— Ого, вот это здорово. Вот это облегчение. Фух... я снова могу дышать! Так это зелёный свет?— интересуется тот, не сбавляя обороты.

— Скорее желтый. Терпение мой друг. И что в итоге с сейфом, я намерен попробовать.

— Я не буду отговаривать, но правда переживаю. У тебя как с переносимостью алкоголя?

— Все плохо. Хотя я раньше больше одного бокала не пил, но сегодня день рождения и мы отмечаем, и у меня рекорд в три стакана, и как видишь я в норме, по крайней мере физически.

— Ну это да, я вижу, а что ещё может быть не в норме?

— Моя память. После знакомства с алкоголем, хоть и не близким, бывают некие провалы, так что, с выпитым сегодня, не рассчитываю, что вспомню что происходило. Что-то типа блэкаута, но на генетическом уровне.

— И меня не вспомнишь?— удивление, граничащее с шоком, окрасило лицо бармена.

— Не вспомню.— расстроенно говорит Кенма.

— Но... Но… черт... я даже не знаю, что сказать. Блин, это очень плохо, я думал, что если ты занят, то это полный провал, а тут, да как так-то!!!— он пытается не нервничать, но выходит с трудом, он не знает куда деть руки, поэтому они хаотично вторгаются в волосы, ведя с ними какой-то бой, и может у него это и привычка такая, потому что волосы у него всклочены, и торчат так, будто видеть не могут друг друга, и держаться в противоположном направлении. Хаос, одними словом.

— Да ладно тебе, видишь меня впервые, тут таких как я, да и лучше, полным полно.— Кенма лукавит, определённо. Он никогда в жизни не делал этого, а тут страшно захотелось похвалы.

— Я не знаю, у кого какое лучшее, но моё сейчас сидит передо мной.— Кенма смотрит в его глаза, а там уже не просто веселье, там столько уверенности и решимости, что мурашки по коже бегут. И страшно стало брать на себя такую ответственность.

— Не хочу тебя добивать окончательно, но я совсем не такой в жизни, так что наверно даже лучше, что ты узнал такого меня, и не узнаешь настоящего, наслаждайся.— Кенма знает себя, как никто другой, и знает, что при других обстоятельствах все подкаты карались бы ледяным взглядом, а возможно и нецензурной речью. Таков он – плохо сближается с людьми, не видит веских причин для таких действий, тем более, если от него нужна отдача. Мало кому доверяет, считая что внимание к нему либо шутка, либо издёвка какая-то. Или же фетиши у людей странные, потому что он странный, определённо, и такой как он никому не сдастся, морока одна. Но сейчас все иначе, ему всё равно, ему хорошо и весело, поэтому и самобичевания тоже нет. Но почему он не может так в обычной жизни? Он не знает, наверняка все было бы проще. Но раскопать чувство принятия себя можно, наверняка, но никому это не удавалось; стопорят у закрытой двери, даже до звонка дотянутся не могут. Будто если закрыто и нет ключей, то и не стоит пытаться зайти. Может, они и правы. Потому что это у обычных людей двери, у Кенмы все хуже, тут сначала бастион пробить нужно, чтобы добраться до основы, а потом ещё по всем лабиринтам пройтись, всё воедино собрать, и вот тогда получишь то, что так хорошо охраняют. Сложно всё. А люди не любят сложности.

— Не говори так, я уверен, ты ещё лучше, чем тут, и лучше, чем в обычной жизни, и я намерен узнать тебя любого, если позволишь.— его голос как гипноз для парня, он начинает верить каждому слову.

— Сегодняшний я позволил бы, но вот убедить меня завтрашнего будет настоящим квестом.— в груди разгорается маленький уголёк надежды.

— Я готов!

— Хах, ну удачи тебе. — желая другому, в свою он не сильно верит.

— И, раз ловить её мне видимо предстоит только сегодня, мне нужны козыри, так что можно... эм.. селфи? А то вдруг после марафона, и разговаривать не сможешь.

— Ой, всё так плохо может быть?

— Лучше тебе не знать, что я видел.— бармен кривит лицо.

— Хааах, ну хорошо, давай, фоткай. Но знай, я буду уверен, что меня заставили шантажом.

— Серьезно? Хаах… я тебя уже обожаю!

