Там, за границей смерти, его ждала Магда, там, кончались сомнения, там начиналось счастье.
Но халруджи, как никогда, хотел жить. И чем острее он чувствовал звуки и запахи будущих пыток, тем сильнее в нем разгоралась эта неутолимая жажда. Он всегда выбирал жизнь. Тогда, в Согдарии, когда будучи юнцом, не сумел вонзить в себя кинжал после смерти Магды. Тогда, на горячих улицах Балидета, когда решил, что лучше останется нищим бродягой, чем вернется на родину. Тогда, на Боях Салаграна, когда пошел до конца.
Погрузившись в это неожиданное чувство, Арлинг не заметил, как дверь темницы открылась.
– Что-то рано, – пробормотал один из серкетов, и его слова эхом отразили мысли Регарди.
Вошедшим был Бертран. Блики очага замерцали на его белых одеждах, и халруджи удивило, что он еще обращал внимание на такие детали. В таком же наряде настоятель встречал учеников Аттея несколько недель назад. Неужели Бертран настолько уважал учителя, что решил пытать его ученика в лучшем платье? Жаль, что их разговор с Азатханом длился недолго. Щипцы уже нагрелись. Арлинг уже несколько минут вдыхал кисловатый запах раскаленного железа. Хотя с чего он решил, что настоятель будет пачкаться его кровью? Новая догадка повеселила. В Согдарии перед тем, как к жертве приступал палач, ее навещал священник Амирона. Часто, не выдержав давления, пленник сам рассказывал ему все, не дожидаясь начала пыток. И хотя потом его признания все равно проверяли на дыбе, роль священников в допросном деле Согдарии была велика. Может, и Бертран решил поговорить с ним до того, как им займется Азатхан?
Но, возможно, все было проще, и настоятель наедине хотел отомстить ему за ночное представление. Судя по его нетвердым шагам, Бертрану до сих пор нездоровилось. Велев братьям выйти из комнаты, он привалился к столу, небрежно сдвинув в сторону разложенные на нем инструменты.
Арлинг не выдержал первым.
– Чего медлишь, серкет? – сипло прошептал он, удивившись, что у него пропал голос. Вышло трусливо, и халруджи замолчал, недовольный собой. Пытки еще не начались, а ему казалось, что он уже чувствовал прикосновение лезвий. «Ты боишься боли, которой нет», – подумал Регарди, пытаясь отвлечься на новую мысль, но получалось плохо.
– А ты меня удивил, – наконец, произнес Бертран. – Я видел этот танец несколько раз, но мне никогда не было так скверно после. А все от того, что ты неправильно начал. После первых ста кружений жрица останавливается, чтобы зрителей не мутило. Результат был бы тот же, минут через двадцать мы бы погрузились в грезы, но ощущения после танца были бы сравнимо с хорошей порцией журависа. Я же чувствую себя так, словно меня запихали в мешок, привязали к верблюду и покатали по всему такыру.
Арлинг молчал – сказать Бертрану было нечего.
– Санагор так тщательно прятал тебя от нас – сначала за стенами школы, потом за маской халруджи, что мне даже жаль его, – задумчиво продолжил настоятель. – Ты стал ему больше, чем васс`хан. Трудно представить, что творилось в его сердце, когда он оставлял тебя на Ложе Покоя. Какого черта ты пришел за ним в Пустошь?
Регарди показалось, что он перестал понимать людей. Неужели Бертран упрекал его в том, что он причинил иману страдания своим появлением в крепости?
– Как же нужно было любить тебя, чтобы раскрыть тайну, в которой он отказал даже Цибелле? Той, которая родила ему убитого тобой Сохо. А может, иман тебя ненавидел? Ведь передать человеку солукрай означает обречь его на страдания. Я никогда не понимал Санагора, а он не понимал меня. Тигр как огонь. Ради победы он готов уничтожить и тех, кто любит его, и даже себя.
Зря Бертран рассказывал ему это. Ведь Арлинг был почти мертв, а мертвым не было дела до живых.
– Иман – прекрасный стратег, но даже великие люди ошибаются. Вступать в бой с сильным противником – глупость, которая ведет к поражению. Нет ничего позорного в том, чтобы признать врага более сильным. Осознание этого позволяет выжить, остальное сделает время. Санагор не захотел признать, что Подобный сильнее его, но это не так. Война – это путь обмана. Одержать победу в битве легко, а вот удержать ее – трудно. Это его слова. Сейчас Сикелия обречена, но пройдут годы, и Подобный увязнет в ее песках, как путник на незнакомой тропе. Выжидание – единственный способ победить.
