«О Павле Матвеевиче Журавлёве ходили легенды, он был блистательным разведчиком, — вспоминала полковник Зоя Ивановна Рыбкина, более известная, как писатель Зоя Воскресенская, лауреат Государственной премии СССР. — В разных странах умел находить ценнейших людей. Одного из них он ввёл даже в ближайшее царское окружение в Болгарии. Обладал удивительным даром общения, владел основными европейскими языками. Я счастлива, что имела такого мудрого наставника»[134].

...Хотелось бы рассказать хотя бы столько же о каждом из начальников отделений 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР, но информация остаётся закрытой.

Из книги Виталия Григорьевича Павлова можно узнать, что американским отделением руководил некто Будков, но про этого Будкова нам абсолютно ничего не известно. Роптать, опять-таки, не будем — у спецслужб свои правила и законы...

Зато, и кому-то это может показаться странным, мы имеем гораздо более подробные сведения о тех, кто работал не в Центре, а «в поле», то есть о «легальных» и нелегальных резидентурах советской внешней разведки, действовавших в различных странах мира.

Во «времена Фитина», перед самой войной, в результате принятия экстренных мер и в том числе, разумеется, стараниями самого Павла Михайловича, удалось серьёзно укрепить позиции внешней разведки за рубежом. В начале 1941 года в различных странах мира суммарно действовало 45 «легальных» и 14 нелегальных резидентур, причём в наиболее важных для нас государствах — таких как Германия, Англия, Франция, США — работало сразу по несколько нелегальных резидентур.

Впрочем, пока что мы будем говорить о том «наследстве», которое новый начальник 5-го отдела принял от своих предшественников, и, чтобы лучше с этим «наследством» познакомиться, проведём небольшое кругосветное путешествие (правда, не сообразуясь с географической картой, а примерно по степени значимости стран) и расскажем о резидентах, сотрудниках и их помощниках.

Разумеется, что мы, умудрённые историческим опытом, начинаем своё путешествие с Германии — страны, давно беспокоившей руководство нашей разведки. Как давно? Да уже шесть лет, с 30 января 1933 года, когда президент Гинденбург назначил рейхсканцлером Адольфа Гитлера.

«До прихода фашистов к власти освещение внешнеполитической деятельности Германии не было первоочередной задачей разведки, и потому она формулировалась в общем виде — разрабатывать и разоблачать “националистическую работу в Германии против СССР” и добывать политическую информацию. В этом плане к началу 1933 года резидентура имела неплохие результаты. <...>

В начале 1934 года главными объектами советской разведки в Германии были определены армия, полиция, МИД, НСДАП, а к концу года Центр поставил перед резидентурой задачу по проникновению в окружение Гитлера, Геринга и военного министра Бломберга. Указывалось, в частности, на необходимость приобретения источников информации о секретных военно-политических соглашениях и договорах Германии с другими капиталистическими странами против СССР»[135].

В конце 1933 года «легальным» резидентом, под прикрытием должности атташе, а затем — 2-го секретаря полпредства СССР, прибыл опытный чекист Борис Моисеевич Гордон[136], который в 1936 году станет старшим майором госбезопасности. «Генеральский» чин этот будет присвоен ему за дело: уже в 1935 году, и только по линии политической разведки, резидентурой будет привлечено к сотрудничеству 13 источников. Одним из самых ценных агентов оказался доктор Арвид Харнак, крупный чиновник Министерства экономики, получивший оперативный псевдоним «Корсиканец». Харнак помог приобрести ещё целый ряд источников, составивших самую, пожалуй, знаменитую агентурную группу времён Второй мировой войны, окрещённую гитлеровскими контрразведчиками «Rote Kapelle» — «Красная капелла».