Разумеется, Кенме заходить в бар было нельзя, поэтому Куроо вышел к нему в зал, и если, сидя на барном стуле по другую сторону бара, разница в росте была непонятна, то тут Кенма увидел на вскидку метра два роста, с широкими плечами, и это определенно ему нравилось, и снова плюсик отходил бармену, хоть он об этом не знал, и считая скрытые, парень набрал уверенных семь штук, что не удавалось никому, все заканчивалось на двух. Он подошёл к Кенме слева, слегка наклоняясь, чтобы быть на одном уровне, и отодвинул телефон, делая снимок. Они просто смотрели в экран, у Кенмы играла еле заметная улыбка и блеск в глазах, у парня рядом, улыбка растянулась на все лицо, а в глазах было ликование. И тут Кенме приходит в голову то, что он не знает как зовут его нового знакомого. Поворачиваясь и наклоняясь чуть ближе к уху парня, спрашивает:

— Может мы всё-таки познакомимся?— парень всё делает снимки, и как в замедленной съемке, поворачивается к нему лицом, и они так близко, что видно цвет его глаз. Они янтарные, чуть темнее, чем у самого Кенмы, и такие тёплые и родные, что Кенма так расслабляется, что начинает съезжать со стула, но быстро оказывается пойман, в такие крепкие, сильные и надёжные руки, что захотелось свернуться в них калачиком, и уснуть, и никакая Рианна ему уже не нужна, но мягкий голос вырывает его из грёз:

— Куроо. Куроо Тецуро.

— Кенма. Кенма Козуме.— на автомате говорит он.

— Очень приятно.— мурлычет тот.

— Ага.

— Я должен вернуться за стойку, иначе я исполню своё обещание и украду тебя прямо сейчас.

— Конечно, и давай мне ваши шоты. Была не была.

— Ладно, как скажешь.

— Может мы не будем им мешать?— интересуется Акааши, замечая атмосферу за баром, зная пыл Хинаты.

— Да, но… они что, фотографируются? Что этот парень сделал с Кенмой? Он не может это делать просто так.— у Хинаты ошарашенный вид, такого Кенму он ещё не видел.

— Вообще я думаю, что он ему просто понравился, посмотри на его улыбку, она такая чистая и искренняя.

— И вправду. Ну, тогда подождём? Может он и про песню забудет.— надеется Хината.

— Да, все может быть. Я тогда побуду тут, не принесёшь мне с другого бара Мартини Рояле?— говорит Акааши.

— Да конечно.— слышит он от Хинаты.

Хината уходит, оставляя Акааши одного в ожидании, но длится это всего пару минут. Акааши редко обделён вниманием, даже в обычной жизни, а что говорить о клубе, где чуть ли не каждый хочет завладеть кем-то. И вот, как по сценарию, кто-то одаривал его многозначительными взглядами, а вот один смельчак, рискнул пойти в абанк:

— Кто же оставил такое сокровище без присмотра.— мужчина напротив был заметно старше Акааши, хотя выглядел ухоженно и по внешнему виду можно было бы предположить, что располагал неплохими финансами.

— Я в силах сам позаботится о себе.— с оценивающим взглядом произнёс Акааши, слегка хмуря брови и отворачиваясь, потому что этот разговор он не хотел продолжать.

— А я думаю, что такому как ты нужна огранка, причём самая дорогая, и я могу тебе её дать, за ма-а-аленькую плату.— тянет мерзким голосом тот.

— Сами сидите в своей золотой клетке, мне это не интересно.— Акааши начинал злится. От самонадеянности этого типа и вообще этого разговора во рту ощущался вкус горечи.

— А что тебе интересно, милый? Я все исполню – все твои желания, все предпочтения, я могу уступить если что.— мужчина сделал небольшой шаг к Акааши, а тот постарался сделать шаг назад, да побольше, увеличивая расстояние.

— Прям все?— Акааши выдал наигранную ухмылку.

— На раз-два.— он щелкнул пальцами, улыбаясь.

— Тогда раз — хочу видеть вас в последний раз в жизни, и два — начиная прямо сейчас, потому что рядом с вами даже дышать нечем, как вы сами не захлёбываетесь от своей напыщенности?!— то ли алкоголь развязал язык Акааши, то ли все же злость на эту ситуацию, да и предыдущую.

Он понимал, что он в клубе, но неужели быть красивым обязательно означает быть доступным? Он просто пришёл с друзьями выпить, послушать музыку и потанцевать, а не искать себе папика или развлечение на ночь. Хотя такие ситуации типичны, и Акааши встречался с ними не раз, но почему-то осадок всегда неприятный. Странно, но обидней ему было в начале, с тем парнем, с большими яркими глазами и сумасшедшей прической, он не показался ему тем, кто прибегает к шантажу, и это так расстроило, что Акааши злился, уже не зная, на что и на кого, а может просто на себя. Из неприятных мыслей, вырвало, еще более неприятное касание его кисти, и глухая боль, прижавшейся спины к стене.