– Выжидание ценой предательства? – не удержался Регарди, хотя понимал, что Бертрану не нужны были его слова. Это был монолог, непонятная исповедь палача перед жертвой.
– Я никогда не отослал бы Тигра за Гургаран! – резко ответил настоятель и быстро подошел к Арлингу, словно хотел его ударить. Но он лишь взял его за волосы, заставив поднять голову.
– Санагор был и остается моим братом, – прошипел он ему в лицо. – Я люблю его и готов на все, чтобы он вернулся ко мне. Но Подобный навязал ему войну, которую Тигр проиграет. Мой брат потерял веру в Нехебкая, но не замечает, что все больше становится на него похожим. Словно Индиговый, он слишком сильно привязался к людям.
Бертран отпустил голову Арлинга и продолжил уже спокойнее.
– Ты обвиняешь меня в предательстве, но серкеты не предавали Нехебкая. Мы просто хотели выжить. «Если вы уступаете противнику в силе и не можете одержать победу, заставьте его потерять преимущество – перейдите в жесткую оборону. Подставляйте под удары колени и локти, и выжидайте удобного момента для атаки». Это ведь написал твой Махди. В этой войне не обойтись без травм. Колени и локти – это те города, которыми придется пожертвовать ради победы. Пустошь Кербала – не последний оплот серкетов. Есть еще одно место, о котором не знает никто, даже твой учитель. Город первых видящих, который считался легендой, существует. Мы нашли его под Гургараном, спрятанным глубоко в недрах гор. Серкеты спрячутся в нем и подождут, пока Подобный не увязнет в Сикелии, словно в зыбучих песках. Мы начнем действовать тогда, когда враг уже не сможет остановиться и изменить замысел. Этот способ сравним со стрельбой из лука по движущейся цели, когда нужно совместить во времени и пространстве полет стрелы и траекторию движения мишени. Если правильно рассчитать выстрел, стрела и мишень встретятся в тот момент, который нам необходим.
– Чего же ты ждешь? – спросил Арлинг, не веря ни одному слову Бертрана. – Почему не ушел в свои горы?
– Я ждал Санагора.
– Ах да, – усмехнулся халруджи. – Вы не могли оставить врагу солукрай.
– Глупец, – фыркнул Бертран. – Ты думал, я держал его в плену ради солукрая? Еще одна твоя ошибка. Тигр провалялся столько недель на Ложе Покоя из-за своего упрямства. Я не хотел его страданий, но Солнечная Комната была единственным местом, где его можно было удержать.
– Все равно ты предатель, – произнес Регарди, – Те, кто ищут возможность выжить, погибнут. Это путь слабаков.
Разговор затягивался. Он не понимал, чего ждал Бертран, но уже мечтал о появлении Азатхана. Пусть все начнется скорее. И закончится раньше, чем он поймет это.
– Я чувствую твой страх, – неожиданно улыбнулся настоятель, проводя пальцами по его волосам. – Ты боишься, и это правильно. Мой брат Азатхан предложил отправить тебя Подобному вместо Санагора. Негусу нужен солукрай, и мы думаем, что иман передал его тебе. Хорошее решение, учитывая, что Тигра мы могли бы поймать только в том случае, если бы он отправился тебя спасать. Но он это знает и не вернется. Он тебя уже похоронил. Ты стал его выкупом, и я готов его принять. Если бы у меня был выбор, я бы согласился рассказать все тайны серкетов драганам, их Бархатному Человеку, чем связываться с Подобным. Но у меня нет выбора. В Пустоши Кербала двести братьев, а я их настоятель. Они – последние, потому что учеников у нас нет. Подобный использует Испытание Смерти, чтобы увеличить кровавую дань Нехебкаю и завершить Септорию Второго Исхода. Моя цель – сохранить последних.
– Променяешь солукрай на их жизни?
– Не нужно поспешных выводов. Я никогда не хотел, чтобы Подобный узнал тайны солукрая. Многие мечтают о том, чтобы владеть тем знанием, которым одарил тебя Санагор. И я не верю в твое молчание. Возможно, ты сумел бы выстоять под пытками Азатхана, но против Подобного у тебя нет шансов. Поэтому, когда я узнал, кто ты, то подумал, что лучше всего тебя убить.
