутных облаков появлялось обычное в жаркий день волнение воздуха, будто над костром или песчаной разогретой дюной. Хонделык наклонился и, не теряя с глаз и боков, начал прокрадываться к этому кургану. Обойдя его с тыла, он быстро, но совершенно беззвучно положил на землю самострел, топор и рапиру, старательно уложил все три сети, а рядом - мотки веревок. Медленно, чтобы сталь не зазвенела, он вынул меч из ножен и вонзил его в землю. Под ногами что-то забулькало, Хонделык почувствовал сотрясение почвы, он застыл с протянутой к мечу рукой, но тут бульканье прекратилось, зато раздался громкий пердеж, а после него - шипение у основания холма. Хонделык затрясся, он быстро сорвал флакончик с руки и вылил все его содержимое на шарф. После этого он отбросил сосуд, схватил валявшуюся под ногами тяжелую, прогнившую колоду, мгновение постоял неподвижно, затем размахнулся и метнул ее по направлению к норе. Попал он в самую точку, грязь и дерьмо полетели в стороны. Хонделык поднял и вторую колоду, после чего бросил ее в ту же сторону. Затем он мгновенно оттер руки о штаны и схватил сеть. Оставалось только ждать.