Можно точно сказать, что наибольший интерес в этой «капелле» представлял для разведки обер-лейтенант Харро Шульце-Бойзен, работавший в 5-м отделении оперативного отдела штаба ВВС; он получил псевдоним «Старшина». Кроме тех оперативных возможностей, которыми Шульце-Бойзен обладал по долгу своей службы (он заведовал секретным отделением разведывательного отдела штаба ВВС, куда поступали донесения военно-воздушных атташе Германии из различных стран, а также имел доступ к секретным картам Люфтваффе, на которых были указаны цели для бомбардировочной авиации), он обладал ещё и обширным кругом родственников, друзей и знакомых. Достаточно сказать, что «Старшина» являлся внуком гроссадмирала фон Тирпица[137], а рейхсмаршал Герман Геринг, шеф люфтваффе, главный его начальник, был на свадьбе Шульце-Бойзена посажёным отцом...

Ещё до появления «Rote Kapelle», в далёком 1929 году, на контакт с берлинской резидентурой инициативно вышел криминаль-ассистент столичной полиции Вилли Леман, вскоре получивший оперативные псевдоним А/201, а несколько позже — «Брайтенбах»[138]. Из Москвы в резидентуру пришла тогда воистину провидческая шифровка, подписанная руководителем Иностранного отдела ОГПУ Меером Абрамовичем Трилиссером:

«Ваш новый А/201 нас очень заинтересовал. Судя по материалам, которые мы уже получили, источник может развиться в очень ценного агента.

Единственное наше опасение — это то, что Вы забрались в одно из наиболее опасных для нас мест, где при малейшей неосторожности со стороны А/201... может прийти много бед»[139].

Вилли Леман действительно стал ценнейшим агентом советской разведки, тем более что вскоре, весной 1930 года, он стал работать по полпредству (то есть посольству) СССР — отныне к нему поступали все полицейские материалы на эту тему, а он готовил по ним сводные доклады. Затем, в конце 1932 года, в тот отдел, где работал Леман, были переданы дела по польскому шпионажу (эта тема представляла для советской разведки особенный интерес); в начале 1933 года в состав отдела вошло контрразведывательное отделение по борьбе с «коммунистическим шпионажем». Когда же 26 апреля того же самого года была учреждена государственная тайная полиция, известная под зловещим наименованием «гестапо» (о ней мы расскажем несколько позже), отдел Лемана был переодет в чёрную форму, а через год А/201 вступил в ряды СС (эту ситуацию мы также объясним в соответствующей главе). Теперь он выполнял ответственную задачу по контрразведывательному обеспечению военных предприятий рейха. Уж если криминальная полиция считалась «одним из наиболее опасных мест», то что говорить про гестапо? А в 1937 году «Брайтенбах» вступил в ряды НСДАП; как известно, членство в «правящей партии» — надёжное подспорье для карьериста. В противном случае все эти партии никогда бы не были столь многочисленны!

Вот только на момент назначения Фитина начальником разведки связь с Вилли Леманом была фактически потеряна: в декабре 1938 года скончался во время операции перитонита Александр Иванович Агаянц, единственный (!) сотрудник «легальной» резидентуры в Берлине; он-то и поддерживал контакт с «Брайтенбахом». Борис Моисеевич Гордон к тому времени давно уже был отозван и расстрелян...

И ещё один факт, о котором практически не говорят. Но о нём написал в своей книге Дэвид Мёрфи:

«В Берлинской резидентуре также был источник “Юн”, работавший по американскому посольству. Об этом источнике известно очень мало, кроме того, что он контактировал с первыми секретарями посольства Дональдом Р. Хиссом и Дж. Паттерсоном, вторым секретарём Л. М. Харрисоном, военно-воздушным атташе полковником В. П. Пэйтоном»[140].

Из вышесказанного можно понять, во-первых, что имевший такие высокопоставленные знакомства «источник “Юн”» и сам занимал достаточно высокое положение; во-вторых, что далеко не все тайны спецслужб, даже более чем семидесятилетней давности, уже раскрыты...