В ближайшее время намечается проведение опытов по достижению наибольшей эффективности взрыва определением плотности нейтронов в промежутке между соседними массами U-235. <...>»[357]

Вам всё понятно? Нам тоже.

А вот — фрагмент из справки от 3 ноября всё того же 1941 года:

«<...> Получение гексафторурана (гексафлюоридурана) разработано фирмой “Империал Кемикал Индастриес”[358], которая уже получила 3 кг этого вещества. Получение F-235[359] осуществляется диффузией гексафторурана в парообразном состоянии через ряд мембран, представляющих собой сетку из тончайшей проволоки.

Проектирование сепарационного завода представляет большие трудности, т. к.:

1) Гексафторуран разрушает смазочные вещества. Поэтому, возможно, потребуется разработка специального смазочного вещества. Но даже и в этом случае потребуется установка газовых затворов. <...>»[360]

В общем-то, тоже всё ясно — особенно, если докладывать высшему руководству...

Ладно, надо бы немного отдохнуть от технических подробностей.

Нам кажется, что самое время сказать несколько слов про «Вадима» — уже немножко известного нам резидента Анатолия Горского. Ровесник Павла Фитина, он поступил на службу в ОГПУ в 1928 году, а в 1936-м был направлен в командировку в Великобританию; был помощником и шифровальщиком при двух резидентах, последовательно объявленных «врагами народа», но сам коим-то образом уцелел. Однако в конце концов лондонская резидентура была ликвидирована, и в марте 1940 года Горский был отозван в Москву. На то время, к слову, у него на связи находилось восемнадцать агентов, в том числе и та самая «Кембриджская пятёрка». Но тут, как известно, обстановка в Центре несколько улучшилась, так что неприятности обошли «Вадима» стороной — и он был определён в английское отделение 5-го отдела ГУГБ, а затем, в ноябре, вновь отправился в Лондон под дипломатическим прикрытием и в качестве «легального» резидента. С ним было ещё три молодых, энергичных сотрудника, вот только без реального опыта работы.

...Думается, что вся эта «молодёжь» прошла через руки Павла Фитина. При нём ведь, насколько мы знаем, численный состав разведки основательно вырос. Возвратились некоторые — не так уж их много оставалось — опытные разведчики, но в основном были набраны молодые сотрудники. А как их набирали? Объявлений «Для работы в разведке требуются...» никто не вывешивал; практика 1920-х годов: «Партия решила! Бери револьвер, вот ключ от сейфа, сейчас едем на задание...» — тоже ушла в прошлое; да и таких массовых «партнаборов», как в 1938 году, тоже, вроде, больше не было. Народ на службу в органы отбирали штучно. Присматривались к людям в вузах, на производстве. Тщательнейшим образом проверяли: кажется, наконец-то сообразили уже, что настоящих врагов и шпионов действительно надо искать, что это не «враги народа», которые на поверхности лежат. Проверяли также интеллектуальный и образовательный уровень и те многие качества, которые необходимы для сотрудника разведки.

Очевидно, что Павел Михайлович беседовал с большинством из кандидатов — разумеется, ближе к окончательному решению, которое он, скорее всего, и принимал. А в результате в историю разведки вошла целая плеяда блестящих разведчиков, начинавших свою работу «при Фитине». Можно назвать хотя бы только участников «атомного проекта» Героев Российской Федерации Владимира Борисовича Барковского, Александра Семёновича Феклисова, Анатолия Антоновича Яцкова, а также вспомнить, не называя имён, многих-многих других. И в том заслуга руководителя. Именно «при Фитине» у нашей разведки появилась серьёзнейшая агентура. Для примера назовём одну лишь Леонтину Коэн, Героя России, также участвовавшую в «атомном проекте» — и этого уже будет достаточно для понимания. (Герой России Моррис Коэн, супруг Леонтины, начал сотрудничать с советской разведкой несколько раньше — в 1938 году).

В общем, на удивление — сам ведь в разведке без году неделя и отнюдь не профессионал! — Павел Фитин очень быстро, да ещё и в сложнейшее по целому ряду многоразличных причин время, сумел наладить работу службы... Явно, что организатором он был талантливейшим!

Итак, «Вадим» — Горский едет в столицу Туманного Альбиона. Слава Богу, что он возвратился в знакомые места, к известным ему людям — и притом, как можно понять, сам Анатолий Вениаминович был очень приличным и очень приятным человеком. А иначе ему ни за что не удалось бы возвратить утраченные разведывательные позиции, восстановить связи, вновь привлечь к работе «законсервированную» (чтоб не сказать — брошенную) агентуру и начать фактически бесперебойно снабжать Центр уникальной документальной информацией о внешней и внутренней политике британского правительства, деятельности спецслужб и научно-технических достижениях британских учёных и промышленности.

...Полученная информация по «атомному вопросу», разумеется, была доложена наркому Берии. А далее начинается легенда не то «хрущёвского», не то перестроечно-постсоветского периода. Конечно же, зловещий Лаврентий Павлович не поверил сообщению из лондонской резидентуры, заявив, что это всё дезинформация, которую подсовывают враги, чтобы в критически опасное военное время вынудить СССР пойти по тупиковому направлению, как это называется в научно-технической разведке, понести колоссальные расходы и тем самым ослабить свою обороноспособность.

Кстати, приём не единожды отработанный. Занимаясь изучением какого-то важного научного направления, проходящего под грифом «секретно», учёные некой страны в конце концов понимают, что пошли неверной дорогой и зашли в тупик, затратив на свою работу немалое время (бывает, что и многие годы) и огромное количество средств. Что ж делать, это наука... Но в тамошней спецслужбе знают, что решением этого же самого вопроса — хотя и по другому пути, но так же безуспешно, — занимаются учёные другой страны, им недружественной. А далее проводится спецоперация, в результате которой исходные материалы через какого-нибудь двойного агента продаются сотруднику научно-технической разведки той самой «другой страны» в качестве последней перспективной разработки. Все документы подлинные, и надежда на успех есть — как была она и у тех, кто когда-то начинал эту работу. Вот и получившие «шпионские материалы» учёные сумеют понять то, что вариант безвыигрышный, только через годы опытов и научных исследований, путём напрасной траты денег — то есть тогда, когда они самостоятельно пройдут по тому же самому пути, ведущему в тот же самый тупик.

И ведь даже агент, подсунувший эту «дезу» в перспективе не спалится: «А вы знаете, господа, что у наших учёных тоже ничего не получилось? Какое интересное совпадение!»

Так вот, товарищ Берия выразил, как это тогда называлось, «здоровое недоверие». Мы же уточняли, что в ядерной физике он явно был не силён, хотя вообще в физике разбирался гораздо лучше своих высокопоставленных товарищей (возможно, что и всех вместе взятых). И то, что Лаврентий Павлович засомневался — а может, и просто ничего не понял, — это не удивительно и вполне извинительно. Да и время-то было какое, не будем забывать, — враг под Москвой стоял!

В очерках по истории Внешней разведки написано, что «данные были доложены Л. Берии, который отверг их как дезинформацию». Но после того как Лаврентий Павлович всё «отверг», написано далее в том же источнике, он распорядился направить полученные сведения на экспертизу в 4-й спецотдел НКВД — крупный ведомственный научно-исследовательский центр, имевший собственные лаборатории, производственную базу и штат высококвалифицированных сотрудников.

Так что же в результате получается — «отверг» или «подверг сомнению»? Думается, что тут объяснять не нужно... А потому не нужно и «демонизировать» товарища Берию по любому поводу: грехов у него, разумеется, хватало, так зачем ещё и лишние ему приписывать?